— Ты тоже, — сказала она с улыбкой. Затем расстегнула его джинсы, и он быстро стянул их с бедер и прикрыл свою напряженную эрекцию. Ох. Ее нервы трепетали от возбуждения, взгляд затуманился от вожделения. Она должна была прикоснуться к нему. Поэтому протянула руку, скользя по его горячей плоти, и он застонал и подался вперед, звук, в котором были и удовольствие, и боль, сорвался с его губ. Она хотела попробовать его на вкус. Ощутить блаженство от того, что он входил в ее тело, и наблюдать, как бездумное наслаждение поглотило его лицо. Она не могла дождаться, чтобы увидеть, как он попытается удержать контроль, а затем сдастся ему и ощутит, как он толкается и дрожит, заявляя на нее права. Она хотела всего, что он мог дать, и все сразу.

Она замедлила дыхание настолько, насколько могла, сняла пижамные штаны, которые недавно надела, и отбросила их в сторону. Мгновение они оба лежали там, совершенно обнаженные, достаточно далеко, чтобы впитывать друг друга, их грудные клетки поднимались и опускались, сердца быстро бились. Затем они задвигались вместе, соприкосновение их обнаженной кожи заставило каждого ахнуть, перекатиться со смехом и стоном, оба быстро прервались при соприкосновении их ртов.

О, великолепие поцелуев обнаженными. Сплетенных конечностей, прерывистого дыхания и поглаживающих пальцев. Ничто не было недоступным, и оба, Гэвин и Сиенна, радостно исследовали друг друга, сначала медленно, но затем с большей настойчивостью. Ей всегда нравилось чувствовать, как он дрожал, и ничего не изменилось. Ее рука поглаживала его эрекцию, его рот на ее соске, посасывая и облизывая, а затем опускаясь ниже, когда она практически закричала, ее бедра задвигались, когда наслаждение достигло высшей точки. Наивысшей. Тогда это было слишком для них обоих. Прошло всего несколько минут, но в то же время прошло одиннадцать лет, и еще одна секунда казалась невыносимой. Их глаза встретились, когда Гэвин расположился над ней, схватив за нижнюю часть ее бедра и приподняв его, открывая ее, чтобы он мог войти внутрь.

— О, Боже, — сказал он, его кадык дернулся, когда он сглотнул, его бицепсы напряглись, когда он приподнялся над ней.

Она обхватила его за зад, когда он начал двигаться, направив его так, чтобы он коснулся того места, которое заставляло ее дрожать при каждом ускоренном нажатии.

— Я не жил, Сиенна, на самом деле, — выдохнул он между поцелуями. — До этого момента.

Она поцеловала его крепче в ответ. Сиенна чувствовала себя живой, по-настоящему живой, впервые за много лет. Звезды плясали перед ее глазами, комната вокруг была туманной и неясной, и единственное, на чем она могла сосредоточиться, — это на сильном восторге своего тела. И она любила его. Боже, она так сильно любила его. И хотела замедлить или ускорить это, и, прежде чем она успела сделать что-либо, ее тело решило за нее, и она отпустила его, вцепившись в одеяло по обе стороны от себя и выдохнув его имя, когда достигла кульминации.

Ее оргазм вызвал его собственный, и он кончил с приглушенным стоном, прижавшись ртом к ее шее, в то время как его бедра замерли, прижимаясь в последний раз, чтобы продлить блаженство.

Они лежали так несколько мгновений, прежде чем он вышел из нее и перекатился на спину, увлекая ее за собой. Она рисовала ленивые круги на его животе, а он поглаживал пальцами ее руку, когда мир снова обрел четкость.

Она улыбнулась Гэвину, годы исчезли, пропасть сократилась, как будто их разлука была всего лишь одним болезненным моментом, который теперь закончился.

Глаза Сиенны медленно открылись, мягкий послеполуденный свет просачивался сквозь жалюзи. Воспоминания о том утре вернулись к ней, ее губы изогнулись в мечтательной улыбке, когда она повернулась к Гэвину.

Место, где он только что лежал, теперь опустело, хотя подушка все еще была измята. Ее улыбка погасла, и она села, почувствовав запах кофе и чего-то сладкого. Она облегченно вздохнула. Он все еще находился здесь и готовил что-то, что пахло просто невероятно.

Она прошлепала в ванную, где почистила зубы и уложила волосы во что-то, что больше не напоминало раздуваемую ветром альпаку, а затем отправилась на поиски Гэвина.

Она нашла его у плиты, он как раз выкладывал на тарелку последний кусочек французского тоста. Гэвин оглянулся через плечо, улыбаясь, когда она подошла к нему сзади и обняла за талию.

— Доброе утро, — сказала она, зарывшись лицом в его футболку и вдохнув его запах.

— Технически, сейчас полдень, — сказал он, повернулся и обнял ее. Он поцеловал Сиенну, задержавшись на губах, прежде чем пробормотать. — Я рад, что ты смогла поспать еще несколько часов. Голодна?

— Ммм… — сказала она. — Вообще-то, очень. И пахнет потрясающе.

Он повернулся обратно к стойке, взял тарелку и жестом указал на стол.

— Я использовал то, что нашел в твоем холодильнике. И, кстати, рад видеть, что ты купила кое-какую мебель.

Она улыбнулась, усаживаясь за стол, где уже стояли масло и сироп. Она купила сироп, чтобы он подошел к вафлям в тостере, которые лежали у нее в морозилке, но этот был намного вкуснее.

— Я собирался приготовить яйца и тосты, но вспомнил, что ты любишь сладкое, — сказал он, поставив перед ней чашку кофе.

Она с благодарностью сделала глоток и принялась за еду. Гэвин положил себе на тарелку пару кусочков французского тоста и начал намазывать их маслом. У нее было такое чувство, будто она все еще спала. Почти. Это казалось сказочным, да, но также… невероятно правильным, как будто она сделала крюк — хотя и необходимый — и, наконец, вернулась на дорогу, по которой ей суждено было идти.

— У тебя идет разгадывание словесной головоломки? — спросил он, кивнув на листок с заметками, которые она сделала, пытаясь определить слово, которое убийца, возможно, пытался воспроизвести для них с помощью элементов периодической таблицы Менделеева. Она некоторое время работала над этим на кухне, прежде чем, наконец, забросила это занятие, чтобы перечитать записи в гостиной, где он ее нашел.

Она закончила жевать, пожав одним плечом. Она не понимала, почему обсуждение некоторых деталей дела с ним было таким уж важным. Он официально консультировал и уже был посвящен в информацию, которую они еще не разглашали, и… она доверяла ему.

— Я думаю, наш убийца использует периодическую таблицу Менделеева, чтобы отправить какое-то сообщение или воспроизвести слово по буквам. Возможно, я ошибаюсь, или у нас недостаточно букв.

Он взглянул на буквы, которые она написала по порядку. Затем сделал глоток кофе, прежде чем сказать:

— Или это анаграмма.

Она вздохнула. Как раз тогда, когда ее мозгу стало лучше.

— Или это. — Она перебирала буквы во время еды, но ни одна анаграмма, которую она могла придумать, не имела смысла. Оливка? Вуаль? В этом была прелесть ее работы, но, опять же, она не знала, чего могло не хватать. Она отодвинула записки. Всем этим можно заняться завтра. А пока? У нее был выходной. — Тебе обязательно сегодня идти на работу? — спросила она, зная, что, несмотря на среду, казино — как и полицейские участки — никогда не закрывались, и он мог работать по выходным, как и она, и иметь выходные в середине недели.

Он вытер рот салфеткой и покачал головой.

— Я взял больничный.

— Притворщик.

— Вряд ли. Я измотан. Ты не давала мне спать всю ночь, я проверял, как ты, а потом ты заставила меня позаниматься — особенно усердно, я бы добавил — на рассвете.

Она приподняла бровь.

— Я не слышала особых жалоб.

Он рассмеялся, закинув одну руку на спинку стула, такой небрежно-великолепный, что у нее екнуло сердце. И внезапно она почувствовала странную застенчивость.

— Если серьезно, — сказала она, — спасибо тебе. Спасибо, что заботишься обо мне. За то, что остался.

Его лицо тоже посерьезнело.

— Спасибо, что разрешила.

Она наклонилась и прижалась губами к его губам, и когда он застонал ей в рот, Сиенна встала, перекинула через него одну ногу и села к нему на колени, продолжив целоваться. Их разделяла только одежда, и кровь Сиенны начала бурлить, когда она прижималась все ближе и ближе.