Свекровь выпрямила спину.

– Я знаю. Это сложно. Узнать. Принять. Но Вадим не самый плохой человек на земле. К тому же – не тот мужчина, которого бросают лишь потому, что он оказался неидеальным.

– В вас сейчас говорит мать. Вы склонны его прощать. Я нет. Не в этом случае.

– Послушай меня, деточка, – наклонилась она вперёд. Так, что её грудь легла на край стола, – я пришла сюда потому, что ты совершаешь ошибку. А сын мой страдает. Будь моя воля – этот бы разговор не состоялся. А будь он умнее, послушался бы мать, когда я говорила ему не жениться так рано.

У меня глаза на лоб полезли.

– В двадцать восемь жениться – это рано, на ваш взгляд?

– Для мужчины – да, – уверенно кивнула она. – Но не о том речь сейчас.

– А о чём?

Не удивительно, что она его выгораживала. Удивительно, что пришла зачем-то беседовать со мной. Ведь я ей никогда не нравилась, и она не особо это скрывала. Да и сейчас не пыталась.

– О том, что вы семья. А семью нужно сохранять любыми способами, беречь и лелеять то, что у тебя есть и ещё будет. Жизнь длинная. И если каждый раз за любой проступок бегать из дома, то что оно в итоге будет? Вадим не пропадёт. А ты останешься одна, никому не нужная, в чужом городе, без средств к существованию.

Я не думала, что глаза мои могут ещё больше вылезти из орбит. Я даже рот открыла от возмущения.

Она что, считает, что я без её Вадички пропаду? Свекровь так расписывала мою никчёмную жизнь, будто видела, как я валяюсь у обочины нищая и бездомная.

– Я же вам никогда не нравилась, – решилась я наконец-то на мужество. Перед глазами почему-то стояло лицо Рейнера. Наверное, это он своими разговорами толкал меня на бунт и смелость. – Вы же сами говорите: Вадим не пропадёт. Радуйтесь: у вас будет более достойная невестка.

– Мои предпочтения не играют роли, – тяжело вздохнула она. – Есть выбор моего сына. Я его уважаю. А он любит тебя, Аня.

Если бы посреди кухни сейчас сверкнула молния, я б и то удивилась меньше. Мне даже в самом чудесном сне не могло присниться, что она способна произнести эти слова.

– Не понимаю, чего вы хотите?

– Понять. Простить. Вернуться в семью. Вадим… раскаивается. Искренне. Страдает, наконец. А ты даже разговаривать с ним не желаешь.

Я сжала ладонями виски. Свекровь рвала шаблоны, но я не хотела понимать. Точнее, принимать всё это как должное.

– Он мне изменил, – произнесла тихо.

– Ну и что? – дёрнула свекровь бровью. – Он что, первый или последний мужчина, который оступается?

– Вы бы смогли? – решила надавить я на её эго.

– Смогла.

Это звучало без «бы». Это звучало уверенно.

– У всех семей однажды случаются кризисы. Моменты, когда кажется, что всё рухнуло или пропало. Трудности, которые нужно преодолевать. У кого жена посмотрела налево, у кого муж. Житейская история.

– Ну а я не хочу! Не хочу к этому относиться, как к обыденности!

– Ну и зря. В тебе бурлят эмоции. Это всё равно, что уйти от мужа за то, что он мусор отказался вынести. Глупо и неразумно.

Я смотрела на свекровь во все глаза. Она сейчас серьёзно? Но не похоже было, что она шутит.

– Не хотелось об этом говорить… Знаешь ли, почти все семьи переживают подобное, – снова повторилась она. – Думаешь, в моей жизни всё было гладко? Отец Вадима, царство ему небесное, тоже однажды повёл себя неподобающе. А у нас, между прочим, была образцовая семья. Душа в душу, можно сказать.

Вот оно что, оказывается…

– Я тебе больше скажу, – вела свекровь дальше свой монолог, потому что меня заклинило, и я никак не могла ни слова вставить, – он не просто оступился, а из семьи уходил к другой женщине.

– И вы простили? – наконец-то сорвалось с моих губ.

– Я не просто простила. Я боролась за нашу семью, как львица! – кажется, в её голосе прозвучала гордость. – Я вернула сыну отца. И всё у нас хорошо было. Думаешь, легко далось? Думаешь, это не задело меня? Не расплющило в какой-то момент? Но мы, женщины, – хранительницы очага. И кто, как не мы, обязаны поступаться всем ради семьи?

– Женщина обязана быть счастливой. А больше она никому ничего не обязана, – повторила я фразу, которую не раз говорила Машка.

– Ты подумай, – поднялась со стула свекровь. – Не пори горячку. Если бы не сын, я бы никогда не пришла сюда, – гордо задрала она голову.

Но ничего гордого в ней не было. Особенно после того, что она мне сказала. Она снова поступилась. Сделала не то, что чувствовала, а то, что обязана была. И то под давлением.

– Лично я уверена: всё в его жизни будет хорошо. И без тебя. Но не я это решаю. Он тебя любит. А я хочу сыну только добра. Будь моя воля… сумей я это всё переломить… – невольно сжала она кулаки, и я видела, как её затрясло.

Видимо, разговор дался ей нелегко. Особенно, учитывая, что меня она недолюбливала.

– Спасибо, что пришли поговорить, – поднялась и я со своего места.

Свекровь метнула в меня убийственный взгляд. Наконец-то она походила сама на себя, а не на ту женщину, что ломала себя в угоду сыну.

Я не жалела её. Ни капли сострадания или сочувствия не чувствовала. Даже стыдно немного. Но слова её не убедили и не тронули. А, наверное, я ещё больше уверилась: не хочу прощать. И понимать – тоже. И то, что Вадим якобы раскаивался, не смягчило, не вызвало колебаний и душевных метаний.

Может, потому что слишком любила и доверяла ему. Может, поэтому – чересчур больно и обидно. А я при всей своей мягкости и бесхребетности всё же не безвольная кукла, не амёба. Не тряпка, о которую можно вытирать ноги.

Свекровь ушла, я закрыла за ней дверь и без сил прислонилась к стене.

В тот момент я поняла, что пора расставить всё по своим местам. Сделать то, что должна давно. Забрать вещи. Подать на развод. Решить вопрос с квартирой.

У меня не так уж много времени. И чувствую я себя уже вполне сносно.

И первое, что я сделала, – позвонила и договорилась посмотреть квартиру. А вечером набралась сил и ответила на телефонный звонок Вадима.

– Ну, наконец-то! – в голосе мужа чувствовалось и облегчение, и торжество. Наверное, он думал, что на меня благотворно повлияла Лариса Сергеевна. – Как ты, Ань?

– Здравствуй, Вадим. У меня всё хорошо.

Я сжимала в ладони телефон и чувствовала, как влажнеет кожа. Нет, это нелёгкий разговор. И, наверное, лучше было бы нам поговорить глаза в глаза, но на это я сил не находила. Уж лучше так. Маленькими шажочками. Как получается. Прячься не прячься – а нужно двигаться вперёд.

– Давай я приеду и заберу тебя? Прямо сейчас?

Напористый, как всегда.

– Не надо, Вадим, – перебила я его, потому что он что-то ещё говорил и, кажется, уже спешил одеться, чтобы брать быка за рога, пока я не очухалась.

Но всё заключалось в том, что я не мириться с ним собиралась. Отнюдь.

– Ну, хорошо. Тогда утром?

– Ни сегодня, ни завтра. Не нужно.

– А когда? – чуть растерял он свой радужный настрой.

– Никогда, – я всё же произнесла это слово. – Я думаю, что ничего не надо менять. Ничего не изменилось. Я была тебе хорошей женой. Хотела стать матерью нашим детям. И что уж – все эти дни я мучилась и гадала, что сделала не так. Что не предусмотрела, чего не предвидела. Почему случилось то, что случилось.

– Да перестань, Анна, – в голосе Вадима уже прорывалось раздражение. – Никто не виноват. Ну, кроме меня, конечно, – добавил он поспешно. – Я оступился. Но разве это повод бесконечно бить меня ногами? Я ведь тоже был тебе хорошим мужем.

Был. С этим не поспоришь. Как и с тем, что всё у нас уже в прошедшем времени. К сожалению.

– Я не вернусь, Вадим.

– Ты не можешь, не можешь так со мной поступить, Анна! – взорвался он. – Я не приму этого, так и знай! И развода тебе не дам! И уж если ты не хочешь бороться за нас, я буду бороться сам! За двоих! Ничего не закончилось, слышишь? Ничего не изменилось! Просто дай мне шанс! Один-единственный! Я о большем не прошу, Анна! Я дам тебе столько времени, сколько нужно, чтобы ты отошла и простила! Ну нельзя же, нельзя из-за единственного проступка казнить сразу без суда и следствия!