— А вы не бойтесь, Алексей Петрович, ни один зуб не сломается, а гвоздь пополам, — заверила его Степаша, но Алексей решительно произнес:

— Не надо, очень тебя прошу!

Марина открыла ящик шкафа, вынула свежую простыню, пододеяльник, натянула пододеяльник на плед, надела новую наволочку на подушку.

Сказала Степаше:

— Принеси раскладушку, она в коридоре, на антресолях…

— Будто бы я не знаю, — ответила Степаша. Мигом принесла раскладушку.

— Я на кухне могу переспать, — сказала, но Марина и Алексей, оба в один голос:

— Никаких кухонь! Ложись здесь…

Степаша поставила раскладушку возле самой двери, когда погасили свет, быстро разделась, весело проговорила:

— До чего хорошо…

И тут же заснула. Марина улыбнулась:

— Что значит молодость, уже спит без задних ног…

— Ты тоже быстро засыпаешь, — заметил Алексей и добавил резонно: — Впрочем, ты тоже недалека от молодости…

— А все-таки, — грустно ответила Марина, — тридцать два, это тебе, как ни говори, не двадцать…

— И все-таки не так уж далеко, — настаивал Алексей.

Марина засмеялась, быстро поцеловала, словно клюнула, Алексея в щеку.

— Ты у меня гуманист, альтруист и филантроп…

Это тоже была давняя присказка все того же профессора Духоборского, Марине присказка понравилась, и она еще в институте взяла ее на вооружение.

Степаша встала чуть свет, убрала раскладушку обратно, на антресоли, аккуратно сложила подушку, простыню, пододеяльник.

Хотя и двигалась тихо, осторожно, словно мышка, однако Марина проснулась, глянула на будильник.

— Еще половина пятого…

— Спите, спите, — прошелестела Степаша, — вам еще добрых три часа спать можно…

— Верных два с половиной, — ответила Марина, вновь засыпая.

Утром дождь разошелся вовсю, крупные дождевые капли стекали вдоль окна, туман поднимался над крышами домов.

— Ну и погода, — поежилась Марина, — как-то там наша бедняжка?

— Какая бедняжка? — спросил Алексей.

— Степаша. Наверное, вымокла до нитки.

Алексей внимательно посмотрел на Марину. Она спросила:

— Почему ты так глядишь на меня?

— По-моему, ты созрела, — сказал он задумчиво.

— Для чего созрела?

— Чтобы иметь ребенка.

— А ты хочешь? — помедлив, спросила Марина.

— Хочу.

Алексей подошел к ней, ладонью откинул челку с ее лба, прижался щекой к ее щеке.

— Будем тогда вместо того чтобы беспокоиться о Степаше, волноваться за своего собственного. Как, согласна?

Марина крепче прижалась к его щеке, на миг закрыла глаза. Вот так бы стоять всю жизнь, рядом с ним, своим единственным, самым дорогим на свете, и чтобы так было всегда, всегда.

— Согласна? — переспросил Алексей.

Она ответила чуть слышно:

— И ты еще спрашиваешь…

Отпуск у Алексея и Марины совпадал: с середины июля по середину августа — самое доброе время для отдыха.

Думали, гадали, решали, хотелось и на остров Валаам, поглядеть старинные церкви, построенные без единого гвоздя, и на юг, к Черному морю, хорошенько позагорать под жарким солнцем, и в прохладу Прибалтики…

Впрочем, Марина знала, все кончится, как и обычно, поездкой к родителям Алексея, в станицу Александровскую. Алексей — хороший сын, за год успел соскучиться по своим старикам, и они, само собой, тоскуют по нем, в общем-то, неплохо относятся к Марине, у них жить удобно, бесхлопотно, беззаботно, почему бы и не поехать в самом деле?

— А ты куда поедешь, девочка? — спросила Марина Степашу. — Наверное, к маме, в Воронеж?

— Вот уж нет, — ответила Степаша, — чего я там не видела?

— Ну да? — протянула Марина слегка разочарованно, думала, Степаша, должно быть, соскучилась по матери и по брату и поедет к ним, домой…

— Я еще не решила окончательно, — сказала Степаша, — поживу, подумаю.

Отодвинула от себя пустую чашку, расстегнула верхние пуговки блузки, голубой в мелкий горошек, подарок Марины к маю.

— Тебе что, жарко? — спросила Марина.

— Ужасно, — ответила Степаша, — может быть, оттого, что я целых две чашки чаю выпила?

Взяла посудное полотенце, стала обмахиваться им, словно веером.

Марина заметила на Степашиной шее нитку жемчуга.

— Смотри, — сказала, — это что, настоящий?

Степаша тронула рукой жемчуг.

— Конечно, настоящий, это — речной, я сама его собирала.

— Ну да? — не поверила Марина. — Как это сама?

— А вот так. Я, когда еще в школе училась, каждое лето ездила в деревню к деду, маминому отцу, бабушки давно уже не было, дед жил один, вот я к нему и ездила. Бывало, не успею приехать — и сразу же на озеро, не помню, как оно называлось, скорей всего было безымянное, но большое такое и глубокое озеро, и в нем водился жемчуг, вот этот самый…

Степаша потянула нитку к себе.

— Вы не думайте, жемчуг нелегко было отыскать, он на дне в песке прятался, его сразу и не увидишь, но я была глазастая, я больше всех находила жемчужин.

— И с тех пор носишь этот самый жемчуг? — спросила Марина.

— Ну да, с тех самых пор. Вы не смотрите, что он маленький, неровный, он знаете какой крепкий? Его даже камнем раздробить трудно…

Степаша сняла с шеи нитку, протянула ее Марине:

— Хотите, попробуйте, ударьте молотком, не расколете, уверяю вас!

— Что ты, Степаша, зачем мне бить по нему молотком? — удивилась Марина.

— А вы попробуйте, — настаивала Степаша.

— И пробовать не хочу и не буду, — сказала Марина, — я тебе и так верю.

— А хотите, я подарю его вам? Нет, правда, хотите? Если вам нравится, возьмите, пожалуйста…

— Да что ты, мне не нужно, — сказала Марина, но Степаша не отставала от нее:

— Возьмите, Марина Тимофеевна, я же вижу, вам нравится, возьмите, прошу вас…

Лишь тогда, когда Марина сказала, что никогда не носит и не любит никаких украшений, Степаша отстала. Снова надела на себя свой жемчуг.

— Я к нему привыкла, сколько лет ношу, не снимаю…

— Вот видишь, а хотела мне подарить…

— Мне для вас ничего не жаль, — пылко ответила Степаша, — все для вас отдам, ни о чем не пожалею никогда в жизни! Верите?

Марина усмехнулась:

— Конечно, верю.

Она и в самом деле верила ей, с каждым днем убеждалась, девочка на редкость правдива, даже в шутку солгать не сумеет.

Заложив руки за голову, Степаша глядела слегка сощуренными глазами на лампу. Щеки в первом весеннем загаре, ресницы уже успели выгореть, и короткие, прямые волосы на лбу и на висках тоже выгорели, стали пегие, и все-таки, пусть невзрачная, некрасивая, она была хороша своей слегка осмугленной солнцем молодостью.

Марине захотелось сказать Степаше какие-то добрые слова, но она никак не могла придумать, что сказать. Только слегка погладила по плечу.

— Вы что? — улыбнулась Степаша.

Марина также улыбнулась в ответ.

— Так, ничего. Ты довольна, что встретила нас с Алексеем?

— А вы как думаете? — спросила Степаша.

Однажды рано утром, когда Марина шла на работу, ей повстречалась соседка, жившая в квартире напротив; весь дом звал ее попрыгуньей.

Невысокая, почти карлица, когда шла, то немного подпрыгивала, как бы стремясь обогнать всех прохожих, потому-то ее и прозвали Попрыгуньей, она была превеликая сплетница. Казалось, главное занятие ее жизни — следить за всеми, кто как живет, с кем общается, о чем говорит, что покупает и какой обед ест…

Попрыгунья отличалась острой наблюдательностью и была необыкновенно подвижна, несмотря на свои без малого семьдесят.

— Дорогая моя, — крикнула Попрыгунья вслед Марине, — а ну, подождите, куда же вы?

Марина с детства не выносила сплетниц, изрядно недолюбливала Попрыгунью. Она нехотя обернулась.

— Простите, спешу, опаздываю на работу.

— Успеете, — деловито бросила Попрыгунья, поравнявшись с Мариной, — я ведь, милая, вот что хотела вам сказать…

И сказала. И слова ее мгновенно, разом обожгли Марину.

— Не может быть, — опомнившись, немного придя в себя, начала Марина, — никогда не поверю…