— Прошу, — наконец-то махнула она в знак согласия Льву Васильевичу рукой.

Он обошёл ротонду вокруг и, бесшумно шагнув внутрь, присел на край скамьи напротив Вари, заполнив собой всё тесное пространство маленькой беседки.

— Я решил прогуляться перед отъездом. Забрел сюда и не смог пройти мимо, когда услышал... горестные рыдания. И, откровенно говоря, о причине их догадаться немудрено.

— А-а, так значит Елисей Михайлович уже сообщил вам радостную для него новость? Он теперь свободен.

— А вы несчастны?

— Какой странный вывод, Лев Васильевич. С чего это вам в голову пришло? — пошутила Варя с кривой усмешкой, но граф остался серьёзен.

— Не стоит лить из-за такого, как он, слёзы, Варвара Фёдоровна.

— Хм, он же друг вам или нет? Нелестно вы о нём за глаза говорите.

— Поверьте, я человек прямой и от меня Еля ещё услышит нотацию, только она ему будет без толку, к сожалению.

— Не утруждайтесь. Забудьте, прошу, обо мне и обо всём, что случилось сегодня.

— О, боюсь - это будет сложно, — граф неожиданно улыбнулся, в глазах его появились веселые искорки, а Варя почувствовала раздражение.

— Отчего так?

— Оттого, что вы... необычная. Я ещё не встречал такой... интересной mademoiselle.

— Не судите так поспешно. Вы меня не знаете совершенно.

— Иногда первое впечатление о человеке скажет о нём гораздо больше, чем он мог бы себе только вообразить.

— Поверьте, ваши выводы обо мне ложны.

— Вы уверены?

— Уверена! Ваши предположения пустые и глупые, — Варя совсем разозлилась. И то ли алкоголь был тому виной, то ли насмешливый взгляд серо-голубых глаз.

— Кое-что я всё же могу сказать определенно.

— И что же?

— Вы — любительница поцелуев.

— Что?

Варя так и открыла в изумлении рот. Всё, что угодно она ожидала услышать, но такое!

Граф же нагнулся к ней и протянул ладонь к подбородку. Он осторожно, мягким движением, от которого по коже побежали мурашки, провёл указательным пальцем совсем рядом с нижней губой. Эта неуместная, вульгарная ласка неожиданно отозвалась в груди огнём, и Варя, вопреки благоразумию, поддалась вся вперёд.

Граф на секунду замер со странной улыбкой на устах, значение которой понять, казалось, не в её силах, а затем медленно, будто неохотно, отстранился. Осторожно развернув кисть ладонью вверх, он показал её Варе. Она, в ужасе осознав, что до сих пор бессовестно пялится на чувственный изгиб губ этого странного мужчины, тихонько ахнула, сконфуженно опустила глаза. Прищурилась. Ей понадобилась какое-то время, чтобы в полумраке беседки разглядеть на подушечке тонкого пальца маленькое чёрное сердце. Боже! Дыхание перехватило от страшной догадки.

— Нет, только не говорите, что значение этой мушки...

— Любительница поцелуев! И думается мне, что так оно и есть.

— Замолчите! Как Вы смеете. Это ошибка. Я имела в виду другое! Слышите! — Варя вскочила, щёки пылали. Она, запутавшись в юбке, чуть не рухнула в объятия графа, но, каким-то чудом сохранив равновесие и остатки достоинства, уселась обратно на лавку.

Хуже не придумаешь, ей-богу.

Лев Васильевич наклонился за платком, который оказался под ногами, и на мгновенье ей показалось, что за этим жестом скрыл он тихий смех. Варя было нахмурилась ещё больше, но неожиданно напряжение внутри неё словно взорвалось и рассыпалось на множество жгучих смешинок. Она так и прыснула:

Столько времени сидела затворницей в покоях, и вот выпустили, что называется, роковуху в свет.

Лев Васильевич удивленно поднял брови и уже больше не сдерживаясь громко рассмеялся вместе с Варей. Она смотрела теперь на его блестящие в темноте весёлые глаза и думала, как же это всё удивительно! Варя ощутила в тот миг с этим незнакомым молодым человеком душевное влечение такой силы, какой, пожалуй, не испытывала даже с Елисеем. И от этого шального чувства смех её резко стих.

Нелепость! Какая чушь! Просто вино даёт о себе знать.

Граф тоже перевел дух. И вновь протянул ей платок.

— Я так рад, что ваше настроение переменилось. Надеюсь, что грусть не вернется к вам с моим уходом. Мне пора, Варвара Фёдоровна, скоро ехать.

— Разумеется. Благодарю. Не смею задерживать... И прощайте навсегда, Лев Васильевич.

— Прощайте. Только не надейтесь, что я вас забуду.

Широко улыбнувшись, он поклонился ей и, развернувшись, быстро зашагал прочь.

Аннушка никак не могла привыкнуть к своей новой кличке. В родной деревне её имя никогда не коверкали, а тут все кому не лень — Нюрка да Нюрка. Бывает, забудется, задумается и не сообразит сразу отозваться. Коли из друзей новых кто позвал, так ладно, а ежели старшая по дому окликнула — оплеухи не миновать. Но, сказать по совести, в новом хозяйстве жилось Анне не так уж и дурно. Случалось вправду и бранили её, но всё задело. Успевать-то нужно было в господских хоромах о-го-го сколько! А она, хоть и тяти с матушкой помощницей славной была, да для чужих людей нерасторопной совсем оказалась. Аня и сама это чувствовала, потому старалась изо всех сил. И старания её в конце концов подмечать стали.

— Вот, Нюрочка, сегодня ты умница. Всё успела, — даже Агриппина Ивановна, главная из дворовых людей, нет-нет да одарит ласковым словом.

По родной хате скучать времени совсем не было. Иной раз только перед сном всплакнет тихонечко, так, чтобы не понял никто, да жалеть не придумал. Не любила она, когда над глазами её мокрыми причитать начинали. Хуже ведь нет оного! И неудобно слабость свою показать, и жалко себя так сделается, что хоть сразу ведро для слёз готовь.

Спали в маленькой комнатушке вповалку. Баб вечером набивалось жуть сколько. Подкидывали девки на пол соломки свежей да тряпья и ложились кто где. Тепло, конечно, от тел людских становилось, но и неудобно — жуть: кто храпел, кто чесался, а кто и бранился во сне. А ещё и мышь могла пробежать под полом, муха над головой жужжать, клоп укусить. Да всего и не перечислишь! Вот и спасением получалось для Анны уработаться, чтобы после забыться без задних ног.

По итогу расторопную к труду девчонку приставили однажды помогать в домашнем театре. Исполнилось ей тогда уже тринадцать, и являла она собой угловатую недоросленку: худую гибкую веточку.

В то лето гостей к Степановым целый полк приехал, не иначе. Разряженные дамы ещё и горничных своих привезли, господа — лакеев. Отдыхающих столько напрудилось в доме, что казалось, не только места, но и воздуха на всех не хватит.

Кутерьма и шум стояли невообразимые. Барышни и барыни шуршали юбками, хихикали, прикрывая рот веерами, и строили кавалером глазки. А дворовые девки их носились, как угорелые, по поручениям всевозможным.

Как-то утром одна из дам предложила играть вечером в шарады — пантомимы. Аня совсем не поняла, что это за зверь такой, да и зачем ей было вникать в это. Барские забавы — не её ума дело. Однако одна молоденькая барыня с милой улыбкой и белокурыми кудряшками вокруг лба взяла её вдруг в оборот.

— Будешь изображать госпожу Шатуновскую. Твоя задача — показать манеры и привычки без слов так, чтобы остальные догадались, кого ты им играешь. Понимаешь меня?

Аня кивала, испуганно думая, что совсем не разумеет, чего это от неё требуют.

— Не волнуйся, я тебе всё покажу и расскажу. Смотри, Шатуновская вот так виляет бедрами, когда ходит. Ну-ка, повтори.. Нет, сильнее виляй. Сильнее, я говорю. Да не бойся. Уже лучше. Хорошо. Такой походкой на сцену и выйдешь, поняла?

Аннушка опять закивала, краснея до ушей.

— А теперь слушай меня внимательно. Вчера Шатуновскую за столом икота разобрала. Многие это приметили, хоть она и скрыть свой конфуз пыталась. Поэтому тоже будешь икать. Нужно это, чтобы все сразу догадались, кого ты показываешь. Хорошо? Давай икни. Да не так! Громче! Ты не ешь что ли совсем? Громче, я говорю! Ещё раз.Наконец-то. А теперь держи веер. Прикройся им и засмейся, как дурочка. Потом можешь его уронить. Не забывай только всё время икать!