Под восторженными взглядами сыновей Элиад Керрелл продолжал:

— Некоторые дела касаются и вас. — Он чуть дольше посмотрел на Филиппа. — Это значит, мальчики, что вы поедете на полигон со мной.

— Ей! — Эдвард качнулся на стуле так, что едва не опрокинул его, но вовремя схватился за столешницу.

Он залился краской, едва сдерживая смех, несмотря на короткий осуждающий взгляд матери. Остальные предпочли сделать вид, что не заметили выходки.

Сразу после ужина Филипп, отчего-то совсем не радующийся поездке в Ворфилд, исчез. Казалось, он избегал младшего брата, а Эдвард так хотел расспросить его обо всём! Но, к досаде, Филипп ни разу не оставался один, когда Эдвард наконец находил его: то он сидел в гостиной с матерью, то рядом оказывался гувернёр, а порой и одна из пронырливых сплетниц-служанок, которых всё всегда интересовало. Мальчики давно уяснили, что при них никак нельзя секретничать.

Долгие настойчивые взгляды, намекающие, что стоит выйти и поговорить, не срабатывали: Филипп мастерски их игнорировал, и Эдвард решил подождать. Тем более ему было что ещё рассказать брату, но он сомневался…

Ночная тень легла на замок. Свет в коридорах погас, редкие горящие шары потускнели и опустились на свои места — отдыхать. Все шторы были закрыты, последние угли догорали в оставленных без присмотра каминах, стихли звуки шагов, и только на кухне до сих пор вполголоса трещали кухарки, подгоняя поломойку, которой только мешали убирать. На верхних же этажах тишину и безмятежность уснувшего замка не нарушало ничего, и только через какое-то время в спальном детском крыле бесшумно приоткрылась дверь. В образовавшуюся щель высунулась мальчишеская голова. Голова осмотрелась и, не обнаружив никого вокруг, юркнула в темноту коридора. Осторожно прикрыв за собой дверь, принц Эдвард на цыпочках подобрался к комнате брата и без стука вошёл.

— Ты спишь? — прошептал он, зажигая на кончиках пальцев слабые, ничего не осветившие огоньки.

— Ещё бы, — пробурчал Филипп, ворочаясь в кровати. — Чего тебе?

Эдвард на ощупь и по памяти пробрался к постели брата, нашёл кресло и с ногами забрался в него, зажёг свечи в витиеватом канделябре на прикроватной тумбе.

— Видишь, что я могу? — тихо спросил он. — Я часто думаю о магии. Надо рассказать отцу, как считаешь?

— Надо, — отозвался Филипп, делая вид, что не обращает внимания на то, как просто Эдвард не только говорит о магии, но и использует её. Ещё вчера у него не было никаких способностей вообще! Или были, но он молчал?

— Мне кажется, ему сейчас не до того…

Эдвард расстроенно притянул колени к груди, внимательно глядя на Филиппа. Тот смотрел на него серьёзно.

— Да, наверняка его занимают и походы, и проверки границ, или чем он там так занят, что собрался в Ворфилд, но чем раньше ты скажешь, тем быстрее начнёшь учиться.

— Н-да… Я даже не думал, что смогу так рано! — Эдвард качнул головой, а его лицо расплылось в счастливой улыбке. — У тебя ведь магия всего год назад проявилась.

Филипп проигнорировал эту реплику, сказанную так просто, без злорадства, наблюдая, как брат то зажигает свечу, то снова тушит её. Зажёг. Потушил. Зажёг. Потушил. Зажёг…

— Эд, хватит! Чего ты вообще пришёл?

— Поговорить. О том сборе.

— Да рейд это, рейд, — раздражённо ответил Филипп. Его глаза забегали, и продолжил он шёпотом: — Чтобы границы проверять и укреплять.

— Но зачем? И ты говорил, что они все волшебники… — Эдвард широко распахнул глаза.

— Значит, это серьёзный рейд. С какой-то целью, — с нажимом произнёс Филипп и, видя готовность Эдварда спросить что-то ещё, прервал его: — Иди спать!

— Но!

Эдвард попытался возразить, но Филипп задул свечу, завернулся с головой в одеяло и бросил:

— Я хочу спать. Иди к себе.

Эдвард не стал больше спорить и, поникнув, медленно вышел из комнаты, постоянно оборачиваясь. Но Филипп остался непреклонен, и, лишь когда дверь закрылась, он посмотрел через плечо, убедился, что один, и достал синернист[2]. Отцу он уже не верил, когда тот говорил, что с Пиросом всё в порядке. Все эти рейды, частые отлучки отца в Ворфилд и на другие военные базы, особенно на юг, визиты генералов во дворец — ничто не укрылось от цепкого взгляда Филиппа. И он хотел знать причины, но у него не оказалось доступа ни к одной статье, где бы упоминалось слово «рейд», и никто не ответил бы ему на вопросы так прямо, как он того желал.

Эдвард ворочался полночи, не в силах уснуть, и думал о разговоре с братом. Что могло быть такого важного на границах? Мысли атаковали, роились, предположения чудесным образом выстраивались друг за другом, порой не имея ни малейшей связи, и, вконец запутавшись в собственных теориях, Эдвард незаметно провалился в сон. Проснулся он, лишь когда няня — полноватая женщина в идеально выглаженном платье и со старинными украшениями, которыми явно очень гордилась — пришла будить его. Эдвард мгновенно распахнул глаза от резкого света, проникшего сквозь распахнутые шторы, и сел на кровати, потягиваясь. Сонная дымка отступала, и, стоило Эдварду прийти в себя, как лицо его просияло. Выскочив из кровати — и напугав таким поведением няню, — он подбежал к окну и прижался носом к стеклу, пытаясь увидеть, что происходит во дворе. Мысли его были уже далеко, в Ворфилде, куда его с братом и отцом доставят совсем скоро.

— Сэр Эдвард, — строго произнесла няня. — Вам нужно умыться и позавтракать. Его величество будет ждать вас внизу через час!

Ничего толком не рассмотрев, кроме пары прошедших по двору слуг, Эдвард нехотя оторвался от окна. Под строгим наблюдением он проглотил завтрак, быстро оделся и, на ходу натягивая плащ, со всех ног бросился к большой лестнице.

Отец уже ждал внизу, в большом освещённом холле, одетый в дорожный костюм. Он только что отпустил посыльного, и тот, кивнув в знак приветствия, пробежал мимо Эдварда вверх по ступеням. Филиппа ещё не было.

— Доброе утро, папа! — прокричал Эдвард, сбегая с лестницы.

— Доброе, сын, — едва заметно улыбнулся сияющему от предвкушения сыну Элиад. — Перестегнись.

Эдвард бросил взгляд вниз, неловко улыбнулся и быстро перестегнул пару пуговиц, которые на бегу всунул не в те петли.

Парой минут позже показался Филипп. Под его светло-зелёными глазами залегли тёмные круги, а лицо выражало то ли расстройство, то ли обеспокоенность. Эдвард кинул на брата заинтересованный взгляд, но ничего не спросил, хотя от любопытства чесались и руки, язык. И, как бы Эдвард ни старался весь путь до кареты смотреть куда угодно ещё, взгляд возвращался к Филиппу. Тот, вжав голову в высокий воротник дорожного плаща и засунув руки в карманы, делал вид, что не замечает, как попытки Эдварда проваливаются одна за одной. Это нервировало, но Филипп держался, молчал. И не смел обгонять отца, хотя так хотелось скорее оказаться в карете, зажаться там в угол — и чтобы никто не трогал.

Карета ждала во дворе, совершенно не похожая на те, в каких обычно приезжают на балы: никаких сложных узоров, вензелей, ярких цветов, позолоты и драгоценных камней. Вид был прост: выкрашенный чёрной глянцевой краской стальной корпус, большие колёса и две отдельные кабины — для пассажиров и для водителя.

— Без лошадей? — удивлённо прошептал Эдвард.

— Вейер постарался! — гордо улыбнулся сыну Элиад Керрелл.

Мастера Вейера, самой технологичной страны континента, потрудились на славу: теперь у карет был двигатель, работающий на энергии драгоценных камней — главного топлива. Секреты мастера не раскрывали, но слухи ходили, что чертежи пришли из-за океана, с загадочного «второго материка» Форкселли, что делало такие кареты ещё более престижными и желанными.

Любовно улыбнувшись своему приобретению, Элиад Керрелл забрался в обитый тёмно-алым бархатом салон. Мальчики уже расположились там друг напротив друга. Филипп устало развалился на подушках. Эдвард подвинулся, давая место отцу, а потом и вовсе пересел на сторону к брату. Элиад подал водителю знак, и карета двинулась.