— Как насчет того, чтобы сыграть твоей кожей!

Отец издал приглушенное рычание из-за кляпа.

— Его кожа, мама?

— Правильно, Дэнни Бой. — Она взяла нож. — Если я выиграю, то смогу проделать в нем дыру. Если он выиграет, то нет.

Отец издал странный воющий звук, который мы оба проигнорировали. Я начал понимать игру, в которую она играла, и хотя волнение возросло, вместе с ним увеличился и уровень беспокойства.

Я дышал через него. Все, что мне нужно было сделать, это расслабиться и оставить все на усмотрение матери.

— Поднимайся, Роджер, — спокойно приказала мать. Она нарушала правила. В семикарточном стад-покере игроки делают ставку до того, как будут розданы скрытые карты. Но отец этого не знал, и я уж точно не собирался ему подсказывать. Зачем мне это? Он никогда не играл честно, и я тоже. Вместо этого я понял, чего от меня хотела мать, и поэтому перевернул карты, показав отсутствие преимущества у него. Проигрышная рука. Мать цокнула, перевернув свою руку. У нее было две дамы и три двойки, самая высокая возможная рука.

— Я выиграла, — объявила она, а затем быстро, как кнут, подхватила нож, высоко подняла руку и вонзила его в грудину моего отца, прежде чем быстро вытащить его с влажным хлюпающим звуком. Под кляпом мой отец кричал, откинув голову назад как можно дальше и заставив стул танцевать и громко ударяться о кафельный пол. Я смотрел, загипнотизированный, как кровь хлынула из его раны на груди. Я выигрывал.

— Это за Джексона, — прошептал я.

Моя мать посмотрела на меня, на ее губах заиграла милая улыбка, на лице — гордость.

— Правильно, Дэнни Бой. Это за Джексона. И мы только начали. Нам еще предстоит сыграть так много раз.

И с этими словами она начала сладко напевать, раздавая карты снова. Как оказалось, мой отец плохо играл в семикарточный стад. С каждым проигрышем его крики и вой все больше переходили в хныканье, голова свешивалась на грудь, а кровь растекалась по полу под стулом и текла из ран на коже. Они были повсюду, эти порезы. На его руках и шее. На животе и на груди.

— Должны ли мы позволить ему умереть и избавить его от страданий, Дэнни Бой? — спросила мать.

Она налила себе стакан лимонада и сделала большой глоток, выглядя такой же свежей, как тот охложденный стакан, пока я обдумывал ее вопрос. Мне казалось, что отец уже почти мертв. Мы, конечно, не могли вызвать ему скорую помощь, поэтому что еще мы могли сделать, кроме как прикончить его и закопать тело на заднем дворе или, может быть, отвезти на свалку и выбросить, как мусор, которым он был? Я внезапно почувствовал себя таким уставшим, и у меня закружилась голова.

— Все в порядке, Дэнни Бой, — сказала мама. Она, очевидно, заметила мою усталость и понимала это. Мать знала меня так же хорошо, как я знал ее. — Отдохни, мой дорогой. Положи карты на стол и дай мне закончить это.

Я сделал, как сказала мать. Я всегда думал о матери.

Сиенна закончила первой и прикрыла рот рукой. Что, если это все правда? Мгновение спустя Кэт закончила читать и сделала то же самое, посмотрев на Сиенну.

— Она убила его. Так, как мы и думали. Эта сумасшедшая сука убила его отца, которого, кстати, звали Роджер, но на данный момент это не особо помогло.

Сиенна прикусила внутреннюю часть щеки, размышляя.

— Возможно ли, что тот факт, что Рива оставляла внука одного на несколько часов, если не дней, является мотивом этого парня? — спросила она, указав на записку. — Он мог каким-то образом узнать об этом и… связано ли это с этим ребенком? Я понимаю, что Тревором больше пренебрегали, а Дэнни Боя подвергали физическому насилию, но, по его мнению, они не так уж и отличаются?

— Или, может быть, он рассматривал пренебрежение как естественное продолжение жестокого обращения в дальнейшем, — сказала Кэт, легко уловив ход размышлений Сиенны и кивнув.

— Хорошо, — продолжила Сиенна, — Итак, он решает убить ее, прежде чем она сможет причинить своему внуку еще больше вреда. Затем он понимает, что ребенка какое-то время могут не обнаружить, поэтому приносит ему еду. — Она на мгновение остановилась. — В этом есть некоторый смысл.

— Да, просто подумай обо всем том, что могло случиться с этим маленьким ребенком, оставшимся вот так в одиночестве, — сказала Кэт. — Как он мог пострадать. Или стать жертвой. Между нами говоря, возможно, ему лучше там, где он сейчас есть. По крайней мере, теперь он под присмотром взрослых.

— Это между нами, — повторила Сиенна, пожевав губу. Она понимала, что им необходимо что-то сделать, чтобы защитить беззащитных, когда никто другой этого не сделал. Она не могла смириться с ​​беспомощностью, и эта мысль тревожила.

— И в любом случае это всего лишь теория, — сказала Кэт.

Сиенна сделала паузу. Да, и это была их работа — выдвигать теории. Раньше она в той или иной степени была связана с другими преступниками и уверена, что и Кэт тоже. Некоторые преступники были чистым злом, но большинство из них таковыми не являлись, и именно человечность, которая все еще существовала внутри них, делала их работу — и работу правоохранительных органов в целом — наполненной множеством моральных дилемм.

Осознание аспектов некоторых преступлений могло быть трудным и даже эмоционально сокрушительным, но Сиенне приходилось верить, что именно это помогало ей хорошо выполнять свою работу. У нее имелась способность поставить себя на место человека — к лучшему или к худшему — и выяснить, кто он такой, чтобы понять, что он сделал. И почему.

— Этот теоретический мотив может показаться наполовину понятным, — сказала Сиенна, — но здравомыслящие люди не убивают женщин. Здравомыслящие люди звонят в полицию, когда у них есть информация о жестоком обращении или пренебрежении ребенком.

— Так… он не совсем в здравом уме, но и не настолько сумасшедший, чтобы не испытывать извращенного раскаяния. Вот почему он пишет для нас свою личную историю горя. Это попытка смягчить его вину или объяснить, почему он такой, какой есть. Мать научила его всему, что он знает.

Сиенна рассеянно кивнула.

— Да. Но если бы это было так, он бы не стал заморачиваться со всеми играми. Поза его жертвы. Нет, он наслаждается этим. И, наверное, даже наблюдает за нами, — сказала она, подумав о странных покалываниях, пробежавших по ее позвоночнику, когда она пошла навестить Люсию Печеро в кафе, а затем, когда находилась в заброшенном доме с Кэт.

— Так чего же нам ожидать дальше? Это конец его истории?

На экране телефона Сиенны появилось сообщение, и она взглянула на него. Гэвин. Сердце ее странно сжалось.

— Одну секунду, — пробормотала она Кэт, открыв сообщение.

Просто проверяю. Что-нибудь удалость узнать по этом адресу на Аллегре?

Она отправила быстрый ответ, ей не понравилась ее реакция на его имя в телефоне.

Да. Мы нашли еще одну записку. Я продолжу завтра. Скоро отправляюсь домой.

Сиенна отложила телефон, взглянула на записку Дэнни Боя и заставила себя сосредоточиться на обсуждаемой теме.

— Похоже, что это может быть конец его истории, — сказала она, продолжив разговор с того места, где он был прерван. — Но я думаю, нам следует предположить, что это не так, и поискать в этом письме те же самые подсказки, которые он оставил в предыдущих. — Она встретилась взглядом с Кэт. — Я чувствую, что он на шаг впереди нас. Как нам опередить его?

— На данный момент? Я думаю, мы должны следовать за ним, пока он идет впереди, и надеяться, что он напортачит и случайно выдаст себя. — Плечи Кэт поднялись и опустились, когда она глубоко вздохнула. — Однако профайлер может помочь. Есть очень хороший парень, и отдел использовал его в прошлом. Он профессор Университета Невады. Я спрошу Ингрид, может ли она узнать, свободен ли он.

— Звучит хорошо, — сказала Сиенна, когда они обе встали, а Кэт положила записку, которую они только что прочитали, в пакет для улик, чтобы криминалисты могли ее осмотреть.