— В этом способе много бумажек и мало гарантий, — говорил Родерт, стараясь сделать речь более размеренной, — но я слышал, что не раз срабатывал. И у вас тоже наверняка сработает! — Он активно закивал. — Им пользуются те, кто за высокие заслуги перед государством или за работу на высоких должностях хочет попасть в Восточный Альянс. Можно попасть в секретари и ездить на собрания или посещать архивы… Я читал, что некоторых даже после приглашали в Совет Магии!

— Ближе к делу, Родерт!

— Да-да! В общем, вам всего лишь нужно отправить прошение любому высшему представителю Альянса. Кто-то может подписать вам документы, и вы сможете выступать от лица этого человека. Не обязательно через свою страну.

Филипп кивнул. Через Пирос у него и не получилось бы: отец бы не позволил.

— Они могут отказать? — Филипп изогнул бровь.

— Могут. Но вы отправляете личные письма, так что кто-то может и согласиться. Если не получится сразу, можно попробовать написать главе Альянса, её превосходительству Вильгельмине де Монтель, вы наверняка её знаете. Если откажут ещё и там… Но вам не откажут! — быстро поправился Родерт, понимая, что едва не сказал то, чего не следовало. — В общем, это можно сделать уже сейчас, но если вы получите предварительное согласие хоть от одного члена Альянса, то совещание они соберут после восхождения Новой Звезды. По окончании процесса вам придёт извещение, документ…

— Это напоминает прошение о досрочном восхождении на престол, — хмыкнул Филипп. — Но в общем неплохо. Возможно, если всё пойдёт как надо, я получу эту бумагу и стану членом Альянса уже к весне!

Он довольно покачал головой, и Родерт просиял.

— Вам нужно что-то ещё, сэр? — спросил он.

Филипп поднял на него задумчивый взгляд и медленно кивнул.

— Список представителей Альянса, которым стоит написать, разумеется.

— Есть! — воскликнул Родерт, вытягиваясь по струнке.

— Сэр! Корреспонденция! — Родерт бесцеремонно ворвался в комнату Филиппа.

У того по спине прошёл холодок. Прошлый приход писем оказался совершенно безрадостным. После полумесяца размышлений, как корректнее и уважительнее составить прошения, Филипп отправил их нескольким представителям Альянса и в течение недели получил отказ на каждое. Сухими словами все отписывались о том, что по тем или иным причинам вынуждены отказать.

Вторую партию Филипп отправлял с опаской, подобрав таких людей, которые не могли отказать ему из-за сотрудничества с королём Пироса. Писать некоторым Филипп не хотел, но понимал: каждый высший председатель был его шансом. В один момент он даже подумывал отправить прошение сразу мадам де Монтель, но у такой важной дамы наверняка было слишком много дел, чтобы заботиться ещё о его проблемах.

Прогнав Родерта, Филипп стал вскрывать конверты и с каждым новым сильнее расстраивался. Опять отказы.

Он уже не ждал ничего особенного, как вдруг обнаружил в одном из формальных документов приложение: недлинную записку без подписей и печатей, лишь с инициалами в конце. Сердце упало в пятки — это было письмо от Гардиана Арта.

Сначала Филипп хотел выбросить записку, сжечь её и никогда о ней не вспоминать. Он буквально слышал сочащийся меж строк яд. Как он вообще осмелился написать этому человеку? Но потом… Потом осознал: Гардиан Арт повторяет его мысли. Он столько раз думал о том, что стоило бы попробовать написать мадам Монтель, но он опасался. Она не выглядела грозно, но никто и никогда не сомневался в её могуществе. Слишком самонадеянно было допускать мысль, что ей могло быть дело до прихотей несовершеннолетнего мальчишки. Даже если этот мальчишка — принц. Даже если он знает, что может, что достоин!

Филипп приложил ладонь ко лбу. У него в голове всё переворачивалось, и он не знал, что делать. Он получил совет от человека, которого терпеть не мог. Более того — он хотел этому совету последовать. Если откажет мадам Монтель, он сможет сложить руки, сжечь бумаги и смириться. Он, конечно, мог бы сбежать, в тайне от отца проникнуть на фронт или развесить жучки по всему замку, по всему полигону — по всему Пиросу! — чтобы знать всё и обо всём. Он мог бы — но хотел играть честно. И теперь его мысли занимал один вопрос: было ли писать мадам Монтель напрямую честно?

— Что значит, ты не приедешь? — возмутился Эдвард во время одного из коротких звонков Филиппа домой. — Ты хоть понимаешь, что срываешь праздник не себе, а всем?!

Через неделю должен был состояться большой раут по случаю восемнадцатого дня рождения Филиппа. Он выпадал на первый день Восхождения и длился почти неделю до самой светлой ночи, когда Новая Звезда, символ смены года, сияла так ярко, как солнце.

— Так нужно, — холодно отозвался Филипп и покосился на лежащие рядом бумаги. Он написал так много вариантов прошения, так много листов выкинул в камин…

На заднем плане мелькнуло платье матери, и вскоре она появилась рядом с Эдвардом в свете луча синерниста. Она была обеспокоена и разочарована, Филипп видел это даже в мерцающих искрах изображения.

— Я всё ещё не понимаю твоего отказа, Филипп, — вздохнула она.

— Прости, мама. — Он опустил глаза. Он не хотел её расстраивать, но и позволить себе провести — потерять! — время в замке тоже не мог.

— Фил, давай! — воскликнул Эдвард. — От недели ничего не случится с твоими очень важными делами. — Он показал пальцами кавычки.

Филипп покачал головой. Его дела не могли ждать. Более того, он боялся встретиться с этими «делами» лицом к лицу. Любой, кому он отправлял прошения, мог случайно или намеренно рассказать об этом его отцу, и тогда бы все планы пошли прахом. Уж лучше было оставаться в неведении, чем каждый момент опасаться раскрытия.

— Я всё сказал, — отрезал Филипп. — Хороших вам праздников. Я обязательно свяжусь с вами потом.

Он отключил связь, не дожидаясь ответа.

Когда луч погас, Эдвард фыркнул и откинулся на спинку кресла, скрещивая руки на груди.

— Он всегда так! — пробурчал он, косясь на мать. — Ни себе, ни другим!

Мадам Керрелл о чём-то размышляла, на её лбу залегла глубокая морщинка.

— Ну почему же? — спокойно сказала она спустя некоторое время. — Пусть Филипп делает, что ему заблагорассудится. Я прикажу поправить приглашения, и все приедут на зимние гуляния. Просто это случится на пару дней позже, и будет приглашено немного меньше людей.

Она расправила плечи, довольная своим решением и ушла, не замечая, как Эдвард бесшумно с облегчением выдохнул и возвёл руки к потолку, благодаря Небо за то, что ничего не сорвалось.

И вот в назначенный день, когда начали прибывать гости, Эдвард занял своё место у окна на втором, чтобы не привлекать внимания, и следил за тем, как шикарные кареты заполняли передний двор замка. Он заламывал пальцы до хруста костяшек и надеялся, что Фрешеры приняли приглашение. Ему пришлось несколько раз как бы случайно упомянуть семью Шерон при матери, а потом подсмотреть, как та добавила их в список гостей, делая вид, что не понимает мотивов сына. После таких ухищрений никто не мог отказаться!

Но Эдвард волновался. С Шерон они не общались лично с вечеринки у Джонатана — за четыре месяца они обменялись лишь парой милых писем. И теперь ждал встречи и надеялся, что дни, которые они проведут на Пиросе, пройдут не зря.

Тут Эдвард вытянулся и присмотрелся. Из кареты, приняв помощь лакея, вышла невысокая темноволосая женщина в длинном лиловом платье и светлой меховой накидке, а за ней — девушка. Она придерживала накинутое на плечи пальто и обводила взглядом двор. Эдвард был уверен: Шерон успела увидеть его в окне, пока матушка не окликнула её, увлекая за собой. Они пошли к широким ступеням, которые покрывал припорошённый снегом ковёр. В этот же момент Эдвард, поправив камзол и пригладив волосы, начал медленно, будто шёл по своим делам без единого умысла встретить гостей, спускаться по лестнице. Они встретились, когда гости в компании молоденьких фрейлин и помощника королевы — мужчиной в летах с вытянутым серьёзным лицом, который, улыбаясь, казался самым приветливым человеком на свете — уже поднялись на площадку между первым и вторым этажами.