— У меня в три часа обеденный перерыв, — сказала девица. — Приводите своего пижона.

Но когда мы привели к ней в парикмахерскую Мишу, он первым делом набросился на нее, едва лишь она попыталась приблизиться к нему с ножницами в руках.

Девица отпрянула назад, уронив ножницы, и, сколько мы ни уговаривали ее, она так и не решилась подойти к Мише снова.

— Нет уж, увольте, — сказала. — Я не привыкла, чтобы клиент кусался…

Мы вернулись все трое домой не солоно хлебавши, и Жанна сказала:

— Вот что, я буду держать его, а ты стриги.

— Я? Да ты что? Он же меня искусает…

— Ничего не искусает, я буду его держать…

— Нет, — сказала я. — Боюсь.

— Я ему дам валерьянку в таблетках, и он успокоится, — заверила меня Жанна. Но я упорно сопротивлялась.

В конце концов она все-таки уговорила меня. Я согласилась, чтобы хоть как-то отделаться от нее, ведь я знала, если Жанна что-то задумала, она не отстанет до тех пор, пока не добьется своего.

Первым делом Жанна взяла открытку, на которой был изображен пудель.

— Ты будешь стричь так, как на картинке, — заявила Жанна. — Поняла?

— Не очень.

— Ничего, справишься. Я же буду здесь, рядом. Смотри на картинку и стриги себе…

Мы дали Мише таблетки валерьянки, целых пять штук, он их проглотил в один миг, но все равно никак не хотел успокоиться.

— Я завяжу ему рот бинтом, — сказала Жанна.

Миша кусался, вырываясь из ее рук, но все-таки ей удалось крепко-накрепко завязать ему рот.

— Теперь давай, — скомандовала Жанна.

Признаться, мне еще ни разу не приходилось стричь не только пуделя, но и вообще какую бы то ни было собаку.

Однако ничего не поделаешь, я взяла ножницы и начала состригать шерсть, а Жанна, то и дело глядя на картинку, диктовала мне:

— Состриги с глаз, сделай шапочку. Теперь бери правую лапу, состриги шерсть с ноготков, видишь, как на картинке?

Сперва Миша пробовал вырываться, потом неожиданно затих. Понял, наверное, что вырваться ему от меня не удастся, а может быть, подействовали пять таблеток валерьянки?

Я прилежно трудилась целых четыре часа подряд. Время от времени мы с Жанной отдыхали, потому что обе устали, она держать Мишу, а я работать ножницами. Наконец я сказала:

— По-моему, все.

Мы обе посмотрели сперва на открытку, потом на Мишу.

Увы! Миша решительно отличался от щеголеватого пуделя на открытке.

Шапочки на голове так и не получилось. Голова Миши была почти голой. На спине сквозь шерсть сквозила розоватая кожа.

Зато лапы так и остались неподстриженными, и Миша казался удивительно жалким, словно его хорошенько потрепали несколько больших кусачих собак.

Я боязливо взглянула на Жанну.

— Ты знаешь, он стал ужасным…

Жанна, наклонив голову, переводила глаза с картинки на Мишу.

— Ничего, сойдет…

Она сняла бинт, и Миша мгновенно убежал под стол.

— Все равно он у нас самый настоящий красавец, — убежденно сказала Жанна. — Если хочешь, он даже стал еще красивее, вот только если бы еще немного состричь с хвоста, сделать пушистый кончик…

Она взяла ножницы. Миша высунул голову из-под стола и угрожающе зарычал.

— Ладно, и так сойдет, — решила Жанна.

В следующее воскресенье мы все вместе — Жанна, я и Миша — отправились на ВДНХ, где должна быть выставка декоративных собак.

Жанне удалось запихнуть Мишу в большую хозяйственную сумку с молнией посередине.

Сперва мы ехали в троллейбусе, потом в метро.

Мишина черная голова с неровными проплешинами виднелась в прорезе молнии. Темные глаза сердито сверкали, и время от времени он испускал пронзительный лай.

Жанна каждый раз пугалась, что нас высадят. Но все обошлось, к счастью, благополучно. Мы вылезли из метро и направились к воротам ВДНХ.

Вместе с нами по улице шли владельцы собак. Собаки заполнили тротуар и даже мостовую, разные, всяких пород — пудели, болонки, доги, боксеры, эрдели, чао-чао, пинчеры и терьеры.

Миша бежал рядом с Жанной, мне казалось, что прохожие с усмешкой глядят на его неровно подстриженную шерсть, и я старалась не смотреть на него.

Неподалеку от павильона животноводства мы увидели просторное поле, огороженное цветными флажками.

В середине поля развевался кремового цвета флаг, на котором был изображен пудель с тщательно расчесанной шерстью и длиннющими ушами. Возле флага стояли судьи — три женщины и мужчина, лысый, с подвижным, словно у обезьяны, лицом.

У судей на груди были значки с изображением пуделя.

И они казались чрезвычайно серьезными, как будто бы выполняли какую-то очень важную работу.

Кругом толпились хозяева с пуделями. Мне еще никогда не приходилось видеть столько пуделей — черных, коричневых, палевых, белых, серых. Но все-таки больше всего было черных, таких, как Миша.

— Вот увидишь, — сказала Жанна, — нас будут снимать в кино. Ведь пудели самые красивые собаки на свете.

— Ну уж, самые, — усомнилась я. — Доги еще красивее, а лучше эрдельтерьеров вообще никого нет!

Жанна пренебрежительно скривила губы:

— Сказала тоже, ни доги, ни эрдели в подметки пуделям не годятся. Красивее пуделей нет ни одной собаки!

— Может быть, еще серые туда-сюда, а черных, как Миша — словно собак нерезаных…

— Ну, знаешь… — начала Жанна.

— Ладно, не буду.

— То-то же, — сказала Жана. — А Миша все равно получит большую золотую медаль.

Раздался удар гонга: судьи вызывали собак и хозяев построиться на ринге.

И тут Миша мгновенно выказал характер, вцепился в хвост коричневого пуделя, стоящего рядом.

Пудель завизжал что есть сил. Но Миша и не думал отпускать его хвост.

Хозяйка пуделя, толстуха в цветастом платье, разразилась отчаянным криком.

— Помогите! — кричала она. — Убивают! Помогите!

Мы с Жанной бросились отдирать Мишу от пуделя. Миша зарычал и выпустил чужой хвост. Судьи начали кричать все вместе:

— Девочка с черным пуделем, в сторону, подальше…

К Жанне приблизился судья с подвижным лицом.

— Будешь держать дистанцию, — распорядился он. — Не подходи близко ни к одной собаке, слышишь?

— Слышу, — мрачно ответила Жанна.

— Становиться в один ряд, — крикнул судья. — Всем, всем!

Жанна стала в самый конец.

— Пошли, — скомандовал судья. — Медленно, друг за дружкой.

И собаки вместе с хозяевами начали шагать по кругу.

Потом судьи отделили собак по цвету — белых пуделей с белыми, коричневых с коричневыми, черных с черными.

Хотя уже на исходе был сентябрь, солнце палило совсем по-летнему. Было жарко, и даже неутомимый Миша сник, полузакрыв свои неистовые глаза.

— Потерпи еще немного, — уговаривала его Жанна. — Зато получишь большую золотую медаль.

Женщина-судья в ярко-синих брюках со значком на груди, изображающих пуделя, подошла к Жанне.

— Как зовут? — спросила женщина-судья.

— Меня? Жанна.

— Не тебя, а собачку. — Миша.

— Красивый мальчик, — веско произнесла женщина-судья, — экстерьер отличный.

Жанна расцвела от счастья. Глянула на меня, я стояла за веревкой, огораживающей ринг, выразительно подмигнула.

— Но он очень плохо одет, — снова сказала женщина-судья.

— Кто плохо одет? — удивилась Жанна.

— Твой Миша. Он ужасно подстрижен. Кто это его стриг?

Жанна снова глянула на меня. Но это был уже совсем другой, негодующий взгляд.

— Халтура, — жестко определил, подойдя к женщине-судье, мужчина, похожий на обезьяну. — Разве так стригут, скажите на милость, Сильва Васильевна?

— Стопроцентная халтура, — согласилась Сильва Васильевна. Грудь ее возмущенно вздымалась, казалось, ушастый пудель на ее значке укоризненно качает головой.

— Это что-то ужасное, — сказал обезьяноподобный мужчина.

— Невообразимый кошмар, — прошипела Сильва Васильевна. — Чтобы так изуродовать собачку!

Они отошли от Жанны. Жанна обернулась ко мне.

— Вечно ты берешься не за свое дело!

— Как? Но ты же сама просила…