Я промолчала.

— Она ничего не знает?

— Ты о чем?

— Она считает твоего мужа родным отцом?

— Естественно.

Он подпрыгнул, сорвал листок с дерева.

— Так как же?

— Никак. По-моему, ни к чему тебе приходить.

— Ты так думаешь?

— Да, — отрезала я. — Думаю. Более того, уверена в этом. Если бы мы сегодня не увиделись, тебе бы в голову никогда не пришло навестить нас, чтобы увидеть Вику.

Он медленно покачал головой.

— Я о ней часто думал, очень часто.

— Не верю, — сказала я.

Яркое солнце беспощадно высветило морщины под глазами, глубокие складки на лбу.

Невольно я бросила взгляд на его руку, державшую шест. Она была в крупных жилах, сухая, хрупкая на вид.

— Юра, — окликнула издали Лялечка. — Ты скоро?

— Скоро, — не оборачиваясь, ответил он.

На миг отвел глаза в сторону, потом снова глянул на меня.

— Пойми, мне нечем жить. Совершенно нечем.

— Не надо, — ответила я. — Очень тебя прошу.

— Не бойся, — сказал он. — Не заплачу, хотя, кажется, еще немного…

Он оборвал себя, а мне стало жаль его. До тою жаль, что я уже готова была сказать:

— Будь по-твоему, приходи…

Я не успела произнести ни слова, в эту самую минуту подбежала Вика. Брови сдвинуты, губы сердито сжаты.

— Сколько мы с папой будем ждать тебя?

— Хорошо, — заторопился Юра. — Я сейчас…

— Извините, — вежливо произнесла Вика. — Но нам очень некогда…

По ее изысканному тону я поняла, Юра ей не понравился. Не знаю почему, а не понравился.

— Это я виноват, — сказал Юра, не спуская с Вики глаз, — я задержал твою маму воспоминаниями, мы же такие старые знакомые…

— Ничего, что вы, — все тем же изысканным тоном проговорила Вика, потом взяла меня за руку. — Пойдем, папа ждет…

Пройдя несколько шагов, я обернулась. Юра со своим шестом медленно шел назад.

— Неужели его отец был Героем Советского Союза? — спросила Вика.

Я старалась по возможности всегда говорить Вике одну только правду. И на этот раз мне не хотелось солгать ей. Но как сказать то, что есть на самом деле?

— Не знаю, право.

— Почему же ты не знаешь? — справедливо удивилась Вика. — Ты же сама сказала, что вы старинные знакомые…

— Мне не приходилось видеть его отца.

— А он смешной, — сказала Вика, почему-то обернулась и тоже поглядела назад, должно быть, вслед Юре.

— Чем же смешной?

— Всем. Этакий смешной старикашка, вытрющивается из всех сил…

— По-моему, нисколько он не смешной, — возразила я. — И потом — какой же он старикашка? Если хочешь знать, он моложе папы!

Вика присвистнула.

— Еще чего, с папой сравнила! Да ты погляди на нашего папу!

Руслан неторопливо шел нам навстречу.

— Ты только погляди, — повторила Вика. — Какое сравнение!

Видно было, что она искренне возмущена моими словами.

— О чем спор? — спросил Руслан, подойдя к нам.

— Так, ни о чем, — торопливо ответила я. Вика с удивлением глянула на меня. Однако, к моему облегчению, промолчала. Не знаю почему, а промолчала.

Руслан отвернул рукав, посмотрел на часы.

— А что, если мы пообедаем где-нибудь в парке, в ресторане или в кафе?

— Я — «за», — Вика подняла руку. — А ты, мама?

— Пожалуй, я тоже.

Руслан остановился возле газетного киоска.

— Купи «Огонек», — сказала Вика.

Руслан протянул ей журнал. Вика развернула журнал на последней странице.

— Папа, штат в Северной Америке, начинается на «Ц»? Десять букв.

— Цинциннати, — сказал Руслан.

Вика про себя пересчитала буквы.

— Точно, па.

Я искоса глянула на Руслана. Слегка загорел, нос немного лупится, глаза от загара кажутся светлее. У него такая кожа — мгновенно загорает.

Догадался ли он, кто это был? Разумеется, не догадался, и не надо, чтобы он знал, ни к чему. И Вика пусть ничего не знает…

— Производственная профессия, — сказала Вика.

— Сколько букв? — спросил Руслан.

— Тоже, представь, девять!

— Посмотри, лекальщик подходит?

— Да, — радостно воскликнула Вика. — Вполне, по вертикали тогда тоже получается — лазурь.

— Отлично, — сказал Руслан.

— Откуда ты все знаешь, Руслан? — спросила Вика.

— Далеко не все, — ответил Руслан.

— Одну минуточку, — сказала Вика. — Я сейчас.

Побежала в другую сторону, но тут же вернулась обратно. Протянула ладонь.

— Пожертвуйте кто-нибудь рубль или хотя бы любую половину.

Руслан вынул рубль из кармана.

— Держи, дочка.

Вика снова умчалась. Он проводил ее взглядом.

— До чего длинная стала!

— Типичная современная акселератка, — сказала я. — И в кого она только такая?

— В отца, — помедлив, сказал Руслан.

Я молча взглянула на него.

— Это был он? Я догадался сразу.

— Почему ты догадался? — спросила я.

— Не знаю. Так как-то сразу…

Я сказала растерянно:

— А я думала, ты ни за что не догадаешься.

— Как видишь, ошиблась.

Помолчав немного, Руслан спросил:

— И как ты решила?

— Что решила? — не поняла я.

— Ты согласилась, чтобы он приходил?

Я изумленно воззрилась на Руслана.

— Нет, Вика и в самом деле права, ты всегда все знаешь.

Он усмехнулся.

— Не все и не всегда.

— Что ты о нем скажешь?

Он пожал плечами:

— Что можно сказать? Я видел его всего несколько минут.

— Это был когда-то в полном смысле слова любимец судьбы, — сказала я. — Удача во всем и всегда постоянно плыла ему в руки…

— Любимец судьбы, — задумчиво повторил Руслан и замолчал.

Я терпеливо ждала, что он еще скажет. Но он все молчал, и я спросила:

— Почему ты молчишь?

— Думаю, — ответил Руслан.

— О чем?

— О нем. Представь, с любимцами судьбы часто происходит известная закономерность, обычно они почему-то особенно остро ощущают в старости жизненные удары, боль, страх, одиночество…

Я поразилась. Те же самые мысли пришли и мне в голову, когда я обернулась, посмотрела вслед Юре.

Мне вспомнились его умоляющие глаза, напряженная искательная улыбка, рука в морщинах и жилах, державшая шест с картоном.

Вспомнилось, как он сказал мне:

— Нечем жить, понимаешь? Просто нечем…

Должно быть, он и в самом деле неприкаян и одинок.

И может быть, надо было согласиться, чтобы он пришел к нам?..

Подбежала Вика, протянула мне и Руслану по маленькому букетику ландышей:

— Держите крепче!

— Мне-то зачем? — возразил Руслан. — Маме — понятно, а мне к чему?

— Разве ты не любишь цветы? — спросила Вика.

— Не в этом дело, просто мужчинам не принято дарить цветы.

— Ты не мужчина, — сказала Вика.

— А кто же я?

— Папа. Если хочешь, можно короче — па.

— Вот как, — сказал Руслан.

— Да, ты папа, и никто другой, усек?

— Усек. Пусть будет так, — согласился Руслан.

Старуху Пастухову, уборщицу Музея изобразительных искусств, не любили ни на работе, ни дома соседи по квартире.

Впрочем, она это знала, но нисколько не сокрушалась.

— Характер у меня такой, никогда ничего не скрою, всю правду в глаза выложу, ни на что не погляжу, — говорила она о себе и потому старалась так и действовать, не таить в себе ни единой мысли, а высказать каждому прямо в лицо все то, что она о нем думает.

Было ей уже далеко за шестьдесят и, хотя председатель месткома несколько раз заводил разговор о том, почему бы не пойти ей на заслуженный отдых, ведь достаточно уже потрудилась на своем веку, она разом обрывала председателя на полуслове:

— Пойду в свое время…

И на этом разговор кончался.

Иные спрашивали ее:

— Не скучно ли жить одной?

Она отвечала одинаково:

— Я скучать не приучена.

И это была правда, потому что дел у нее было по горло, ни одного дня не провела сложа руки.

То, придя с работы, займется уборкой — моет полы и стены, обметает шваброй потолок, то задумает стирку или начинает выбивать во дворе старый, изношенный коврик.