Печаль начинает превращаться во что-то более темное. Я бы описала это как гнев. Это более сильная эмоция, чем любая другая, которую я когда-либо испытывала.
Я встаю и выхожу из комнаты, чувствуя себя вялой.
Я иду на кухню, где Филипп занят приготовлением ужина. Несмотря на то что еда пахнет очень вкусно, у меня нет особого аппетита.
Я сажусь за столик и смотрю, как Филипп замешивает тесто.
Некоторое время мы молчим, затем он спрашивает:
— Что ты собираешься делать?
Я вздыхаю.
— Не знаю. — Я оглядываю кухню, затем думаю сказать: — Я не буду продавать дом. Это твой дом, и ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.
— Он слишком большой для меня, — бормочет он. Мой подбородок начинает дрожать, и он быстро добавляет: — Но я останусь здесь и присмотрю за домом для тебя.
— Спасибо, — выдавливаю я слова, опуская голову.
Филипп подходит ко мне и по-отечески обнимает. Это все, что мне нужно, чтобы сломаться.
Я так устала плакать.
— У тебя все еще есть я, — ворчит он хриплым от собственного горя голосом.
Я киваю.
— Спасибо, Филипп.
Он отстраняется и продолжает месить тесто.
— Ками, — слышу я, как Макс зовет меня.
— Иду, — отвечаю я, соскальзывая с табурета. Я одариваю Филиппа улыбкой, прежде чем покинуть кухню.
Войдя в фойе, я вижу Макса, спускающегося по лестнице. Он принимал душ, когда я проснулась.
— Вот ты где, — вздыхает он, создавая у меня впечатление, что он был обеспокоен.
У этого человека чертовски навязчивая идея следить за мной. Он должен знать, где я нахожусь каждую секунду дня.
Для других женщин это может быть тревожным сигналом, а меня это заставляет чувствовать себя любимой. Он не говорил мне таких слов, но за последние полторы недели разными способами показал, что я ему небезразлична.
Макс одержим, опасен и, вероятно, один из самых страшных людей на планете, но для меня он — все. Он — мое здравомыслие, мой защитник… и любовь всей моей жизни.
Когда он подходит ко мне, между его глаз появляется морщинка.
— Почему ты так на меня смотришь?
— Как? — спрашиваю я.
— Я не уверен. Никогда раньше не видел такого выражения.
Неужели никто никогда не смотрел на него с абсолютной любовью?
Не готовая сказать ему эти слова, я отвечаю:
— Я просто подумала, как мне повезло, что ты здесь. — Я беру его за руку и подхожу ближе к нему. — Спасибо тебе за все, Макс. Без тебя я бы не пережила последние полторы недели.
Уголок его рта приподнимается.
— Ты бы выжила, детка. Ты сильнее, чем думаешь.
Я качаю головой.
— Ты тот, кто дал мне силу.
Он притягивает меня ближе и наклоняется, запечатлевая нежный поцелуй на моих губах, затем спрашивает:
— Ты уверена, что не хочешь отправиться в пентхаус до того, как компания по переезду все упакует?
Я быстро киваю.
— Мне было достаточно одного нападения.
— У нас есть охрана, и я буду там. Там будет безопасно, — уверяет он меня.
Я пожимаю плечами, прижимаясь к его груди.
— Я бы предпочла не ехать. Пока компания по переезду доставляет все сюда, я в порядке.
Он отстраняется, чтобы видеть мое лицо.
— Ты не хочешь попрощаться со своим домом?
Я снова качаю головой.
— У меня нет сил прощаться с тем, что я люблю.
Черты его лица смягчаются, и он заключает меня в крепкие объятия.
— Я просто не хочу, чтобы ты пожалела об этом.
Я глубоко вдыхаю его запах, который ассоциируется у меня с безопасностью и комфортом.
— Не пожалею.
Я постепенно начинаю отпускать свою прежнюю жизнь и понятия не имею, что ждет меня в будущем.
Я лишь надеюсь, что что бы ни случилось дальше, Макс останется рядом со мной. Время поджимает. Скоро нам придется кое о чем поговорить, и я не горю желанием начинать этот разговор.
Что, если он уйдет?
Глава 31
Макс
Я наблюдаю за Ками, как гребаный ястреб, когда она съедает свою первую полную тарелку еды с тех пор, как скончался ее отец.
Не буду врать, я беспокоился, что она потеряет свои изгибы. Здоровье Ками — одна из моих самых больших забот на данный момент.
— Почему ты продолжаешь пялиться на меня? — спрашивает она.
— Просто наслаждаюсь видом того, как ты ешь. Ты заставила меня поволноваться некоторое время.
Она делает паузу, чтобы сказать:
— Я рада, что ко мне вернулся аппетит. Я соскучилась по еде.
Я указываю на ее тарелку.
— Доедай все, или десерта не будет.
Ее бровь приподнимается, и, словно чертово солнце решает наконец-то засиять после двадцати дней темноты, она улыбается.
Моя женщина улыбается.
Господи, я скучал по этому.
— Что у нас на десерт?
— Доешь свою еду, и узнаешь.
Я продолжаю наблюдать за ней, пока она не съедает последний кусочек, затем одобрительно улыбаюсь ей.
— Хорошая девочка.
Мы сидим на кухне, где уютнее, чем в столовой. Филипп уже удалился в свою комнату спать, и половина охранников отдыхает, пока другая половина патрулирует территорию снаружи.
— Я собираюсь отпустить охранников, чтобы они могли вернуться в Академию Святого Монарха, — сообщаю я ей.
— Честно говоря, я не знаю, почему они пробыли здесь три недели.
— У нас было много дел. Теперь, когда большая часть имущества переоформлена и документы подписаны, я могу сосредоточить все свое внимание на твоей безопасности. — Я поднимаю стакан с виски и делаю глоток. — Кстати, я ненавижу бумажную волокиту.
Она одаривает меня еще одной улыбкой, и я упиваюсь этим зрелищем, как человек, умирающий от жажды.
— Спасибо, что помогаешь мне позаботиться обо всем. Я очень ценю это.
— Не за что.
Ками встает и относит пустую тарелку в раковину. Поставив ее на место, она говорит:
— Мне нужно позаботиться еще об одной вещи.
— О какой?
Я подношу стакан ко рту, но замираю, когда она отвечает:
— Я должна тебе заплатить, но не знаю, сколько. О какой сумме вы договорились с моим отцом?
Я ставлю свой бокал на мраморную столешницу и качаю головой.
— Все изменилось, Ками. Я не жду, что мне заплатят.
Она издает смешок, но он звучит грустно, а не радостно.
— Неужели я была так хороша в постели?
На моем лбу появляется морщинка, и я указываю на табурет, с которого она только что встала.
— Сядь. — Я жду, пока она подчинится, затем говорю: — Я хотел отложить этот разговор до тех пор, пока тебе не станет лучше, но сейчас самое подходящее время.
Она тяжело сглатывает, и в ее глазах появляется нервное выражение.
— Просто скажи уже это дерьмо.
Мои глаза прищуриваются, глядя на нее.
— Какое, блять, дерьмо? Что происходит? Мы никогда не говорили об оплате моих услуг. Я же сказал тебе, что никуда не уйду.
Она наклоняет голову и встречается со мной взглядом.
— Да, но в какой-то момент тебе придется вернуться к работе. Я не жду, что ты будешь охранять меня вечно, Макс. Эти засранцы получили то, что хотели. Мой отец мертв, так что угрозы больше нет.
В ее голосе звучит такая боль, что мне становится дурно.
Я встаю и иду к ней. Взяв ее за бедра, я поворачиваю ее лицом к себе и наклоняюсь, пока мы не оказываются лицом к лицу.
— Я никуда не уйду.
— Но…
— Ками, послушай меня, — рявкаю я.
Ее глаза расширяются, и я наконец полностью завладеваю ее вниманием.
Я поднимаю руки и обхватываю ее лицо.
— Да, я вернусь к работе. Нет, я не собираюсь меняться. Я — ассасин. И всегда им останусь.
Сердечная боль омрачает ее глаза.
— Но я не отпущу тебя. Я говорил серьезно, когда сказал, что ты моя. Мы найдем способ сделать так, чтобы между нами все было хорошо.
На ее лице отражается замешательство.
— Как? Ты собираешься оставлять меня на недели или месяцы, и я буду видеться с тобой в перерывах между заказами?
Господи, да я ни за что не смогу этого сделать.