— Это выход в девичью и на кухню. Вон те двери — гостиная, за ней мой кабинет, — он развернулся, — в другой стороне библиотека. Господские спальни на втором этаже. Ваша внизу. Гришка понёс уже туда вещи.

— Благодарю.

— Сейчас пройдемте в мой кабинет. Обсудим формальности.

Варя шепнула Нюре:

— Найди нашу комнату и жди меня там.

А сама, оправив юбки и чуть ли не засучив рукава, приготовилась играть отрепетированную ещё в своих покоях роль Дарьи Владимировны на личном собеседовании. Однако вся бравада испарилась после того, как граф, усевшись за стол в кабинете, молча и с нахмуренными бровями минут пять (не меньше) изучал документы и читал рекомендательное письмо для Костылевой из «Отрады»

Господи, помоги!

Варя незаметно вытерла вспотевшие ладошки о шерстяную юбку.

— Так значит, вы работали со Степановыми?

— Да.

— И что, лично знакомы с князем?

— Да.

— А с его дочерью?

— Имела честь познакомиться и с Варварой Федоровной.

— Она немного необычная, правда?

— Мне так не показалось. Хотя, возможно... Я не знаю...

— Хорошо, — граф поднялся из-за стола. — Это неважно. У меня нет к вам больше вопросов... Разве только, если позволите. Я понимаю, что прозвучит грубо. Но... что с вашим лицом?

— Э... природные изъяны.

— Надо же! А я думал профессиональные! Можно подумать, что краска... Нет, теперь я вижу. Прошу прощения.

— Я привыкла. Всё хорошо, — Варя кисло улыбнулась. Ничего, она всё вытерпит и вернет себе красу.

— Ясно. Что ж, теперь я готов сопроводить вас в мастерскую. Хочу показать картины, нуждающиеся в вашей помощи.

Вновь миновав парадную, а затем свернув из неё в узкий коридор, Лев Васильевич и Варя остановились подле двери с ржавыми петлями. Когда они противно заныли свою жалобную песнь, граф виновато улыбнулся:

— Работы в доме много, людей пока мало. Я скажу Гришке, чтобы принёс вам маслёнку.

Варя кивнула, разглядывая небольшую комнатку, в центре которой стоял массивный деревянный стол. Вдоль стен были расставлены картины. Некоторые вынули из рам и будто бросили, как мусор. На одну из работ, привлекающую к себе внимание своим внушительным размером, была накинута белая ткань, слишком чистая для этого захламленного и пыльного места.

— Здесь ещё не успели навести порядок, — словно прочитал её мысли граф, — но я надеюсь, вы и сами справитесь.

Граф прошел до угла и поднял небольшой холст без рамы

— Крыша в правом крыле протекала и некоторые картины повело от сырости. Нужно будет поменять...

— Подрамники.

— Да, именно. Есть на картинах и пятна грязи, повреждения мелкие. Где-то лак пожелтел.

— Я справлюсь.

— Замечательно. Что касается этого портрета, - граф указал на загадочный высокий холст. - Пока его не трогайте. Хочу сперва убедиться, что хорошо знаете своё дело.

— Разумеется.

Граф поклонился.

— Тогда осматривайтесь. Не буду мешать.

Но вместо того, чтобы откланяться, он уставился на Варю. Его внимательный взгляд так и заскользил по ее лицу. С излишним любопытством и полным отсутствием приличия неожиданно граф позволил себе рассматривать все ее тёмные «веснушки» и «родимые пятна». Можно понять, такое не каждый день увидишь.

Варе захотелось нестерпимо куда-нибудь спрятаться. Что она и сделала: схватила первую попавшуюся картину и закрыла ею лицо, сделав вид, что внимательно изучает натюрморт. Выдохнула, когда услышала шаги за спиной. Но внезапно в комнате стало тихо.

Он развернулся?

Варя вздрогнула. Граф вновь приблизился к ней, наклонился так низко, что она смогла услышать его едва уловимый запах, чем-то схожий с ароматам хвои.

— Разве можно оценить достоинства картины, держа её вверх тормашками?

Он осторожно перевернул в Вариных руках холст. Кончик его мизинца при этом случайно скользнул по нежной коже её ладони, и у Вари перехватило дыхание. Жарко заполыхали щеки, и она слегка приоткрыла губы, из которых чуть не вырвался тихий вздох. Волна странных чувств затопила все её сознание, как тогда в беседке, тем летним вечером. Граф усмехнулся.

Неужели почувствовал её дурацкое волнение?

Она выжидающе замерла. Однако Лев Васильевич легко отстранился и быстро вышел, прикрыв за собой скрипучую дверь.

Варя так и рухнула на какую-то шаткую табуретку, приложив руку к груди.

— Так, надо успокоиться! Место получила. Все идет по плану. Нужно немного освоиться и все силы бросить на поиск ведьмы проклятой. А всякие глупости, — Варя прикрыла на миг глаза, перед которыми тут же появился профиль графа, — нужно выкинуть из головы.

Княжна осмотрелась и её внимание вновь привлекла огромная картина под белым полотном. Она подошла к ней и аккуратно стянула ткань. Руки ее немного дрожали, никак не удавалось унять и жар сердца. Но, когда она увидела портрет, почувствовала, как в груди внезапно похолодело.

Боже, что это ещё такоё?

Из тёмно - зелёного однотонного фона выступала вперёд стройная фигура молодой женщины в пышном жемчужном платье, атлас которого словно блестел на солнце. Девушка держала в руке кружевной веер и, кажется, кокетливо улыбалась. Этого было не рассмотреть, потому что лицо её... Лицо её изрезали ножом. Самые сильные удары пришлись на глаза, от них почти ничего не осталось. Нос тоже пострадал: лоскутом свисала вниз его отрезанная нижняя часть. Царапины были и на щеках, и на лбу, и на хрупкой шее!

— Боже мой, что случилось с тобой?

Варя так и остолбенела от ужаса. А потом неожиданно для себя импульсивно рассмеялась. Страх немного отступил.

Какая судьбы ирония! Потерявшая лицо станет восстанавливать портрет без лица.

Лев стоял у окна в кабинете Шатуновского и смотрел на крутые холмы, поросшие густым лесом. Осень в этом году выдалась на удивление тёплой и туманной. Но сегодня ночью землю хватил мороз, выпал первый снег, а с утра в затянутом серой пеленой небе появились прозрачные просветы. В одном из них показалось солнце, и от стволов деревьев упали на снег синие длинные тени. Природа в снежном антураже солнечного утра завораживала своей холодной красотой.

Такой чужой.

Лев никак не мог привыкнуть к этому месту. В очередной раз поймал себя на мысли абсурдности ситуации. Несколько лет назад он отдал бы многое, чтобы провести в Берёзовой Роще хотя бы один единственный день. А когда стал абсолютно равнодушен к этому глупому желанию, застрял здесь на неопределённый срок. Невероятно.

Самое удивительное, что мать...

Лев отвернулся от окна. Опять дурные мысли! В последние несколько лет он практически не думал о матери. Но здесь, в доме, в котором она жила, воспоминания с каждым днём становились сильней, и Льва это раздражало. Накатывало даже чувство вины. Как будто своим безразличием к судьбе матери он приблизил её роковой финал. Прошло уже больше пяти лет после исчезновения. Что с ней случилось? Возможно, просто сбежала? Опостылело провинциальное прозябание, захотелось свободы и блеска столичной жизни.

С его отцом мать поступила именно так: однажды собрала вещи и уехала. Иногда писала Льву о том, что любит его. Но больше обыкновенно оправдывала свой побег, расписывая в красках, как скучно и грустно жилось ей в медвежьей глуши без сцены и танцев. Позже ему довелось узнать, что, вернувшись работать в театр, она вела абсолютно разгульную жизнь. Меняла поклонников до тех пор, пока не обзавелась состоятельным покровителем — Шатуновским. В него, по слухам, влюбилась мать просто без памяти. Бросила всё и уехала с ним во Взгорьевку. Тогда-то её связь со Львом и была окончательно оборвана.

Из-за этой истории в отрочестве Лев часто печалился, ревновал мать и скучал по ней. А потом научил себя не думать о прошлом. Обида переродилась в безразличие, и Лев редко вспоминал о своих детских горестях. Совсем перестал размышлять и о том, как жилось матери в её новом супружестве.