Попрыгунья решительно оборвала ее.
— А вот и придется поверить, придется, ничего не поделаешь!
Марина остановилась, и Попрыгунья остановилась возле нее.
— Уходите, — твердо сказала Марина, — сию же минуту уходите…
— Хорошо, уйду, — неожиданно кротко ответила Попрыгунья, — ко вы еще увидите, что я права, еще увидите.
— Уходите, — повторила Марина.
— Я позвоню вам на работу, когда она придет, — торопливо проговорила Попрыгунья, — я знаю ваш номер, не беспокойтесь, я позвоню в ординаторскую…
Кажется, она говорила что-то еще, но Марина уже ничего не слышала, не хотела слышать. Неслась по улице, словно за ней гнались, а в ушах стояли, не проходили, не исчезали страшные слова, которые Попрыгунья бросила ей в лицо.
Оказывается, Степаша бывает у них дома, когда Марины нет. Их смены с Алексеем часто не совпадают, Марина уходит на работу, Алексей остается. И тогда к нему приходит Степаша. И сидит до тех самых пор, пока Алексей не уходит или пока Марина не возвращается домой.
— Я уверена, что они не читают Бернса в переводах Маршака, — снова доносился до Марины язвительный, тонкий голос Попрыгуньи, — и, поверьте, не изучают проблемы космической медицины, просто на все сто процентов не изучают…
Как безжалостны порой бывают люди! Что за непонятная, неистребимая жестокость — вонзить лезвие в чье-то сердце и с наслаждением повернуть его, чтобы было побольнее…
Ах, разве дело только лишь в Попрыгунье? Пусть сплетничает, клевещет, вмешивается в чужую жизнь, чем же ей еще жить, если своя жизнь пуста?
Дело совсем, совсем в другом. Неужели это все правда? Неужели Алексей обманывает ее? Он, не признававший никогда никаких хитростей, никаких лукавых уловок?
Неужели Степаша, девочка, которая, как говорил Алексей, прочно прописалась в ее сердце, правдивая и откровенная, словно ребенок, просто-напросто коварная, нечистая тварь, и ее нужно немедленно, не раздумывая, гнать из дома?
Еще совсем недавно, дня четыре, что ли, тому назад, она, Марина, выговаривала Степаше:
— Сколько так можно? Почему ты не готовишься в университет? Ты же собиралась снова подавать в университет? Или решила весь век просидеть в своей «Заре»?
Степаша, натянув на щетку капроновый чулок, обмахивала стены и потолок кухни. Она стояла на табуретке, голые смуглые ноги, на коленке продольная царапина, вечно она падает, сама признается, может ни с того ни с сего хлопнуться о землю на ровном месте, косынка съехала набок, открыв маленькое, крепкое ухо. Девочка, да и только, на вид и семнадцати не дашь…
— Конечно, собиралась, — ответила, — только до того трудно заниматься, если бы вы знали, я и так никогда не высыпаюсь…
Голос Степаши звучал жалобно, и Марина силой заставила себя не растрогаться.
— И все же выбирай время, готовься, после сама будешь довольна…
— Да я знаю, — согласилась Степаша, — разумеется, буду довольна.
— Интересно, а что мама тебе говорит? Как она считает?
Степаша ответила хмуро:
— Ничего она не считает. Ей со своими бы делами впору управиться…
— Зачем ты так говоришь? — упрекнула Марина.
— Говорю правду, — сказала Степаша, — думаете, если я так говорю, то не люблю маму? Я ее очень люблю, просто что есть, то и есть…
И снова принялась обметать пыль со стен и потолка.
На следующий вечер, когда Марина с Алексеем сидели дома, Степаша уже поздно заявилась к ним, пояснила:
— Была в кино неподалеку от вас. Ну как не зайти?
— Правильно сделала, — одобрила Марина.
Алексей спросил:
— С кем ты была?
— С толстой Инной.
Степаша залилась смехом.
— Можете себе представить, влюбилась в…
Степаша назвала имя одного из самых популярных артистов кино.
— Каким-то путем узнала его адрес, часами выстаивает под окнами, пишет ему длиннющие письма, которые он, надо думать, и не читает вовсе. Но Инна не сдается, пишет и пишет, подстерегает его, когда он играет в Театре киноактера, садится в машину, а она обсыпает его цветами, как невесту…
Степаша смеялась, закинув голову. В свете лампы бледно-лиловым отблеском лучился речной жемчуг на ее шее, мелкие и острые, как у грызуна, зубы тоже почему-то казались слегка лиловатыми…
— А ты злючка, — сказала Марина.
Степаша широко раскрыла глаза:
— Кто? Я? Чем же?
— Высмеиваешь беспощадно подругу, с которой вместе живешь, даже вместе в кино ходишь…
Степаша немного смутилась, Марине показалось, что она даже покраснела то ли от стыда, то ли от досады, но врожденная правдивость сказалась и на этот раз:
— Может быть, злючка, только совсем немного.
— Не так уж немного, — вмешался Алексей, — на твоем месте я бы никогда не пошел в кино с этой Инной, раз она тебе не по душе.
— А я нарочно пошла именно с нею, — сказала Степаша. — Очень трудно было достать билеты, никому не удалось, а мне случайно достались два билета, и все девочки ждали, кого я возьму с собой, а я взяла Инну.
— Почему именно ее? — спросила Марина.
Степаша ответила, глядя попеременно то на Марину, то на Алексея:
— Я хочу, чтобы она была обязана мне.
— Как? — переспросила Марина. — Повтори еще раз.
— Я хочу, чтобы Инна была обязана мне, — повторила Степаша.
— Если можешь, поясни, что это значит, — сказал Алексей.
— Это значит, когда-нибудь, если мне что-нибудь будет нужно, я ей припомню и она не откажет мне, не сумеет отказать…
— Ну и ну, — заметил Алексей, — уж ты скажешь! Во-первых, можно подумать, что твоя Инна необыкновенно всесильная и всемогущая особа…
— А все же, — начала было Степаша, но Алексей строго прервал ее:
— Не перебивай меня, выслушай до конца! А во-вторых, все это звучит как-то невкусно.
— Что звучит невкусно? — спросила Степаша.
— То, что ты сказала.
— Это про то, что я хочу, чтобы она была обязана мне?
— Вот именно. А тебе что это, нравится? Согласись, препротивные слова, недостойные порядочного человека.
— Разве я непорядочный человек? — обиженно произнесла Степаша. — Вы не думайте, я очень порядочный.
— В таком случае, зачем же ты говоришь такое вот? Неужели это красиво, по-твоему?
Степаша, не отвечая, опустила голову. Брови ее сошлись на переносице.
— В общем, конечно, некрасиво.
— Хорошо, что сама понимаешь, — сказал Алексей.
Степаша подняла голову:
— Больше не буду, честное слово, никогда так не буду говорить…
— И не надо, — ответил Алексей, — заруби себе на своем курносом носу, так даже думать не следует…
Он говорил с нею совсем как отец с дочерью, никак не иначе. Ни разу Марина не заметила ни одного скрытого взгляда, затаенной улыбки, никогда даже мимолетная тень предательства не возникала между ними.
Может быть, Марине следовало присмотреться повнимательней, понаблюдать за ними, хорошенько продумать что к чему… Ведь вот же поняла все как есть Ирена Шаховцева. А она, святая простота, вместо того чтобы прислушаться, поверить Ирене, в ответ отчеканила:
— Пусть будет стыдно тому, кто плохо думает…
Отрезала и была очень довольна собой. О, самоуверенная, звенящая глупость, достойная лишь одного — насмешки без единого намека на жалость!
Впрочем, нет, не может быть, это все ерунда, бред, злобные измышления злобного человека, навет, которому нельзя верить, о котором не следует вспоминать хотя бы даже на минуту…
Так думала Марина, то отметая начисто все то, что сказала Попрыгунья, то начиная спорить сама с собой, а вдруг и в самом деле? Вдруг так оно и есть? Что тогда? Как жить после этого? Кому верить?..
В этот день у Марины был, как нарочно, большой прием. Казалось, все дети Москвы сговорились идти к Марине, чтобы она выправляла их кривые, налезающие один на другой, неровные зубы.
Незадолго до конца приема Марину позвали к телефону, в ординаторскую.
Тонкий, женский голос пропищал в трубку:
— Если можете, приходите домой.
— Кто это? — спросила Марина, в ответ в трубке раздались короткие, частые гудки.
