Анна появилась из ниоткуда.
— Ну здравствуй, Фил, — сказала она, приподняв подбородок и подходя ближе. — Игрушка работает?
— Я рад тебя видеть, — с улыбкой кивнул Филипп.
Его руки легли ей на талию. Анна отвела глаза, но вытянула шею, позволяя поцеловать себя в щёку, и только потом повернулась к Филиппу. Она положила ладони ему на плечи и усмехнулась собственным мыслям.
— Я тебя тоже. — Её взгляд метнулся вниз, но она тут же заставила себя смотреть ему в глаза. — Ты ведь хочешь от меня что-то услышать?
— Не что-то, — поправил Филипп и заправил выбившуюся из косы прядь Анне за ухо. — Я хочу услышать ответ. Определённый.
— Твой отец точно позволил?
Она прикусила губу, хватаясь за последнюю надежду. Может, Элиад Керрелл изменил решение. Может, Филипп соврал, чтобы увидеться с ней… Она бы раскусила его, это точно. Но всё это разбилось в пух и прах, когда Филипп кивнул, и не было в нём ни тени сомнения.
Анна заставила себя улыбнуться, надеясь, что выходит не слишком вымученно.
— Тогда… — Она покачала головой и набрала в грудь побольше воздуха. — Тогда да, Фил. Я согласна стать твоей женой.
Она прыснула, морща нос. Филипп прижал её ближе и, несмотря на слабое сопротивление, поцеловал. Он гладил её лицо, волосы. Она обнимала его за шею и прочерчивала ногтями полосы за ушами и на щеках.
— Ты ведь не рада, правда? — вдруг спросил Филипп, глядя Анне в лицо.
Она распахнула глаза и после небольшой паузы ответила:
— Я… просто не вижу себя ни в платье, ни тем более во дворце. Я ведь даже не выгляжу как светская дама! Например, что мне делать с этим? — Анна провела пальцем по татуировке под глазом и скривилась. — Вряд ли в твоём обществе привыкли к такому. Хоть у кого-нибудь есть татуировки? Или таких сразу сжигают как заклеймённых?
Филипп с удивлением посмотрел на закрывающую несколько тонких шрамов тёмно-розовую татуировку в форме двух клыков. Она его никогда не смущала, несмотря на то что и правда выглядела необычно и привлекала взгляд. Он не представлял Анну без этой яркой метки. Она была её частью, её индивидуальностью, напоминанием, кто она и снаружи, и внутри. Ему это нравилось, у него и в мыслях не было её прятать или стыдиться, но всё же он неуверенно спросил:
— А ты можешь с ней что-то сделать?
Анна нахмурилась. Ожидала она явно не этого.
— Возможно.
Поджав губы, она ещё раз провела пальцем по татуировке, и под её прикосновениями розовый стал бледнеть, пока от «клыков» не остались лишь лёгкие очертания, сливающиеся с цветом смуглой кожи. Филипп в замешательстве поднёс руку к щеке Анны. Она выглядела так непривычно… Он дотронулся большим пальцем до тонких шрамов, расходившегося, как молнии, как веточки. Если замаскировать татуировку Анна могла, то их не спрятала бы никакая магия.
— И ты согласна её убрать? — прошептал Филипп, заглядывая Анне в глаза.
— Ну ты ведь этого хочешь, да, Керрелл? Твой отец, я уверена, и так против меня, не будем шокировать ещё и матушку.
* * *
Они гуляли по парку несколько часов, намокая от скатывающихся с деревьев капель. Анна пыталась шутить про то, как будет нелепо выглядеть в свадебном платье, как классно было бы в нём полазать по деревьям и пострелять. Филипп смеялся, а сам заикнуться про подготовку не решался, и, обещав списаться, они распрощались у парковых ворот. А после Филипп переместился в дворцовый парк, где его и застал наконец разразившийся ливень.
Крупные капли били в лицо, заставляя жмуриться, но вместо того, чтобы бежать в замок, Филипп поднял воротник и, засунув руки в карманы, побрёл по парковым дорожкам. Он даже не заметил, как пришёл к задней лестнице.
Вдруг главные ворота распахнулись, и Филипп застыл в удивлении. Во двор въехала карета, и из неё, держась левой рукой за лакея, вышел Элиад Керрелл, облачённый в чёрный дорожный плащ. Он встретился напряжённым взглядом с сыном, и тот поспешно выпрямился и кивнул в знак приветствия, отмечая, что правая рука отца висит на бандаже. Элиад кивнул в ответ и прихрамывая пошёл к лестнице. Его волосы отросли, ожоги на лице сошли, оставив лишь несколько шрамов за ухом и у шеи. Выглядел Элиад задумчиво, хмуро, а на лбу меж бровей залегла глубокая морщина. Казалось, он даже не заметил, когда Филипп поравнялся с ним.
— Вы вернулись раньше, чем собирались, отец, — произнёс Филипп, подстраиваясь под темп отца и неотрывно глядя на него. — Что-то произошло?
Элиад повернулся и ещё больше нахмурился. С упрёком он окинул промокшего сына взглядом, но лицо его было такое усталое и отрешённое, что Филипп понял — ему не до того.
— Что-то случилось? — повторил Филипп.
Элиад медленно кивнул.
— Печальные новости с Санаркса…
Филипп в недоумении расправил плечи.
— С Санаркса?
22
Санаркс был укутан предтраурной дымкой. Белоснежные стены величественного замка посерели, блестящие лазурные крыши утратили яркость, и высоко поднятые флаги, напитавшись туманом, понуро висели на шпилях, изредка колыхаясь под слабым ветром. Столица жила в смутном ожидании.
— Вы не волнуйтесь, ваше высочество, в Летнем погода отличная! — сказала мадам Берроуз, улыбаясь и затягивая корсет на платье своей госпожи.
Хелена хмуро посмотрела на отражение служанки. Та прекрасно знала, что её волновала далеко не погода, но продолжала изображать спокойствие и беззаботность. Она пыталась передать их и Хелене, но это было бесполезно. Ничто в этом мире — да и во всех остальных — не смогло бы унять её тревогу. Сейчас всё было слишком безнадёжно и серьёзно.
Хелена взглянула на себя в высокое зеркало в золочёной раме — и тут же отвела взгляд. Отчего-то она видела в нём не себя — отца. Они были похожи: иссиня-чёрные волосы, тяжёлый, въедливый взгляд тёмно-голубых глаз, одна стихия, — и в первый раз в жизни Хелена боялась сходства.
Глубокий вдох — и, закрыв глаза и запрокинув голову настолько, насколько позволяла причёска, она провела дрожащими пальцами по лёгкой струящейся юбке. Холод шифона скользнул по коже, почти успокаивая. Хелена сжала ткань и раскрыла глаза. Мадам Берроуз не успела вернуть себе маску воодушевления и так и осталась смотреть на принцессу с искренним сожалением.
Хелена сжала губы и сошла с небольшого пьедестала у зеркала.
— Дальше я справлюсь сама. Можете идти, — спокойно проговорила она, не глядя на женщину. Что было лучше, жалость или притворство, она не знала.
Мадам Берроуз коротко кивнула и с тяжёлым вздохом вышла за дверь. Хелена посмотрела ей вслед и повернулась, опять избегая зеркала, к трюмо. Она достала из резной деревянной шкатулки крупные золотые серьги и осторожно надела тяжёлые украшения. Бриллианты в золотых кружевах заиграли на бледной коже солнечными бликами, кажущимися слишком неуместными в этот туманный полдень и в этой напряжённой, тоскливой атмосфере.
Встряхнув головой и накинув на плечи шаль, Хелена вышла из комнаты. В последние недели в коридорах не зажигали огней, не раскрывали штор. Всё стало ещё более мрачным, чем когда её отец слёг в последний раз. Больше года приступы повторялись слишком часто, и врачи, как ни старались, не могли его вылечить. Только отсрочивали неизбежное. За этот год Хелена выучила путь к комнате отца так хорошо, что могла бы пройти его с закрытыми глазами. Она уже не замечала, как оказывалась в западном крыле у высокой резной двери, которая была постоянно приоткрыта и у которой она провела не одну ночь.
Хелена проскользнула в комнату, шурша юбкой, и жестом велела сиделке, старой женщине, которую помнила с детства, выйти. Спальня тонула в темноте, и единственный яркий огонёк — свеча на прикроватной тумбе — трепетал, создавая страшные живые тени от окруживших его склянок лекарств.
На широкой кровати с балдахином лежал человек, уже не казавшийся таким грозным и властным, каким был до того, как болезнь свалила его. Грузная фигура Гардиана Арта казалась теперь дряхлой оболочкой, поминутно содрогающейся от гремящего кашля. У Хелены защемило сердце. Она присела на край отцовской постели и взглянула ему в лицо. Морщины на нём стали глубже, глаза были закрыты, а губы то и дело изгибались от мучительных попыток сдержать кашель. Отец вздрогнул, почувствовав лёгкое прикосновение холодных тонких пальцев к своей горячей руке, и прохрипел, не открывая глаз: