Молодая княжна Варвара Степанова вот уже который день скучала в своих покоях. Милые сердцу увлечения совсем не радовали: вышивка пылилась на полке, краски и кисти были заперты в ящике бюро. Популярная повесть с красной закладкой посредине книги, словно стыдясь утраты былого волшебства, пряталась за тяжелой портьерой на подоконнике. Вместо творческого досуга Варя предпочитала теперь просто много спать или, если сон не шёл, лежать в кровати, уставившись в потолок. Иногда она, сидя в кресле, глядела в окно и тяжело вздыхала. Как раз в один из таких моментов созерцания суеты слуг во дворе, в комнату к княжне и заявилась её горничная Нюра с разноцветной охапкой полевых цветов.

— Поглядите, барышня, я для вас собрала. Красота какая! А вы, может, порисуете? Оно и легче станет на душе-то.

— Тоже мне, советчица нашлась. Полегчало, если бы достала для меня... Сама знаешь что.

— Никак нельзя, барышня. Опять вы за своё! — Нюра сердито сдвинула белёсые брови.

— Бессердечная ты.

— Не могу, не казните. Я ведь слово дала вашему батюшке, - промямлила Нюрка, ставя букет в вазу на каминной полке.

— Слово она дала! А я тебе не указ больше? Меня ты в первую очередь слушаться должна. Или забыла, чем жила, пока ко мне на службу не попала? Худющая была, как палка, а сейчас румяная, круглолицая, бока отъела. Неблагодарная ты, Нюра. И зачем я к тебе прикипела только?! Полюбила даже. Эх! Всё. Иди прочь!

Варя демонстративно отвернулась к окну. Грудь так и ходила ходуном. Разговор вывел её из себя.

Чёрт побери, ну и наказание эта Нюрка! Никакие уговоры на неё не действуют. Курва твердолобая.

Всё уже она перепробовала: и угрозы, и награды, и мольбы. Толку никакого. Дала себе обещание больше не унижаться перед девкой. И вот опять не сдержалась.

Варя обернулась. Захотелось убедиться в том, что Нюра ушла, но та замерла у дверей, красная до ушей. Княжна поморщилась, сердито крикнула:

— Что застыла? Велено тебе было исчезнуть с глаз моих или... — она вдруг осеклась, приглядевшись к девке. Та ещё мгновенье стояла неподвижно, а затем, задумчивым взором уставившись на хозяйку, произнесла что-то невнятное. Варя вопросительно подняла брови. Но, не дождавшись ответа, подбежала к Нюрке, схватила её за плечи, горячо затараторила:

— Неужели согласна? Правда? Нюрочка, любимая, принесёшь? Прошу, молю, голубка моя ясноглазая.

— Боязно мне за вас.

— Нюра!

— Хорошо, в полдень.

Варя радостно захлопала в ладоши. Она даже чуть не поцеловала Нюрку в щёку, но сдержалась, неловко отшатнувшись в сторону.

— Ну всё, ступай. Обожди. Если обещанное исполнишь, я для тебя напишу натюрморт с букетом этим, - махнула в строну цветов. - Поняла? Ступай теперь.

Как только резные двери закрылись за Нюрой, Варя и правда подошла к мольберту. Установила планшет с белым листом и быстрыми штрихами набросала эскиз угольным карандашом.

С самого детства Варя обожала занятия рисунком. Отец не поощрял её любви к художеству, но и не препятствовал. И Варя в своём увлечении добилась видимых успехов: поставила руку, писала живо, легко, и даже, как находили некоторые, талантливо. А самым верным поклонником, конечно, была её горничная Нюрка, молодая и смышлёная девка.

— Как же вы так рисуете, барышня? Волшебство просто, ей-богу! — любила она восхищаться, глядя на картины хозяйки.

Варя улыбнулась, потянулась уже было за красками, как вдруг тревога волной обрушилась на её мысли:

А вот не принесёт, не сможет. А если даже и достанет, что будет? Столько упрашивала, а сегодня она так легко сдалась. С чего бы это? А может, полегчало просто? Нюрка вчера говорила, что полегчало. Ах, ей веры нет. Жалеет меня просто. Вот и увижу скоро всё сама.

Варя отвернула мольберт к стене и заходила беспокойным шагом туда-сюда. Благо в покоях её простора хватало: светлая вытянутая комната была устлана старинными дорогими коврами. На добротной кровати аккуратным рядом лежали пестрые подушки. Рядом с входом в туалетную стоял платяной шкаф из светлого дуба, слева примыкало к нему бюро с изогнутыми позолоченными ножками, справа когда-то висело большое зеркало. Стены украшали картины и книжные полки. А настоящим произведением искусства был модный камин, очаг которого обрамляла лепнина, в форме виноградной лозы.

Немного успокоившись, Варя схватила сборник стихов, но спустя полчаса, не поняв ничего из прочитанного, с раздражением кинула книгу на кресло у камина. Время в ожидании тянулось невыносимо долго, и, пройдя бесчисленное количество кругов по комнате, она вновь вернулась к натюрморту. Права Нюра: успокоить по-настоящему только краски, бумага да кисти могут.

Картина была почти дописана, когда двери наконец-то заскрипели, и на пороге появилась Нюрка с подносом, на котором возвышались расписной кувшин и блюда с едой, накрытые салфетками.

— А я кашу вашу люби...

— Где ж тебя носило так долго? Раздобыла, что обещала? — раздражённо перебила Варя.

— Принесла. Только откушайте сперва!

В два прыжка Варя подскочила к ней, схватила серебряную ложку и легонько треснула Нюрку по лбу. Будет знать, как командовать. Однако, встретившись с укоризненным взглядом девки, почувствовала укол совести. Откинула салфетки, запихала полную ложку пшенки в рот, откусила хрустящую булку с маслом и, осознав, что всё застряло во рту огромным комом, гневно промычала:

— Тьë тьëишь? Мока няей.

Нюрка засуетилась. Поставила поднос с едой на крышку бюро и наполнила почти до краёв чашку молоком. Варя выпила всё, второпях съела ещё немного каши и с вызовом крикнула:

— Давай сюда, пока силой не забрала!

— Вот и попотчевали, вот и хорошо.

Нюра довольно улыбнулась.

Да что же, она издевается что ли?

Варя уже была готова отвесить Нюрке новую затрещину, но та наконец-то нерешительно полезла в потайной карман юбки.

— Только не разбейте. Дорогое — жуть.

Не в силах больше сдерживаться, Варя схватила Нюру за рукав и забрала у неё небольшое ручное зеркало в золотой тонкой оправе с длинной витой ручкой. Подбежав к окну и в порыве чувств дважды перекрестясь, она медленно подняла зеркало к лицу. Сердце стучало в груди так громко, что, казалось, его слышит даже Нюрка, стоявшая у неё за спиной.

— Господи, помоги, — прошептала Варя и взглянула на отражение. — Нет, быть не может. Ничего не изменилось. Ничего!

Вместо первой красавицы в Отраде Варя увидела в отражении зеркала испуганную рябую девчонку. Всё лицо было покрыто пятнами разного размера и цвета: рядом с левым глазом — янтарное, чуть ниже — большое оливковое, на носу россыпь мелких бурых веснушек, а на правой щеке — неровная розовая клякса. Только лоб почти не пострадал, но и на нём виднелись рыжие крапинки.

— Нюра, мне не стало лучше. Ах ты! Зачем врала? Бедный мой нос. Кажется, что он в грязи, а виски будто мошка искусала. Эти вот уродцы, как родимые пятна! Что мне делать? За что такое наказание?

Варя почувствовала слабость в ногах, коленки подогнулись. Она уселась прямо на колючий ковёр, выронив зеркало из рук. К нему тут же подбежала Нюра и, бережно подняв, засунула обратно в карман.

Варя обхватила голову руками.

Ну как же так? Боже мой, что теперь делать? А ведь о красоте моей молва судачила, такая я была хорошенькая! А сейчас что? Уродина! И самое ужасное, что сама во всём виновата!

...Однажды утром, около месяца назад, среди крестьянок, идущих через луг на ручей полоскать бельё, Варя заприметила одну необычную девку. Держалась та поодаль от остальных, шла лёгкой походкой, несмотря на тяжелую корзину в руках. Во всём её облике было столько изящества, будто не крепостная она вовсе, а самая настоящая барыня, не хуже княгини какой. Варя, увидев её, даже придержала Сметанку — племенную кобылицу, на которой в тот день объезжала владения. Княжна залюбовалась крестьянской.