Самойлов руки убирать не спешил. Лишь смотрел с удивлением, как к нам нёсся, пылая «праведным» гневом, мой почти бывший.

– А это мой, гкхм, неверный муж, от которого ушла я, – пробормотала я. – Извините. Он… немного не в себе.

Я попыталась забрать руки, но Самойлов не дал – лишь крепче сжал мои ладони.

Майский не добежал – его перехватили два мощных парня, что незримо следовали за мной по пятам. Я их и не замечала. Почти. Но когда нужно, они появились вовремя и прекратили безобразную сцену.

– Я этого так не оставлю, Анна! Ты шлюха! А ты рога сними, Дон Кихот! Она сегодня с одним, завтра с другим! Прыгает, как блоха! – орал он и брыкался. Но противостоять двоим накачанным парням у него не получалось.

Я прикрыла глаза. Стыдно. Лицо обдало жаром.

– Простите, – ещё раз извинилась я перед Самойловым.

– Он у вас больной? – поинтересовался тот, наконец-то разжимая ладони.

– Здоров, если можно так сказать. Всё остальное – нездоровое желание контролировать меня.

– Я могу помочь, – улыбнулся Владимир. – У меня – отличнейший адвокат.

– Понадобится – обращусь, – вздохнула я, понимая, что с мужем надо как-то находить общий язык.

Я не могла допустить, чтобы он бесконечно следил за мной и унижал у всех на глазах. Но как это сделать, я пока понятия не имела.

Каждое моё утро начиналось одинаково: мне звонил Илья. Каждый мой вечер заканчивался тем же: он звонил, чтобы пожелать мне спокойной ночи.

Это стало ритуалом. Это походило на спасение, на глоток воздуха, которым я не могла надышаться.

Он не вернулся ни через неделю, ни через две. Задерживался. А я… кажется, скучала.

Именно эти разговоры позволяли держаться на плаву. На работе сыпались неприятности – незначительные пока что. Но я понимала: Анаконда не остановится.

Погода резко испортилась, похолодало. Дни становились неласковее и короче. Но я не унывала: у меня была одежда, еда, машина и всё необходимое для жизни.

Вадим больше на горизонте не появлялся. Я пару раз делала попытку к нему дозвониться, но он не отвечал, и я плюнула. Если можно оттянуть неизбежное, то я только «за».

Скоро суд, всё равно встретимся. Будет возможность поговорить. То, как он себя вёл, не вкладывалось в тот образ, который я помнила. А может, и не знала. Он никогда не позволял себе подобных выходок и уж высказываний в мой адрес – тем более.

Рейнер, конечно, знал обо всём, но ни разу не обмолвился ни словом, что в курсе произошедшего. Может, ждал, что я сама ему всё расскажу. А я не могла. Не хотелось ни плакаться, ни жаловаться, ни обсуждать тяжёлую для меня тему. Я даже о подковёрных играх Анаконды ничего не рассказала.

У Ильи, как мне показалось, свои трудности, а тут ещё и я со своими заморочками. Достаточно, что он этих двух парней приставил. Спасибо ему. А то не знаю, чем бы закончилась та незабываемая встреча, когда я опозорилась перед Самойловым.

Впрочем, Владимир тоже не вспоминал об инциденте, когда пришёл в школу в следующий раз.

По нему можно часы проверять – пунктуален. Больше он не позволял себе опаздывать. Они с женой забирали Петю по очереди.

Судя по всему, госпожа Самойлова продолжала бездельничать – не работала, но цвела, как знойная роза. Часто приходила не вовремя, когда наступала её очередь Петю со школы встречать. Ничем не интересовалась.

Петя продолжал опаздывать, выглядел несчастным и неприкаянным, учился спустя рукава. И это удручало.

Как раз перед приходом Самойлова меня вызвала к себе Анаконда.

– Вот что, Майская, – не стала она размениваться на хождения вокруг да около. – Вы в курсе, что у нас – не побоюсь этого слова – элитная гимназия. Здесь не учатся абы кто. У нас – тщательный подбор детей. У нас очередь, между прочим. И не каждый может попасть сюда.

О, да. Она этим гордилась и не раз подчёркивала: элита, особенные дети, сложный отбор. А по сути – школа как школа. И не всегда ученики соответствовали высоким стандартам. Больше, наверное, при отборе влиял размер кошелька родителей, которые имели возможность подобрать для чада не простую школу, а языковую гимназию. А то, что некоторым родной язык давался с трудом, не говоря уже об иностранных, история скромно умалчивала.

– У вас в классе есть некто Самойлов, – прорвался сквозь мои размышления голос Анаконды. – Хорошая семья. Была. Но там всё сложно, а мальчик не тянет. Поговорите с родителями. Пусть поищут школу попроще. И ребёнок будет себя чувствовать лучше, и родителям спокойнее.

– Петя – очень способный мальчик, – вступила я на тропу войны, потому что так оно и было. – У него отличный потенциал, и языки ему даются легко. Я могу сказать об этом с уверенностью. Просто, как вы заметили, в семье трудности. Но, думаю, всё наладится со временем.

– Мил мая, – пропела Анаконда. Вот именно так: «мил мая-а-а». – Пока у них там утрясётся, ребёнок станет безнадежным, уж поверьте моему многолетнему опыту. Если в семье неурядицы – жди беды. Он либо по плохой дорожке пойдёт, либо натворит чего. Школу подожжёт. Журнал украдёт. Или ещё чего похуже. Это головная боль. Она вам нужна? Мне – нет.

– Это же ребёнок, – сказала я тихо. – Хороший, добрый, очень чувствительный мальчик. Зачем вы так говорите? Ни у одного из нас нет машины времени. И не нам судить, что из него вырастет. Может, он будущий академик или учёный. Или просто хороший человек – без разницы. Наша задача помочь, а не вышвырнуть за борт, как прокажённого.

– Я так говорю, потому что у меня опыт. И я такие ситуации насквозь вижу. Будете с ним носиться, а потом по судам затаскают. Я их насквозь вижу – этих тихонь с проблемами. Нам проблемы не нужны. Поговорите! Не справитесь вы, займусь этим я!

С этим я из её кабинета и вышла. Меня буквально рвало на части. Как, как можно быть такой бездушной и безразличной! Как можно взять и выбросить ребёнка только потому, что, в силу обстоятельств, у него не ладится? А как же высокое призвание педагога? А как же сострадание и понимание?

Нет, я не могла этого понять и принять. Наверное, нужно менять работу. Найти другую школу. Оставить позади и это. Уходить и не оборачиваться.

– Анна Романовна! – окликнул меня Самойлов.

Я совершенно забыла, что у нас сегодня встреча.

– Кто он, тот дракон, что обидел вас?

У него тёплые глаза и улыбка очаровательная. А я должна сказать ему, чтобы он забрал отсюда Петю… Как, как это сделать?

– Скорее, змея особой ядовитости, – пробормотала я и сжала руки в кулаки, чтобы хоть немного успокоиться.

– А давайте я вас приглашу на ужин? Пойдёмте отсюда. Иногда стены душат. Судя по всему, у вас именно эта ситуация.

Душат и падают на голову. И я не знаю, как сказать этому мужчине, что его сын не достоин этого элитного гадюшника.

Он взял меня под руку и вывел на улицу.

– Спасибо за предложение, – сказала я ему. – И да, я, наверное, соглашусь. Только это будет деловой ужин, и говорить мы будем о Пете. Тут неподалёку есть неплохое кафе. Пройдёмся?

«А потом я сяду в свою машину и уеду домой». Прочь. Подальше отсюда, чтобы думать и искать вакансию где-нибудь подальше от элитности, необоснованных понтов. От людей, которым важнее лингафонные кабинеты, чем дети.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – всё же Самойлов начал разговор не о ребёнке. – Не стесняйтесь. На вас лица нет.

И тогда я решилась.

– Можете. Но не мне, а Пете. Переведите его в обычную нормальную школу. Я знаю: это дополнительный стресс, но… – лихорадочно подыскивала я слова и не находила веских аргументов.

– Но ему здесь не место, – как-то невесело усмехнулся Владимир. – Я просил об этом жену. Она категорически против. Для неё это важно. Как знак качества, что ли…

– Сделайте то, что важно для ребёнка. Не для вас и не для вашей жены. Для Пети. Рано или поздно не я, так кто-то другой проведёт эту беседу. И, наверное, не подбирая слова и выражения. Расскажут, какой он у вас никудышный. Не верьте. Он обычный мальчик. Просто ему тяжело.