Господи, какой же он сильный… Будь на его месте Вадим – я бы уже давно лежала под ним. Хотела бы или нет – не важно. Он никогда не спрашивал, не интересовался. И никогда не останавливался на полпути, если вдруг решал, что ему нужен секс.

Слабая мысль мелькнула. И да, я сравнила. Наверное, это свойственно – сравнивать разных людей. Но в тот миг я не зацепилась за это. Не тот случай.

Я всё ещё горела. Во мне бушевала гроза с огненными молниями, что расчерчивали не небо, а моё тело.

Я так устала, измучилась, потерялась в пустоте и одиночестве. А тут он – горячий, напористый, нетерпеливый мужчина, способный обуздать себя в любой момент.

Сила духа и воли. У мужчины, что мог бы подавить физически. Именно это подкупало в нём больше всего.

Я, наверное, умру, но не смогу произнести этого вслух. Поэтому я просто погладила кончиками пальцев его виски. Зарылась в слегка отросшие волосы. Поймала его стон и ещё один жадный поцелуй.

А затем он подхватил меня на руки и сделал несколько шагов к дивану.

Здесь всё рядом. Всё близко. Сейчас свершится то, чего никогда не было в моей жизни – мной будет обладать другой мужчина. И, наверное, эта мысль на какой-то миг парализовала.

– Эй, ты чего, Ань? – подцепил пальцем кончик моего носа Илья. Почувствовал, наверное. – Так дело не пойдёт. Я не варвар, а ты не крепость. Я поспешил, да?

Странно его видеть таким… Очень человечный и понятный. И улыбка у него… настоящая, живая. А не обычная саркастическая усмешка. Впрочем, и она снова кривит его губы. Но это он не надо мной смеётся, над собой.

– А вообще – какая ты молодец. Умеешь вовремя охладить. Я так тебя хочу, что, боюсь, финиш случился бы раньше старта.

Он лукавит. Потому что в таком случае его бы ничего не остановило. Но мне так тепло становится. И от его слов, и от шутки.

– Всё хорошо, девочка, иди ко мне.

Он обнимает меня. Объятия его надёжные и успокаивающие.

– Вот так, – целует он меня в волосы и легко поглаживает по спине. – Расскажи лучше, как ты тут без меня жила. Ты молчунья, знаешь? Закрытая со всех сторон. Никогда не жалуешься, ничем не делишься.

– Не хочу, – мотаю головой и утыкаюсь ему в плечо.

– Сильная девочка, которая даже иногда не хочет быть слабой. Понимаю. Но иногда можно. Иначе мужские плечи чувствуют себя недостаточно широкими. Он больше тебя не доставал? По телефону? Так – знаю – нет.

Я снова отрицательно качаю головой.

– Я, собственно, ненадолго приехал. Меня ждёт царица Елизавета. И как-то нехорошо получилось бы, если б всё у нас произошло стремительно, а потом бы я взял и уехал. Так что всё к лучшему. Не переживай, ладно?

– Не буду, – слабо улыбаюсь и поднимаю лицо. – Чаю?

– Кофе. И я сам, – целует он меня жадно в губы, а потом в глаза, размыкает объятия и легко понимается.

Илья снова хозяйничает на моей кухне, делает кофе со сливками.

– Как ваша поездка? – решаюсь на хотя бы какой-то разговор.

– Не очень, – пожимает он плечами. – Могло быть лучше, но не получилось. Ты когда-нибудь научишься говорить мне «ты»? Попробуй, это несложно.

Его рука касается моей. А затем к ладони прижимаются его тёплые губы.

Я замираю – так это хорошо. Волна возбуждения снова просыпается во мне, когда он по очереди языком касается подушечек пальцев.

– Ну, же, – трётся он лицом о мою ладонь, как большой кот, – скажи мне «ты».

– Ты, – улыбаюсь я невольно и ловлю его довольный смех.

– Какая хитрая девочка. И просьбу исполнила, и заставила меня думать, что где-то я неправильно попросил.

– Приказал, – осторожно погладила я волосы у него на виске.

– Да. С просьбами у меня туго, – легко согласился он. – Издержки образа жизни и большой шишки. Иначе ничего не добьёшься. Нужно уметь командовать и чётко ставить цели. В этот раз я промазал. Но ничего. В следующий раз буду точнее. А если нет… ты же меня научишь, правда, моя самая лучшая учительница?

Это прозвучало и с надеждой, и интимно, и немного пошло, но как-то в меру, с шуткой. У Вадима никогда не получалось шутить. А уж посмеяться над собой он вовсе не умел.

Я вдруг поняла: всё может быть по-другому. Просто я не знала. У меня не с чем было сравнивать. А сейчас есть. И всё, что я чувствую, вижу и слышу, не вызывает во мне отторжения, не рождает неловкости. Мне с Рейнером легко и, наверное, не скажи он мне, что пришёл ненадолго, я бы рискнула завершить то, на чём мы остановились, потому что не он сплоховал, а я.

– Не хочу уходить, – посмотрел он с сожалением и на выпитую чашку кофе, и на часы.

– Но тебе пора, – снова улыбнулась ему я. – Не заставляй королеву ждать.

– Ура! Я победил! – улыбнулся он мне, как мальчишка, и я не сразу поняла, в чём дело.

Я просто сказала ему «ты». Не задумываясь. Не спотыкаясь. Не чувствуя дискомфорта.

Я начинала привыкать к этому мужчине – непростому, властному, жестковатому. Мужчине, который умел улыбаться и шутить над собой. Который ни к чему меня не принуждал и постоянно поддерживал. И словами, и делом. Который уважал меня, видел во мне личность, варил мне кофе и не хотел уходить…

– До встречи, Ань, – поцеловал он меня на прощание долго-сладким поцелуем, от которого рушились барьеры и слабели колени.

И я знала точно: встреча будет. И продолжение будет.

Я хотела рискнуть и впустить в свою жизнь другого мужчину.

Нет, не просто мужчину, а Илью Рейнера. Войти в незнакомые воды, которые либо вынесут меня куда-то в хорошее место, либо поглотят с головой и неизвестно – выплыву ли я.

Но больше мне не хотелось осторожничать и оглядываться, бояться и сравнивать. Я хотела жить и дышать. Видеть солнце и свет. Верить в лучшее.

Вот такая я неисправимая… Но ведь это не жизнь, если без конца ждать подвоха?

– Вы поговорили с Самойловыми? – атаковала меня Анаконда буквально на следующий день.

– Да, – кивнула я и почувствовала, как ледяные иголочки входят в сердце. Ещё немного – и я снова не выдержу, скажу что-нибудь резкое.

– Очень хорошо, – отчеканила эта женщина с грязными глазами. – Но, полагаю, вы пошли по пути меньшего сопротивления – пообщались с отцом ребёнка. Нужно с матерью. Отец там ничего не решает, а ребёнок всё же живёт с матерью, и поэтому именно там нужно находить точки соприкосновения. Это несложно. Даже если Самойлова будет возмущаться. Перешагните через это – они уйдут, и вы их больше никогда не увидите.

«Дай мне сил, Господи!» – взмолилась я мысленно.

К счастью, мне не пришлось отвечать и обещать то, что я точно не смогла бы исполнить. Разговор со скандально-склочной Лёлей я бы точно не выдержала.

– И ещё, – сделала Листьева значительную паузу и посверлила меня серыми буравчиками, – мне тут рассказали, что вы ведёте себя неподобающе. Позорите святое имя учителя да и женщины в том числе. Я закрыла глаза на ваши высокие отношения с господином Рейнером. Но, кажется, вы не остановились и подаёте знаки внимания господину Самойлову, который резко воспылал любовью к брошенному сыну и регулярно стал посещать школу. Полагаю, не ради ребёнка, а ради ваших прекрасных глаз.

Я смотрела на Анаконду во все глаза. У меня дар речи отнялся буквально, а не фигурально. Она сейчас серьёзно?

– Моральный облик моих подчинённых – это важно. Мы стоим в авангарде, на нас смотрят родители, нас оценивают, нам доверяют жизни и судьбы детей, – несла она какую-то пафосную чушь, будто на митинге выступала.

– У меня всё хорошо с моральным обликом, – решилась прервать её я, потому что выслушивать всё это – выше всяческих сил. – Если у вас всё, я пойду, у меня скоро урок, – посмотрела я на часы и покинула кабинет директрисы под зловещее молчание.

Она как-то резко заткнулась. Видимо, не ожидала, что я настолько обнаглею и дам отпор.