Игнатов рвано вздохнул. Его боль, рвавшаяся наружу, казалось, резала и мою грудь. Он ответил просто:

– Да… Да, Женя.

– Их много?

– К сожалению. Но готовы идти до конца единицы. Те, кому уже нечего терять. Как подруге твоей бабушки, матери Пересмешниковой.

Меня затрясло. Вцепившись в волосы, я завыла. Нет, даже не завыла, а какой-то дикий истошный скулеж вырвался из моей груди.

Если бы не Игнатов, то я бы сейчас уже стояла бы у обрыва. И шагнула бы не задумываясь.

Мне не нужно было читать комментарии, чтобы понимать, насколько нас, Плотниковых, ненавидят. И я причастна, причастна ко всему этому! У моего мужа руки по локоть в крови. Он творил… а потом приходил домой. Трогал меня, пользовался мной…

Я выла. Рвала волосы на себе, вырывалась из рук Игнатова. И кричала ему в лицо:

– Ненавижу себя! Ненавижу! Я ненавижу себя…

… даже больше, чем мужа… Почему я позволяла себе быть настолько слепой и слабой? Почему я не стала бороться?

Кажется, Денис пытался что-то говорить, объяснять успокаивать, но боль, приумноженная на отвращение, выплескивалась из меня, засасывая в черную дыру мою реальность и сознание.

В какой-то момент Игнатов, поняв, что я достигла точки предела, скрутил меня и потащил в ванную. А потом включил ледяной душ.

И я снова кричала, царапалась и вырывалась, совсем обезумев. Это продолжалось еще долго. И только вид крови, смешавшейся с водой, наверное, меня отрезвил. В каком-то оцепенении посмотрела на разодранные руки Игнатова и обессиленно сползла на дно ванны, все еще поскуливая.

Денис выключил воду, и опустившись, сел рядом с ванной на пол, тяжело дыша.

Каждая секунда отдавалась болью в висках и груди. Тишина отрезвляла. Выжженная пустота в груди пугала больше всего. Голос Игнатова, хриплый, надрывный, словно он вместе со мною кричал, прозвучал приговором:

– Главное, ты жива, Женька. Жива! Запомни это.

29

Он обтер меня бережно подогретым махровым полотенцем, укутал в халат и отнес на кровать. Влил в рот какое-то успокоительное. Все это время я была лишь безвольной куклой, без мыслей, без чувств, без желаний.

Он говорит, главное, что жива. А зачем такая жизнь, зачем?

Через полчаса меня наконец поглотила тьма. Лекарство было убойным. Думаю, Игнатов понимал мое состояние. Оттого переусердствовал с дозой. Проспала я до вечера. Проснулась с головной болью и стойким отвращением к самой себе. Сон не привел мои нервы в порядок. Он просто дал передышку потерявшему ритм сердцу. По ощущениям же я просто закрыла глаза и тут же их снова открыла.

Денис сидел рядом. На кровати, одетым, и пялился в темноту. Что у него в голове? Почему он все еще здесь со мной. И зачем нас свела судьба? Наверное, если я до сих пор жива, то должна что-то сделать. Что-то важное, то, что оправдает мое никчемное существование.

– Кто она? – спросила я хрипло.

– Моя жена. Наташа.

Три слова, еще три гвоздя в крышку гроба. Личного, моего. Но теперь к нему приколачивали мое израненное и влюбленное сердце.

Слезы потекли сами. Я всхлипнула, повернулась к нему и спросила:

– Ты любил ее, да?

Он кивнул. Но потом как-то резко сказал:

– Не надо, Жень. Не надо меня жалеть, ладно? Мне тоже несладко. И моя жизнь за эту неделю перевернулась с ног на голову точно также, как и твоя.

Потом он резко выдохнул, спустил ноги с кровати, схватился за голову.

– Мне снова нужно уехать. Мне сейчас нужно быть там. А я не могу. Не хочу. Мне почему-то теперь здесь важнее. А это, черт подери, несправедливо. По отношению к ней несправедливо.

– Возьми меня с собой, – прошептала я, осторожно прикоснувшись ладонью к его напряженной спине, еще сама не понимая, как на это решилась. – Я правда не буду мешать. Только не оставляй меня здесь одну.

Через час черный внедорожник сквозь дождь и осенний холодный ветер вез нас в другой город. Я на заднем сидении, укутанная в одеяло, Игнатов за рулем, молчаливый и сосредоточенный. Тишина в салоне, приглушенная музыка из динамиков. Ожидание неизвестности, приводящее в чувство лучше любого лекарства. И надежда, маленькая, совсем крошечная, о том, что справедливость когда-нибудь всё-таки восторжествует.

30

Столица округа. Суета даже ночью. Мелкие капли на стекле размывают свет фонарей. Лекарство или стресс сократили для меня долгую поездку - я практически все время спала. А теперь, когда ночь заявила о своих правах, и движение машины перестало быть равномерным и убаюкивающим, просто куталась в куртку и смотрела в окно.

Туман в голове начал потихоньку рассеиваться. Осознание того, что мне сейчас придется нагло ворваться в чужую жизнь, не пугало. Пугало ожидание неизвестности. Насколько глубоко меня в этот раз опрокинет на дно. То, что Наташа, жена Игнатова мне не соперница, я уже хорошо понимала. Его нежность, забота, мгновенно вспыхивающая страсть говорили слишком о многом. И мои чувства, моя привязанность росла к нему с каждой минутой. Я боялась лишь одного, не раздавит ли мои чувства жалость к чужой женщине, и как следствие чувство вины.

Денис всю дорогу молчал, за исключением пары остановок на заправках, где предлагал сходить в туалет. Теперь он был напряжен вдвойне. Возможно, боялся того, что нам предстоит, или опасался моей реакции.

Повернувшись к нему, тихо сказала:

– Я буду держать себя в руках, обещаю.

Игнатов кивнул. Притянул руку и сжал мою ладонь, согревая.

Наши пальцы вновь переплелись, даря мне уверенность, что я не ошиблась.

– Ты не обидишься, если я привезу тебя в нашу квартиру? Она пустует давно, Наташа жила последние полгода у матери. Ее вещей дома тоже практически нет. Или можем снять номер в гостинице.

От волнения где-то под ложечкой стянуло тугим узлом, но я уверенно выдохнула:

– В квартиру. Не хочу никаких гостиниц. Лишние глаза, да и паспорт там обязательно спросят.

Игнатов снова кивнул. Еще полчаса петляний по городским улицам, и вот мы уже возле простой девятиэтажки в спальном районе.

Ночь позволяет нам пройти в подъезд без посторонних глаз. Ожидаемо первый этаж, сразу за лестницей. Квартира принимает нас в свои объятия теплом. Но не уютом, каким обычно встречают обжитые дома. Здесь все по-спартански. Не чувствуется женской руки, да и постоянным холостяцким логовом такую квартиру не назовешь. Этакий бездушный гостиничный номер.

В квартире две отдельные спальни и зал, огромная кухня, оборудованная по последней моде. Единственное место, где чувствуется хоть капелька души. Денис скидывает сумку сразу возле ванной.

– Жень, ты не против, если я первый в душ?

– Нет, – еле слышно лепечу я, рассматривая фотографии на стене в зале.

– Справа моя комната, заходи, обживайся. Постель чистая. Два раза в неделю приходит уборщица, приводит в порядок квартиру. Я предупреждал, что мы выехали. И, если не трудно, посмотри, что в холодильнике. Анна Павловна обещала приготовить ужин.

– Я разогрею, – ответила не оборачиваясь, рассматривая фото Игнатова, совсем еще юного мальчишки, стоящего в обнимку с пожилым седовласым мужчиной. По схожести лиц можно было предположить, что это его отец.

Ниже еще одно фото, где Денис скорее всего с сестрой. Она точная его копия, только в девичьем обличии. На следующей фотографии она же, но более взрослая с малышкой на руках. А справа горизонтальное фото, где Денис в обнимку с этой же девчушкой. Смотрит с умилением и самой огромной, вселенской любовью, которую только можно себе представить. От этого взгляда и у меня защемило на сердце. Если бы у нас могли бы быть дети, смотрел бы он на них также?

Еще одно фото, но только оно общее, висит в стороне и как-то слишком высоко. Лиц практически не видно, но понятно, что это большая компания молодежи и, кажется, Игнатов там в обнимку с двумя девчонками. Укол ревности снова напомнил о себе. Шум воды из ванной комнаты отвлек меня от подглядывания за чужим прошлым. Я вздохнула, отвернулась и пошла прочь. Все мои домыслы остаются лишь домыслами. Но удовольствия от них никакого абсолютно. Денис сам должен обо всем рассказать, в том числе и о себе лично.