«Помоги мне».
Знаю, что не могу ее об этом просить. Я глуп, эгоистичен и жалок, но, когда Констанс обходит Карию и протягивает свободную руку к двери, не думаю, что смогу просто так ее отпустить.
«Не делай этого со мной».
«Пожалуйста. Не забирай с собой солнце».
Штейн делает шаг ко мне, но затем останавливается.
Кария по-прежнему смотрит в пол.
Она все еще не сдвинулась с места.
Констанс держит направленный в пол фонарик, все лица скрывает густой полумрак.
У меня в голове стучит пульс.
Кария очень медленно поднимает подбородок.
Она не смотрит на меня.
Она полностью сосредоточена на этой входной двери.
Чтобы сбежать.
Чтобы бросить меня.
Совсем недавно Кария меня спросила: «Ты хочешь, чтобы я тебя возненавидела?». Сейчас я думаю о том же самом, но когда она делает небольшой шаг к Констансу, так и не взглянув в мою сторону, я понимаю, что ей все равно, смотрю я или нет.
Для нее все это было игрой.
Ничем.
Затем Штейн поворачивается, протянув свободную руку за фонариком. Она застывает всего в нескольких дюймах от запястья Карии, и у меня мороз по коже от того, насколько Штейн близко от нее, потому что я знаю, на что он способен. Если он причинит ей боль, я сорвусь.
— Прости, — говорит Штейн, когда Констанс подпирает плечом дверь и поднимает руку, чтобы отдать ему фонарик. — Но это всего пара минут в темноте. С тобой все будет в порядке, правда, Кария?
Затем он поднимает руку и, не забирая фонарик, проводит большим пальцем по ее щеке.
Я вижу, как напрягается ее спина.
И невольно делаю шаг вперед.
«Не прикасайся к ней, черт возьми».
«Не смей».
Он поглаживает ее по лицу.
Вся ее фигура неподвижна, будто выточена из камня.
— Да, — отвечает ему Кария, ее голос надтреснутый и невнятный из-за недавних слез.
Мой пульс бьется рикошетом по всему телу. Я подаюсь вперед и сжимаю руки в кулаки, у меня в голове прокручиваются яркие образы того, как я выворачиваю Штейну руку и ломаю в ней каждую косточку.
— Умница, — говорит он ей, изгибая губы в улыбке, и я не могу дышать. — Я встречусь с твоими родителями, как закончу со своим сыном.
Он убирает от нее руку.
И снова тянется за фонариком.
И за мгновение до того, как ему удается его взять, в ту самую секунду, когда Констанс разжимает кулак, Кария делает рывок.
Она выхватывает у них фонарик и, щелкнув переключателем, погружает всех нас в темноту.
— Саллен, — выдыхает она мое имя, и затем я слышу ее шаги.
Кария бежит. Ее легкие шаги эхом отдаются по цементу. Этот же звук я слышал, когда она убегала от меня.
Но сейчас… она бежит ко мне.
Однако с ее губ срывается крик, громкий, душераздирающий звук.
— Не стрелять, — говорит Штейн искаженным от злости голосом, и я знаю, что из-за своего вознесения и родителей Карии он не хочет, чтобы в этой комнате в кого-нибудь нас попала шальная пуля.
Но судя по изданному ею звуку, Кария у него в руках.
И у него есть снотворное.
У него гребаное снотворное.
Я бросаюсь на него. Я даже не помню, как пошевелился, но уже там, в темноте, и кто-то сзади заламывает мне руки, но в тенях окруживших нас тел я хватаю Штейна за запястье, первый раз в жизни прикоснувшись к нему вот так.
Он, должно быть, сжимает ее в объятиях, потому как Кария издает прерывистый стон, и я чувствую ее запах, то, как она задевает меня своим плечом, и сдавливаю кости Штейна.
— Ты этого не сделаешь, Салли, — рычит он, поднимая руку и пытаясь отобрать у меня шприц. Кто-то с силой дергает меня назад, но я упираюсь ногами и не даю сдвинуть себя с места. — Если ты это сделаешь, она за это заплатит.
Раздается громкий стук, затем Кария ахает, как будто ее ударили, и я знаю, что, помимо вцепившегося в меня охранника, тут еще двое.
Кария врезается в меня, и по моим венам, словно огонь, разливается гнев.
Потянувшись к ней, я одной рукой обхватываю ее за пояс, и изо всех сил сжимаю пальцами запястье Штейна. Чьи-то сильные руки все еще пытаются оттащить меня от него и от моей принцессы.
Но вдруг отрываются от меня.
И я чувствую, как Кария, содрогнувшись, вскрикивает и напрягается в моих объятиях.
Мне кажется, ее дергают за волосы, и Штейн отказывается отпускать шприц, но затем Кария разворачивается в моей хватке, и я слышу, как фонарик с треском ударяется о череп Штейна.
Теперь я узнаю этот звук, так как слышу его уже второй раз.
С проступающей на губах улыбкой я провожу рукой по запястью Штейна, и он, разжав пальцы, роняет шприц.
Я тут же хватаю его, чтобы вонзить в Штейна, но не успеваю этого сделать, как Кария снова херачит его фонариком.
Штейн отшатывается назад.
Вдалеке раздается глухой удар, как будто она бросила или выронила фонарик.
Кто-то приближается к тому месту, где был Штейн.
У меня выхватывают шприц, как только я сжимаю его пальцами.
— Гребаная сука, — слышу я рычание Рекса.
В темноте я замечаю стремительно приближающуюся к ней тень.
Я обхватываю обеими руками Карию, оттаскивая подальше от Рекса и того, кто напал на нее сзади. Но тут в коридоре раздаются шаги, затем вспыхивает свет, и я понимаю, что Констанс, видимо, бегал за другим фонариком.
У нас нет времени.
У нас нет времени.
Кария громко дышит, как будто ей больно. С ее губ срывается всхлип, затем что-то с глухим стуком падает на пол, возможно, шприц. Скользнув рукой к голове Карии, я крепко сжимаю запястье Артура, который вцепился ей в волосы и запрокинул назад ее голову.
Я надавливаю большим пальцем ему в болевую точку, и Артур издает стон. Я вырываю у него Карию, но вижу свет и слышу приближающиеся шаги.
Нам надо бежать.
— Нам надо бежать, — произношу я вслух, крепко прижимая ее к себе.
И она произносит всего одно слово:
— Бежим.
В коридоре беспорядочно мерцает свет, но, когда я провожу рукой по руке Карии, и ее пальцы переплетаются с моими, мы все еще скрыты покровом темноты. Передо мной маячит чья-то фигура, я чувствую присутствие одного из охранников Штейна, но отталкиваю его локтем, и мы с Карией быстрым шагом направляемся прочь.
Я знаю, где находится кладовка. Я хорошо ориентируюсь в темноте.
И как только я слышу, как Констанс спрашивает: «Где они?», и в комнату проникает свет фонарика, еще не направленного в нашу сторону, я тяну Карию в зазор в стене, и мне в нос ударяет запах хлорки и плесени.
Мы не останавливаемся.
Проход узкий и стены словно смыкаются вокруг нас, но Кария не спотыкается и не отпускает меня.
— Идите. За ними, — рычит Штейн, и я слышу тяжелые шаги, а свет становится ярче.
Я добираюсь до узкого пространства, ведущего к подземной сети туннелей, которые, полагаю, были проложены задолго до того, как Штейн унаследовал это здание. А значит, ему не известно о них и о том, куда они ведут. С другой стороны, он знал все о моей первой и второй лаборатории, но для этого было достаточно пару раз тайно за мной проследить.
А чтобы разобраться в тоннелях, надо было постараться, и я очень сомневаюсь, что Штейн когда-нибудь тратил время на то, чтобы забраться в такую темноту. Несмотря на то, что Штейн пропитан ею насквозь, он претендует на роль покровителя гребаного света.
Чтобы протиснуться в проем входа, мне приходится наклониться. Кария следует за мной, и мы выскальзываем из кладовки в более просторное и невероятно темное пространство. Однако потолок тут низкий, и, когда Кария сжимает мою руку, я пригибаюсь.
Мы не смотрим друг на друга и не останавливаемся.
«Я так рад, что ты здесь, со мной».
Однако я этого не говорю. Пока мы бежим, у меня сжимаются легкие, тело одеревенело от всевозможных полученных за все эти годы ран. Бег на скорость — не лучший для меня вариант, но я не останавливаюсь и еще что-то говорю. Что-то важное, поскольку мы слышим позади нас голоса, Штейн и его люди (четверо людей, превративших мою жизнь в сущий ад) пытаются найти выход из кладовки.
