Вдруг штора качнулась. Филипп нахмурился и вынул один из наушников. Казалось, что в коридоре тихо, но он был уверен, что не один — штору кто-то задел. Он вынул второй наушник и в абсолютной тишине услышал лёгкие, осторожные шаги и шорох ткани. Филипп выглянул из убежища, стараясь не шуметь на случай, если это охрана, и глаза его округлились.

Недалеко от его укрытия к углу коридора кралась девочка с закрученными в крупные кольца тёмными волосами. Пара шагов — она ступит за границу сигнальных чар. Её вряд ли арестуют, но шум поднимут и, может быть, отложат собрание. Это в лучшем случае. В худшем — Филиппа обнаружат тоже. Он сглотнул, представляя реакцию отца. Нет, этого он допустить никак не мог.

Раздражённо выдохнув сквозь зубы, Филипп отложил прибор и слез с подоконника. Бесшумно он подкрался к девочке — и схватил сзади, зажимая ей рот. Она едва слышно вскрикнула и дёрнулась, чтобы вырваться, но Филипп оказался сильнее. Её сердце забилось чаще, и она задержала дыхание.

— Тихо, — прошептал Филипп. — Не бойся. Если ты не будешь кричать, я тебя отпущу. Договорились?

Помедлив мгновение, девочка кивнула. Филипп убрал руку с её рта, но вместо того, чтобы отпустить полностью, вцепился в запястье и потащил за собой к окну, подальше от поворота.

— Но… — воскликнула она, оглядываясь.

— Тихо, — повторил Филипп. — Скажи спасибо, что я тебя увёл. Тебе здесь нельзя находиться. Увидят — будут неприятности. А они увидят. Там сеть.

Девочка скрестила руки на груди, недовольно щёлкнула каблуками и надула губы. Потом прищурилась и метнула упрямый взгляд на Филиппа.

— Вам тоже нельзя здесь находиться, — выдала она и небрежным движением откинула упавшую на плечи прядь.

Филипп смерил её взглядом. Белое платье с кружевами и бантом под грудью, перчатки до локтей, сверкающие бриллиантами цветы на украшениях — явно дочка одних из богатейших гостей замка. Она была симпатичной девочкой с острым подбородком, тонким носом и раскосыми ярко накрашенными глазами. Её можно было бы назвать красивой, но Филипп чувствовал что-то, что не позволяло ему это сделать. Наверно, дело было в сверлящем, изучающем взгляде тёмно-голубых глаз. В слишком взрослом взгляде.

А ещё она ему кого-то напоминала, только Филипп не понимал, кого именно.

— Это мой замок, мне можно, — сказал он и сел на подоконник. — Уходи, иначе я сообщу охране.

— Чтобы вас тоже арестовали и отсюда увели? — Девочка по-кукольному взмахнула ресницами. — А вы ведь тоже делаете то, что нельзя. — Она заглянула за штору и заметила синернист, из которого до сих пор вылетала голограмма, изображавшая представителей Альянса. — Следите за всеми.

— О небо! — Филипп закатил глаза. — Уходи. Я и так пропустил много из разговора, а тут решается судьба моего королевства. Я хочу послушать.

— Я тоже! Я слышала, что мой отец на подобных собраниях говорит занятные вещи.

Девочка заинтересованно смотрела на то, как активно жестикулировали мужчины на изображении, а Филипп смотрел на неё. Впечатление, что он должен был бы её знать, усиливалось.

— А кто твой отец? — спросил он осторожно.

Девочка театрально закатила глаза.

— Ну да, мы ведь с вами лично не знакомы. Хелена Арт. — Она протянула ему руку, переворачивая её, будто не решив — для рукопожатия или для поцелуя её подаёт. — А вас я знаю, вы…

— Вот чёрт!

Филипп ударил себя по лбу. Как он сразу не понял? Тёмные волосы, недовольный прищур… Она была копией Гардиана Арта! И это объясняло ему всё, начиная с её поведения и заканчивая его моментальной неприязнью.

Хелена удивлённо подняла брови.

Филипп покачал головой, вскочил с подоконника и зашагал прочь, бормоча себе под нос о том, как его раздражают «эти Арты».

Хелена непонимающе смотрела ему вслед, как-то мечтательно улыбаясь. Она прикоснулась к запястью, к плечу… Казалось, что она всё ещё чувствовала его руки, немного грубые прикосновения. Она жалела, что он ушёл. В нём было что-то притягательное, моментально зацепившее, очаровавшее. Он был выше неё, сильнее, его взгляд изучал её. Возможно, лишь оттого что Филипп не мог понять, кто она вообще такая, но Хелена об этом не думала. Больше ей нравилось вспоминать его широкие плечи, зелёные глаза, кажущиеся такими умными и серьёзными. Наверно, с ним о многом можно было поговорить. Наверно, было бы мило посидеть рядом на подоконнике, подслушивая то, что им нельзя было слышать. Наверно, они бы неплохо смотрелись вместе. Наверно… Если бы он не ушёл.

Вдруг в тайном коридоре с грохотом открылась дверь, послышались шаги, возмущённые голоса. Хелена вздрогнула и шмыгнула в укрытие Филиппа за шторой.

Впервые в жизни Эдвард ненавидел замок. Ему претило всё, в нём происходящее. Как только спала дымка праздников, так тщательно удерживаемая мадам Керрелл и её слугами, вернулось то, от чего Эдвард устал за лето, — политика. Уехали дамы, увезли с собой дочерей и сыновей, а с ними пропала и последняя мишура. Вернулось уныние, пришли серьёзность и серость. И уходить они не собирались.

«Можно я уеду?» — спрашивал Эдвард, но, взяв сына за руку, Агнесс Керрелл с глазами, полными беспокойства, качала головой, и всё, что ему оставалось: надеяться, что не зря.

Но шли дни. Пробегали мимо неделя, вторая. Кончились домашние задания, кончились способы уговорить Филиппа подраться на мечах. Приближался день рождения Эдварда, но казалось, что об этом никто не помнил. И Эдвард злился. Тихо, молча, стискивая зубы и меча во всех грозные взгляды. Это не прогоняло тоску, повисшую в каждом углу замка, но он не мог успокоиться. Так было нечестно.

Когда оставалось два дня, а замок ничуть не приблизился к тому торжественному убранству, как перед днём рождения Филиппа, Эдвард решил, что так дальше продолжаться не может. Ему нужно было знать — и знать правду. Мать он спрашивать побоялся. Филипп бы не сказал. И тогда Эдвард вызвал единственного человека, который мог ему сказать всё прямо, стоило только попросить.

Вытянутое лицо Джона сформировалось из множества искр, вылетевших из синерниста.

— Ну привет, Керрелл. Ты не вовремя.

В подтверждение сказанному Джонатан начал расчёсывать длинные светлые волосы, глядя поверх камеры.

— Я тоже рад тебя видеть, — закатил глаза Эдвард.

— Вижу. Так что тебе? — Джон встал, и теперь только его обнажённая спина мелькала на фоне комнаты.

— Сядь и послушай, в конце концов! — вскричал Эдвард.

— Не горячись.

Когда Джон вернулся на место, застёгивая рубашку, Эдвард продолжил:

— Я хочу спросить тебя и жду ответ абсолютно честный. — Он выпрямился и скрестил руки на груди. — Без каких-либо увиливаний.

— Ты сегодня слишком серьёзный, — подметил Джонатан, наконец глядя на друга. — Что-то не так?

— Что насчёт моего дня рождения?

Эдвард уловил на лице Джона смятение и секундную борьбу.

— Мы приглашений не получали, — признался он. — Я думал, что это по какому-то поводу. Может, что-то планировалось… Со мной это не обсуждают.

Лицо Эдварда вытянулось в изумлении, а через мгновение он скривился в горькой усмешке.

— То есть не будет никакого праздника… — Он покачал головой и подпёр щёку кулаком. — Ну конечно. Кому вообще есть до этого дело?

Ненадолго повисла тишина. Джонатан чувствовал неловкость, но вместо того, чтобы что-то говорить, морщился и застёгивал вышитый искрами жилет. Эдвард смотрел в окно на серое скучное небо. Вдруг его глаза расширились, брови взлетели, появилось задумчиво-восторженное выражение. Он резко обернулся к голограмме Джонатана.

— Ты занят?

— Разве незанятой человек будет так одеваться? — Он демонстративно дёрнул лацканы и указал на только что приколотую золотую брошь-ящерицу, украшенную россыпью бриллиантов, топазов, сапфиров. — Сегодня ночью у меня есть несколько очень важных дел.