Сяньли смотрела на него, широко распахнув глаза.

— Идем со мной, любовь моя. Я покажу тебе чудеса, о которых ты даже не мечтала. Миров для исследования бесконечно много. И мы будем исследовать их вместе, ты и я. Только скажи «да», и мы начнем.

Он протянул к ней руки. Сяньли встала и сделала один неуверенный шаг к нему. Она протянула руку к его обнаженному торсу, дрожащими пальцами деликатно провела по одной из синих отметин, потом по другой.

— Я снова спрошу и буду спрашивать дальше, — воскликнул он, сжимая ее руку в своей, — ты выйдешь за меня замуж?

— Раньше это было невозможно, — нерешительно начала она. — Сейчас стало тем более невозможно. Я же ничего не знаю о той жизни, о которой ты говоришь.

— Это легко. Ты научишься. Я тебя научу. — Он улыбнулся. — Для тебя это будет самое удивительное приключение. Я не прошу верить мне, Сяньли. Все, о чем я прошу сейчас, это чтобы ты мне доверяла. Ты можешь это сделать?

Она долго смотрела на него, потом кивнула.

— Отлично! Выходи за меня замуж, и давай начнем.

Видно, что его настойчивость поколебала ее неуверенность, и все же она отстранилась.

— Я должна подумать, Артур, — сказала она. — Пожалуйста, дай мне немного времени.

— Если бы это было в моей власти, я дал бы тебе столько времени, сколько тебе нужно, — удрученно сказал он. — Но у нас есть время лишь до завтра, а потом я должен уйти.

— Этого достаточно, — прошептала она.

— Тогда до завтра, — кивнул он. Взял рубашку, надел ее, завязал тесемки и заправил в бриджи. Сяньли отправилась на кухню продолжать готовить еду. Артур вышел в сад и подошел к У Ченьху.

Старый китаец улыбнулся при виде своего друга-клиента, налил ему чашечку рисового вина из маленького кувшинчика.

— Я рад видеть тебя снова сильным, — сказал он, протягивая ему чашку.

— Силой и здоровьем я обязан тебе, Чэньху, и твоей дочери. — Он поднял чашку, кивнул хозяину, сделав глоток и поставил чашку обратно. Сел, прислонился к гладкому стволу сливы.

— Вы скоро покидаете нас.

— Да, завтра, иначе ребята из городской администрации бросят меня в тюрьму.

— Они неумолимы, — посочувствовал Чэньху. — Возможно, в следующем сезоне вы вернетесь, и мы сделаем еще одну тату.

— Конечно, вернусь, — пообещал Артур. — Мои путешествия только начинаются. Есть еще много мест, которые я хочу посетить, — он улыбнулся и похлопал себя по груди, — а здесь еще осталось место для новых татуировок. Конечно, я вернусь.

— Это радостная весть. — Пожилой мужчина сделал глоток вина и вернул чашу гостю. — Вы знаете, у меня есть еще одна дочь…

— Нет, я не знал.

— Да. — Чэньху медленно кивнул. — Она живет в Чжаоцине, в двух днях пути отсюда. У нее муж и два маленьких мальчика. Несколько дней назад я получил известие от подруги, которая была в Чжаоцине, что ее мужа отправляют в Макао — он чиновник на Либу и идет туда, куда ему скажут. Он получил повышение по службе, и зарплата у него теперь побольше.

— Это же хорошо для него, — высказал предположение Артур, — и для твоей дочери тоже.

— И для Ченьху хорошо. Рядом будет родная дочь, будет за мной присматривать, Сяньли станет полегче.

— Да, я как-то не подумал об этом, — проговорил Артур, пытаясь сообразить, с чего бы его старый друг завел этот разговор. Неужели догадался о том, какие чувства он испытывает к его дочери?

У Ченьху выглядел слегка опьяневшим от вина. Он неуверенно наклонился вперед.

— Честно говоря, — признался он, — Хана-ли готовит лучше, чем Сяньли. — Он ухмыльнулся. — Простите, друг мой, но это правда. Я думаю, вам следует знать.

— Ну что же, Чэньху, откровенность за откровенность, — сказал Артур. — Похоже для тебя не секрет, что я преклоняюсь перед твоей дочерью. Она для меня свет и жизнь. И мне как-то нет дела до ее кулинарных талантов.

— Я вас предупредил, — усмехнулся старик. — Вы знаете…

Вот и все. Больше ничего не было сказано, но мужчины поняли друг друга. Оставалось только получить согласие Сяньли.

Правда, оставались сложности с тем, как молодой женщине выехать из страны, но, по его мнению, сложности вполне преодолимые. Было бы желание, а способ найдется — Артур верил в это неколебимо, и, надо сказать, основания у него имелись.

Позже они втроем немного погуляли по рынку; Артур присматривал гостинцы для своих племянников в Англии. Вернувшись домой, они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам. Артур сидел на краю своего тюфяка, снимая обувь, когда дверь бесшумно открылась и вошла Сяньли. Артур взглянул на нее, отложил туфли и встал.

— Отец рассказал, что сестра переедет в Макао. А еще он сказал, что я свободна и могу следовать велениям своего сердца.

— И что же велит тебе твое сердце?

— Я была бы счастлива выйти за тебя замуж, Артур, — сказала она.

Он пересек комнату в три шага и заключил ее в объятия.

— Моя дорогая, — вздохнул он. — Я счастлив буду поделиться с тобой всем, что у меня есть. Нас ждет прекрасная жизнь вместе. — Он наклонился и поцеловал ее; она горячо ответила на его поцелуй. Он прижал ее к груди и почувствовал, как сильные руки обхватили его спину. — Мы будем счастливы, любовь моя, — прошептал он, снова целуя ее. — Обещаю. Мы будем счастливы.

Открытия большой кофейни на Староместской площади ждали с таким нетерпением, что когда это случилось, очередь из посетителей протянулась через всю площадь. Это привлекло еще большее внимание горожан. Энгелберт, Вильгельмина и четыре нанятых помощника в форме с ног сбились еще до полудня. Пирожные кончились. Кофе подавали до самого вечера. Как только они закрыли ставни, появился герр Арностови с бутылкой вина и предложением отметить открытие.

— Вы должны гордиться собой, друзья мои, — сказал он, наполняя чашки. — В этом городе успешное открытие случается нечасто. Теперь слухи дойдут до высших слоев общества. Вот прямо сейчас о вас говорят в самых богатых домах. Это успех. Нетрудно предсказать, что в Праге вы станете знамениты. Да что там! Вы уже знамениты.

— Все благодаря вам, герр Арностови, — просто сказал Этцель. — Мы ничего не смогли бы сделать без вашей помощи.

— Я заботился лишь о своих интересах, — скромно ответил Арностови.

— Вы сделали гораздо больше, — не согласилась Мина. — Этцель прав; мы бы никогда не зашли так далеко и так быстро без вашего руководства, герр Арностови. Ваша помощь сыграла главную роль.

Домовладелец воспринял похвалу с удовольствием. Он торжественно поклонился, поднял свою чашу и провозгласил:

— Дай Бог вам всяческих успехов!

Энгелберт истово закивал.

— Это правильно — вспомнить о Боге по этому случаю. Без Бога ничего невозможно. — Подняв чашу, он сказал: — Все по воле Нашего Мудрого Учителя, Благодетеля и Друга. А наши усилия — хвала и слава Его имени!

Господин Арностови улыбнулся.

— Хоть я и еврей, но с этим все должны согласиться, и я говорю вам: «Аминь!»

За разговорами они допили бутылку белого вина и отправили помощников замешивать тесто и готовить печь к завтрашней выпечке. Арностови угостил Вильгельмину и Энгелберта прекрасным ужином в ресторане, где сам часто бывал. Так приятно закончился день, а на следующее утро кофейня открыла двери для новой толпы любопытных и восторженных посетителей. Было шумно, но Вильгельмину это радовало. Чуть ли не впервые в жизни ее навыки не только получали достойное вознаграждение, но, главное — она занималась своим делом, причем именно так, как считала нужным. В Лондоне ей о таком и мечтать не приходилось.

Мысли о Лондоне и прежней жизни нагоняли тоску — вовсе не потому, что она по ней скучала, а потому, что она о ней почти не вспоминала в последнее время. Сначала она часто задавалась вопросом, как вообще можно пережить такое невероятное перемещение — да еще застрять в чужом времени, в чужом месте, но постепенно до нее стало доходить, что она не только выжила, но и преуспела сверх всяких разумных ожиданий. Конечно, во многом благодаря Энгелберту, но все равно все сложилось на редкость удачно. Теперь жизнь до перемещения воспринималась как сон, и чем дальше, тем больше. Сегодняшняя реальность совершенно затмила предыдущую. То, что происходило здесь и сейчас, нравилось ей настолько, что она совсем не скучала по Лондону двадцать первого века: ни по знакомым, ни по квартире, ни по семье. Даже Кита она вспоминала все реже. С момента прибытия в Прагу образ ее бойфренда-недотепы тускнел, как и многое другое в ее быстро уходящем прошлом, в ее сердце места для него находилось все меньше. Вот от этой мысли ей и взгрустнулось, хотя она и не могла сказать, почему.