Кит обдумал информацию, однако так и не смог поверить в то, что у него сохранились какие-то семейные связи с реликвией, сидящей напротив за столом. Видимо, сомнение отразилось у него на лице, потому что предок наклонился вперед и схватил Кита за руки.

— Послушай, юный Козимо, ох, извини, Кит, конечно, — сказал он хриплым шепотом. — Обещаю, для тебя это будет приключение, какого ты в жизни не знал. Да что там, в жизни! В нескольких жизнях. Оно изменит тебя навсегда. — Старый джентльмен сделал паузу, все еще держа молодого человека за руки и устремив на него безумный взгляд. — Ты нужен мне, мой мальчик, и я приложил немало усилий, чтобы найти тебя. Что скажешь?

— Нет. — Кит решительно покачал головой, словно очнувшись от тяжелого сна. Он высвободил руки, провел ими по волосам и ухватился за свою кружку. — Безумие какое-то. Галлюцинация. Я домой хочу. Верни меня.

Старший Козимо вздохнул.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился он, — верну, если хочешь.

Кит облегченно вздохнул.

— В самом деле?

— Конечно, дорогой мальчик. Я попробую вернуть тебя обратно.

— Ну вот и отлично!

— Только беда в том, что назад пути нет. Ты сам в этом убедишься. Давай, допивай свой эль и пошли.

Кит отодвинул кружку и встал.

— Идем.

Старик тоже вылез из-за стола, бросил хозяйке пару монет и пообещал непременно зайти в следующий раз, когда будет проходить мимо. Они вышли на верфи и вернулись в узкий переулок между двумя складами.

— Вот, пожалуйста. Просто иди себе по улице, и скоро будешь дома. Наверное…

— Спасибо. — Ни секунды не колеблясь, Кит зашагал по переулку.

Уже войдя в тень между двумя зданиями, он услышал позади голос пожилого джентльмена:

— Если вдруг передумаешь, ты знаешь, где меня найти.

Знаю, знаю, подумал Кит, спеша домой. Он покосился через плечо и убедился, что вход в переулок едва виднеется вдали. По переулку пронесся порыв ветра. Тени стали гуще. Над головой повисли тучи и пошел дождь — резкий, жалящий мелкий дождик, — и сквозь шум быстро надвигающейся грозы явственно донесся голос прадеда. Он крикнул:

— Прощай пока, сынок. До скорой встречи!

Кит выскочил из Стейн-Уэй промокшим до нитки и совершенно дезориентированным. Ему казалось, что он только что проехался через автоматическую мойку без машины. Он пошатывался, стряхивая с бровей капли дождя, и чуть не столкнулся с молодой мамашей с коляской. "Извините!" — выпалил он. Женщина шарахнулась от него в сторону. Кит огляделся и с облегчением выдохнул. Вокруг теснились высокие здания, а по улице двигался сплошной поток машин. Он вернулся.

Сработало, подумал он. Я дома!

Внезапный приступ тошноты застал его врасплох. Метнувшись к обочине, он согнулся в три погибели и его вырвало.

— Очень мило, — пробормотала проходившая мимо девочка-подросток. Она и ее подруга обошли Кита по большой дуге и поспешили дальше. — Ну, ты даешь, приятель! — фыркнули обе, обернувшись.

Ладно, ладно, подумал Кит. Он сплюнул и вытер рот рукавом. Похоже на приступ морской болезни… Все еще пошатываясь, он поспешил к дому с целью переодеться. Но на полпути передумал, развернулся и направился в Клэптон, где его ждала Мина; а одежда может и по дороге высохнуть.

Идя по знакомым улицам при трезвом свете дня, нетрудно было убедить себя, что вся эта чертовщина больше походит на временное помрачение рассудка, чем на реальные события. Может, он бредил? Так же бывает, наверное. Говорят, что галлюцинации могут быть очень даже яркими? Вот это с ним и случилось, а причина — в общем подавленном настроении и усталости.

Но ведь когда спишь или видишь то, чего нет, остается сюрреалистическое ощущение… А ничего такого он не чувствовал. Там, в этом невероятном сне, он ощущал под ногами твердую землю, солнце грело, воздух пах морем — все казалось таким же реальным, как и в любое другое время. Все воспринималось таким же железобетонным, как вот эта лондонская улица. Ничего сказочного.

Итак, что же с ним приключилось? Кит читал об альтернативных мирах и тому подобном. Но это все какие-то отвлеченные размышления физиков-теоретиков, у которых слишком много времени и денег. Нельзя же, в самом деле, скакать из одного места в другое, а потом обратно? Нет, больше похоже на какой-то приступ, довольно сильный. Истерика, например. Или гипноз. Может быть, старый Козимо загипнотизировал его, заставил вообразить приморскую деревню и все такое прочее. Пока он обдумывал это, ему на ум пришла другая, более мрачная перспектива: шизофрения.

Всерьез Кит отказывался рассматривать такую возможность, но все же вынужден был признать, что люди, страдающие этим заболеванием, могут видеть то, чего нет, разговаривать с другими, которых тоже нет, и они плохо сознают окружающее. Между прочим, шизофрения — не такое уж редкое явление среди молодых людей его возраста, и приступы случаются без предупреждения и приводят к таким же расстройствам и дезориентации, как испытанное им.

Впрочем, объяснений можно придумать много, но лучше об этом не болтать. Ничего хорошего это не принесет. Это же ясно. Он поклялся самому себе, что даже под пыткой не признается никому в том, что испытал.

Дойдя до ближайшей станции метро, он ткнул карточкой в турникет и снова прочитал ужасный совет «Обратитесь за помощью». Не собираясь повторять прежних ошибок, он послушно купил билет в одном из автоматов и спустился на платформу. Со свистом и шипением подлетел поезд, он вошел в вагон и без происшествий доехал до Клэптона, а там уже до дома Вильгельмины было рукой подать. Все! Забыли обо всех этих странностях, ни слова ни одной живой душе! С этой решимостью он подошел к многоквартирному дому, где обреталась его девушка.

Он позвонил.

Раздался щелчок, дверь распахнулась.

— Ты опоздал!

— Что? Вот так сразу? А поцеловать?

Вильгельмина нахмурилась, но сухо чмокнула его в щеку.

— Ты опоздал.

— Да, извини. Со мной такое случилось… — он резко замолчал. — Ну, понимаешь, карта не работает, пришлось пешком идти.

— Так и шел восемь часов?

— Восемь? — удивленно протянул он. — В самом деле?

Она впустила его в дом. Кит вошел и первым делом снял промокшие туфли. По лондонским меркам квартиру следовало считать просторной, и здесь было чисто, как в кабинете стоматолога, и почти так же холодно. Вильгельмина слыла аккуратисткой с тех времен, когда работала зубным врачом. Правда, с тех пор прошло уже немало времени, и теперь она работала пекарем. Это казалось ей лучше, а то слишком много людей, и слишком много разинутых ртов. Уж лучше совать в эти распахнутые рты свежую выпечку, чем холодные щипцы.

Кит взглянул на нее, на то, как она, привычно ссутулившись, угнездилась в уголке большого дивана, и подумал, что хорошо бы приискать себе какую-нибудь другую подружку. Вильгельмина одевалась преимущественно в черное: черная водолазка, черные брюки, и даже теплые потрепанные тапочки из овчины черные. Ну, точь-в-точь дочь гробовщика. Ну, зачем она так? Ведь пекарь же имеет дело с сахаром и специями? Зачем эти мрачные тона? Некогда, составляя перечень качеств, которые он желал бы видеть в своей партнерше, на первые места он ставил энергичность и жизнелюбие, остроту ума и способность быстро возбуждаться. Однако возбуждения Вильгельмины хватало разве что на лишнюю изюмину в булочке с корицей. Насчет интеллекта — да, но не сразу. Для того, чтобы подметить его, надо было поговорить с ней достаточное время.

Пока она работала в итальянской пекарне Джованни — «Ручная выпечка — наша специальность» — это означало, что ей приходилось вставать каждым утром на рассвете, чтобы оказаться на работе к четырем часам. Разжечь духовки, замесить первое дневное тесто. Рабочий день кончался для нее после часа дня, к шести вечера она была уже никакая, а в восемь крепко спала. Но даже проспав не меньше восьми часов, она всю дорогу зевала. Если бы сон входил в состав олимпийских игр, Вильгельмина Клуг могла бы спать за сборную Великобритании.