И только отойдя от телефона, Марина поняла: это звонила Попрыгунья. Сулилась позвонить, когда потребуется, и вот — позвонила. Быстро же пришлось ей выполнить свое обещание.
«Ни за что не пойду, — решила Марина, идя по коридору к себе, — вот еще, надо просто не уважать себя, чтобы верить всяким злобным сплетницам…»
Однако, почти против воли, ноги ее как бы сами собой зашагали вниз, в раздевалку.
Степаша сидела напротив Алексея, на тахте, Алексей возле стола, на стуле.
У Марины разом отлегло от сердца: дверь не заперта, оба выглядят вполне пристойно.
Алексей послушно вытянул вперед руки, а Степаша проворно наматывала на его руки ярко-красные шерстяные нитки.
Увидев Марину, оба одновременно уставились на нее, Алексей, как подумалось Марине, смущенно, а Степаша привычно спокойно, даже весело.
— Вот, — первый начал Алексей. — Нитки, как видишь…
И замолчал, будто ему не хватило воздуху.
— Вижу, — Марина сняла пальто, повесила его в коридоре, снова вернулась в комнату, села рядом со Степашей.
— Красивые нитки какие…
— Это мама прислала, — сказала Степаша, продолжая наматывать нитки на руки Алексея, — вчера приехала одна из Воронежа, привезла посылку…
— Очень красивые, — повторила Марина.
Обычно Алексей спрашивал ее, когда она приходила с работы:
— Устала? Много было всего-всякого?
А нынче не спросил. И не смотрел даже в ее сторону, как бы ускользая от нее взглядом.
«Почему он смущен? — подумала Марина. — В сущности, что такого особенного? Ну, сидит вместе с девочкой, и она наматывает на его руки нитки. Что в этом плохого?»
— Вы с работы? — спросила Степаша, повернув голову к Марине.
— Да, я сегодня немного раньше обычного, — ответила Марина.
— Вот и все, — сказала Степаша, подошла к Алексею, стала снимать с его рук пушистые кольца ниток.
Взяла со стола целлофановый мешок, положила в него пряжу.
Алексей глубоко вздохнул, словно после тяжелой работы, потряс руками.
— Аж затекли, — сказал, — теперь и закурить можно, надеюсь?
— Можно, — сказала Степаша.
— Ты что, скоро уходишь? — спросила Марина.
— Минут через тридцать, — ответил он.
Марина повернулась к Степаше:
— Давай тогда пообедаем, пойди разогрей суп…
Не отвечая ей, Степаша подошла к зеркалу, пригладила отросшие вихры надо лбом, оба, и Алексей и Марина, уговорили ее как-то больше так коротко не стричься.
Потом повернулась к Алексею, сказала:
— Теперь порядок.
Алексей вынул из кармана пачку сигарет, закурил, Степаша живо подошла к столу, подвинула ему пепельницу, и он стряхнул пепел.
— Я все жду, когда ты курить бросишь, — негромко произнесла Марина, — не выношу табачный дым.
Степаша отогнала ладонью дым от Марины, потом сказала, глядя на Алексея, должно быть обращаясь только к нему одному:
— Завтра же начну вязать…
— Что вязать? — спросила Марина.
— Кофточку и еще варежки, если шерсти хватит…
— Кофточку? — удивилась Марина. — Да ты что, Степаша, на кофточку тебе никак не хватит.
— А разве я буду вязать для себя? — спросила Степаша. — Вот уж нет.
— Для кого же?
— Для ребенка, — сказала Степаша. Небольшие, светлые глаза ее слегка потемнели. — У меня будет ребенок, Марина Тимофеевна.
— Ребенок? — переспросила Марина.
— Именно так.
Степаша подошла к Алексею, встала рядом с ним.
— Алеша, скажи ей, мой милый…
Казалось, это все сон, ничто другое, сейчас она, Марина, раскроет пошире глаза, и проснется, и забудет об этом ужасном сне. Но нет, то был не сон…
Марина посмотрела на Алексея, на этот раз он не избегал ее взгляда. Темно-карие, широко вырезанные глаза его с чуть коричневыми веками, иногда блестящие, иногда тусклые, как бы подернутые пеплом, сейчас казались печальными, словно бы погасшими.
— Понимаешь, Маришка, — сказал Алексей, — так как-то вышло…
— Почему так как-то, Алеша? — прервала его Степаша. — Давай, дружочек, не крути, говори все как есть… — Ясная, открытая улыбка засветилась в ее глазах.
— Мы любим друг друга, Марина Тимофеевна, верно, Алеша?
— Да, — сказал Алексей, глядя куда-то поверх Марининой головы, — верно.
— Вот так, — заключила Степаша.
Стояла перед Мариной, заложив руки за спину, уверенная в себе, вдруг разом возмужавшая, даже словно бы ставшая выше ростом, должно быть, такая же крепкая и непробиваемая, как ее речной жемчуг…
— Хорошо, — сказала Марина, — раз так, хорошо…
Будто слепая, ничего не видя перед собой, повернулась, быстро вышла в коридор, сдернула свое пальто с вешалки, ринулась в дверь. Сбежала с лестницы на улицу. Как раз возле подъезда остановилась машина с зеленым огоньком. Марина подняла руку.
— Куда поедем? — спросил шофер. У него было веселое, густо-румяное, щекастое лицо, широкие брови, которые срослись на переносице.
«Брови — словно гусеницы», — подумала Марина. И еще подумала о том, почему это в тяжелые, горестные минуты жизни в голову лезут какие-то странные, пустяковые мысли? В самом деле, почему?
Она назвала адрес Ирены. Она знала, у Ирены был отгул за праздничные дежурства, надо полагать, она дома.
Ирена сама открыла ей дверь.
— Ты? — спросила. — Откуда? Почему не позвонила? Я же могла уйти…
— Очень тебя прошу, ни о чем не спрашивай. — Голос Марины был необычно тихий, прерывистый. Ирена с трудом улавливала то, что она говорила. — Можно, я побуду у тебя немного?
— Сколько угодно, — ответила Ирена.
— Только ни о чем не спрашивай, — снова сказала Марина, — я сама все расскажу, а ты ни о чем не спрашивай…
— Договорились, — сказала Ирена, закрыв за Мариной дверь.
* * *
Прошло около пяти лет.
Марина постепенно пришла в себя, стала забывать о том, что случилось однажды. Все-таки иногда ее охватывало невыносимое отчаяние, и она не знала тогда, куда деваться от него, как уйти от своей жестокой, неумолимой памяти…
Порой на улице ей казалось, что в толпе она видит Алексея, она стремительно перебегала на другую сторону, лишь бы не встретиться с ним. Впрочем, может быть, это ей только казалось и вовсе то был не Алексей, а кто-то другой, походивший чем-то на него?
Степашу она ни разу с тех самых пор не видела.
Внешне жизнь Марины вошла в более или менее нормальную колею: она осталась жить в своей квартире, работала по-прежнему в том же самом институте. Алексей и Степаша сперва снимали комнату, потом он получил квартиру в каком-то новом районе. Вскоре перешел работать в другой институт, так что больше им не приходилось встречаться с Мариной.
Иной раз какие-то слухи доходили до Марины: Алексей защитил докторскую, ездил в Данию и Швецию на симпозиумы, выпустил в свет книгу-пособие для студентов, будущих рентгенологов.
У Степаши родился сын, а спустя два года и дочка. Жили они вроде бы дружно, Алексей во всем подчинялся своей молодой жене, но она не злоупотребляла его покладистым характером. Единственным камнем преткновения были ее родные. Алексей не выносил ни ее матери, ни ее брата, даже как-то сказал одному знакомому:
— Я бы советовал всем и каждому жениться только на круглых сиротках, без единого родича…
Впрочем, и мать и брат Степаши, нисколько не считаясь с Алексеем, гостили у него и у Степаши по нескольку месяцев в году.
Степаша, должно быть, и в самом деле была хорошей дочерью и сестрой.
Все эти сведения приносила Марине Попрыгунья, по-прежнему пытливо-любопытная, невероятная сплетница, не утратившая с годами своего пылкого интереса к чужим делам.
И, сколько Марина ни просила ее:
— Замолчите, я не хочу вас слушать, мне это просто не интересно. — Попрыгунья как бы назло продолжала сыпать все новой информацией, получаемой неведомо когда и неизвестно откуда…
Однажды летом, вернувшись из концерта в Консерватории, куда она ходила вместе с Иреной, Марина вышла на балкон покурить. Она стала курить с того самого дня, должно быть, Алексей немало бы удивился, ведь Марина когда-то не выносила сигаретный дым.
