Протискиваюсь между разопревшими от дождя досками, аккуратно перетаскиваю сумку и, пригнувшись, пробираюсь сквозь осиротелые кусты смородины. Точно знаю, что хозяева этого участка меня не заметят. Их дом находится в противоположной стороне от сада. Мне же нужно пройти вдоль забора, потом перелезть в ещё один огород. А соседи, дом которых стоит отсюда наискосок, приезжают редко. Из окна своей комнаты я хорошо рассмотрела их участок. Во дворе за все дни ни единой души. Шторы на окнах прикрыты, и вечером за неделю ни разу не был включён свет. Не живут в этом доме постоянно, значит и собаки нет. Выйду с их двора через калитку. В крайнем случае перемахну через забор. Благо натренированное тело позволяет выполнять такие виртуозные трюки. Главное, что выход оттуда на параллельную улицу, а через три проулка будет хлебный киоск. Вот там и вызову такси.

Уже почти дойдя до угла участка, слышу шум подъезжающей машины. Вот и гости пожаловали. Быстро, однако!

Хлопают дверцы. Затем кто-то заходит в дом. Несколько минут тишины. А затем женский визг, переходящий в истерику, разрывает воздух.

— Она должна быть здесь, здесь! Ищите! Не должна далеко уйти.

Ах, голос-то такой знакомый! И почему я не удивлена, что это будет именно она? Карина. Кажется, её парня зовут Миха? Жучка продажная.

Я замираю, прижавшись к земле, врастаю в куст, практически не дышу. И даже сердцу приказываю утихомириться. Какие-то два амбала совсем рядом, рыщут за забором, бегают, пытаются отыскать меня. Матерясь на каждом шагу, отчитываются Карине:

— Да нету её здесь нигде, твою мать! Нету!

— Должна быть, должна! Сучка! Меня же убьют теперь, — скулит она и с остервенением пинает скамейку.

— Тут недалеко остановка. Может там посмотреть?

— Поехали, — с надеждой отзывается Карина.

С облегчением слушаю, как отъезжает машина. Всё ещё лежу на земле, вдыхая холодный, пропахший прелой листвой, сырой воздух. Мне кажется, что от волнения тело отказывается слушаться. Но через пару минут отпускает. Аккуратно встаю, ежесекундно прислушиваясь. Жду ещё полчаса, вдруг вернутся. И только потом, сделав несколько глубоких успокаивающих вдохов - выдохов, перемахиваю через забор на соседний участок.

Уже там иду вдоль тропинки, как ни в чем не бывало. Вокруг высокие заросли рябины. Они горят огнём и радуют глаз. Застегиваю куртку, теперь можно. Возле калитки осматриваюсь ещё раз, легко отпираю нехитрый замок изнутри и выхожу на тихую улочку. Стараюсь идти спокойно, размеренно, а еще контролирую дыхание,чтобы не дай бог хоть каким-то нервным движением не привлечь к себе лишнего внимания.

Три переулка позади. Вот и хлебный киоск. Вокруг него заросли кустарник. В случае опасности успею нырнуть за них и спрятаться. Стучусь в окошечко, сую две пятидесятки.

— Можно мне две ватрушки с творогом? Свежие? Спасибо. А не подскажите, как такси вызвать. Номер какой-нибудь? Сами вызовете? Ой, спасибо вам огромное. Да, я тут подожду…

Все двадцать минут, пока жду машину, меня отчаянно колошматит. Но я беззаботно жую ватрушки. Тётка Наринэ, продавщица из киоска, меня уверяет, что ее племянник, занимающийся частным извозом, приедет быстро. Машина у него простенькая, зато берет недорого и водит аккуратно. Я благодарю её и нахваливаю ароматные ватрушки. Для моего пустого желудка они как нельзя кстати.

Раритетный драндулет, а не машина, вылетает из-за угла, поднимая клубы пыли, и останавливается возле меня. Шофёр, дядька с большими усами и смешной кепкой набок, выскакивает наружу и заботливо открывает заднюю дверцу авто. Сажусь в салони радуюсь, как ребёнок, рассматривая дурацкие, в красно-жёлтую полоску, шторки на окнах.

— Куда поедем, красавица? — спрашивает водила.

— Сначала на вокзал, — отвечаю я, мило ему улыбаясь. — А потом совсем в другую сторону. Обещаю, за все хорошо заплачу.

— Как скажешь, милая! Такой цветок возить только в радость!

45

Игнатов. Неделю спустя.

Смирнов ходил из угла в угол по кабинету и что-то бурдел себе под нос. Мне же каждый его шаг отдавался тупой бухающей болью в висках. Несколько бессонных ночей подряд сделали свое дело. Я готов был сдохнуть на месте, настолько тело ломало и выкручивало от боли. Но уснуть не мог. Не мог, потому что чувствовал себя загнанным в угол раненным зверем. Уронив голову на руки, слушал жестокие слова и готов был скулить от беспомощности.

— Игнатов, я все понимаю, но её нигде нет, — оправдывался Смирнов. — Не брала билеты, не попадалась на постах. Не заказывала такси. Единственная зацепка — лишь то, что она с твоей карты деньги сняла на вокзале. Но могла снять и не она. Камер там в этом месте нет, а банкомат старенький ещё, тоже без видеофиксации. Могла ведь и просто карту потерять. Или выкинуть.

— Дома вещи раскиданы, понимаешь ты, нет?! — взорвался я в очередной раз, ударяя со всей дури по столешнице кулаком. — Приезжал туда кто-то! Увезли её! Не могла она сама бесследно исчезнуть…

— Ну кто ж тебе камеру-то мешал установить, а, Игнат? — язвительно заметил Смирнов, и был чертовски прав. — Я что могу теперь сделать? Мне сейчас и без этого забот хватает! Плотникова выловили, но это полбеды! Его теперь расколоть нужно. И не только его, а всех его дружков. И папашу заодно, что все делишки прикрывал. Думаешь, мы ерундой страдаем? Мне теперь что, все бросить и Женьку твою искать?

— Да ничего я не думаю, — устало согласился и виновато посмотрел на Смирнова. — Скажешь мне, если хоть какая-то информация проскочит по ней?

— Скажу, — облегчённо вздохнув, уверенно пообещал Смирнов. — Обещаю! Дай только с этим гадюшником разобраться. Непросто ведь! Столько лет не могли подобраться. Если бы не догадка Плотниковой, ещё бы сто лет искали зацепки. Молодец, девка. Верил я в нее! Знал, что найдётся в её памяти то самое… А ты это, давай, Игнатов, вали отсюда. Видеть тебя уже не могу. Работать мешаешь. Отпуск возьми, что ли… Вроде как ты свое задание выполнил. Генерал разрешил все дела твои сжечь к херам. Чистый ты теперь, как агнец. Радуйся!

— Спасибо на добром слове тебе, Сафиевич, — усмехнулся, вставая со стула. И правда, что тут делать? Протянул Смирнову руку и крепко пожал.

— Иди уже, — пробубнил он довольно, прихлебывая из кружки свой остывший кофе. — Будешь нужен, всегда найду.

— Ты мне, главное, Женьку найди.

— Главное… — ворчит Смирнов, усаживаясь за стол. — Баба как баба. Чего убиваться…

Но я уже не слушаю, выхожу из кабинета и по еле освещенным безликим коридорам иду на выход.

Выпускают без слов. За эту неделю я здесь как родной. Оббил все пороги. Женька пропала, словно в воду канула. Подавать заявление о пропаже? Так она и так в розыске. Да и кто я такой? Одна надежда на Смирнова была. И он вроде даже что-то делал для того, чтобы её найти, но толку…

Женьки нет. Она просто исчезла. Ворвалась в мою жизнь сладким вихрем, разбередила душу и растворилась в воздухе. В тот день домой я приехал только после обеда. Даже не позвонил ей ни разу, старался успеть завершить все самое важное. Нужно было утопить Плотникова, и любой довесок имел значение. Да и потом, я должен был быть уверен, что меня не вернут по делам в город. Рассчитывал уехать на пару дней, увезти Женьку, помочь ей устроиться.

Отчаяние затопило душу, когда осознал, что случилось непоправимое. Всё в доме было перевернуто вверх дном. Выключенный мобильник валялся возле постели. Часть вещей пропала, значит Женька успела одеться. Только никто ничего не видел и не слышал. Место я выбрал действительно удачное, никаких лишних глаз, никаких свидетелей.

Лишь то, что нигде не было крови, давало надежду, что с Женькой было все хорошо. Но это глупости. Знал, нутром чуял, что все хреново. И с каждым днем чувствовал себя ещё поганей, ощущая как истончается наша связь.

Связь. Тонкая незримая нить, вопреки всему тянущая меня все эти дни к этой удивительной девочке. Сладкое чувство, поселившееся в груди, заставляющее забывать обо всем. Наваждение, когда тонешь в её глазах, и весь мир перестаёт иметь значение. И губы, сладкие до безумия, которые хочется целовать снова и снова…