Его величеству о провинности сына даже не сказали…

Полгода пролетели потоком умных книжек. От текстов пухла голова, ничего читать и учить Эдвард не хотел, но больше ему делать было нечего. Джонатан катался без него, каждый раз с сочувствием глядя на вынужденного оставаться на кампусе друга; в замке, куда приходилось уезжать и отчитываться матери по учёбе, ничего не происходило. Выдохнул Эдвард, лишь когда прошли экзамены, за каждый из которых он получил отлично. Тогда ему показалось, что мать осталась довольной и потеплела, забыв о его зимней провинности.

«Возьми маман в путешествие, — предложил Джонатан. — Она полностью оттает. Поверь, она нужна тебе в хорошем расположении духа. У меня планы на тебя на осень».

Эдвард скривился: кто вообще ездит с мамами? Он хотел поехать с другом, расслабиться, наверстать время, потраченное на наказание, но, подумав, понял, что так будет лучше. Матери было нужно отдохнуть от плохого настроения отца. Тот был не в духе постоянно. Это стало слишком обыденным, но всё ещё неприятным.

Война на юге разгоралась. До конца зимы всё было на удивление спокойно, но стоило начаться оттепели, как огромные чёрные машины неизвестного происхождения пересекли границу в четырёх местах и стали двигаться вглубь. В ближайших городах поднялась паника, люди уезжали, боясь, что враг доберётся до них, и даже в столице начинали задавать вопросы: «Что будет если они прорвутся за барьер?» Машины считали непобедимыми, неразрушимыми, пока наконец одна не была выведена из строя. Армия понесла большие потери, но командование было уверено — не зря. Теперь у них были детали, теперь они могли понять, как механизмы работают и как их сломать.

И пока механики разбирались с машинами, пока обстановка накалялась и даже зажиточные семьи чувствовали давление выросших налогов, а на юге гремели взрывы, Эдвард увёз мать на северо-запад, в спокойный Западный Альбион. Это была небольшая страна у подножья пограничных гор: чистый воздух, гейзеры, горячие источники — всё, что нужно, чтобы отвлечься от ужасов в родной стране.

Именно там в конце лета Эдвард получил короткое, но интригующее сообщение от Джона: «Будь в Академии на неделю раньше. Очень важно!»

Эдвард сглотнул и, быстро скрестив пальцы, обратился к матери.

— Мама? — Он мило улыбнулся. — Ты не против, что я тебя оставлю немного раньше и вернусь в Мидланд? Я вёл себя примерно. — И быстро закивал.

Удивлённая мадам Керрелл пожала плечами, и Эдвард начал собираться.

— Эдвард, чёрт тебя дери! — Голос Джонатана перекрыл шум коридора Академии.

Все поворачивались к нему с немым недовольством.

Эдвард закатил глаза и обернулся ровно за секунду до того, как в его плечо впилась, подобно когтям, рука друга. Джонатан отдышался, выпрямился, поправил камзол, пригладил выбившиеся из небрежного хвоста волосы и недовольно посмотрел на Эдварда.

— Полшколы слышало, как я тебя зову. Все — кроме тебя.

Эдвард пожал плечами. Он приехал вовремя и провёл в Академии несколько часов, обходя все сады и гостиные, безуспешно пытаясь найти Джонатана. Он слишком устал, чтобы радоваться его появлению.

— Я не слышал, извини.

— Ладно, не важно, — отмахнулся Джон. — Ты, наверно, давно сгораешь от нетерпения узнать, что же такое намечается.

— Нет. Перегорел. — Эдвард оттопырил губу.

— Ах вот оно как. — Джонатан приподнял бровь и криво усмехнулся. — Ну, тогда тебе не будет интересно, что мы оба приглашены на съезд Особого Круга! Ежегодное празднество для особо почётных гостей, достигших определённого возраста. Поверь, Керрелл, только самое элитное общество, никакой челяди.

Джон хмыкнул, покосившись на проходящего мимо парня в простой холщовой рубашке и потёртой куртке. Тот с вызовом взглянул на молодого графа, всем видом показывая, что презирает оного и все эти «элитные общества» вместе взятые.

— Организатор, к слову, — продолжал Джонатан, — я. А глава круга сейчас Лиф Стофер. Помнишь его?

— Стофер, говоришь? — поморщился Эдвард, вспоминая того подозрительного типа, от которого несло алкоголем и который вызвал его на бой, желая отыграться за проигрыш Филиппу. И снова проиграл. Эдвард был озадачен. — Я думал, что он больше не захочет со мной знаться.

— О, всё с точностью до наоборот! Он остался в восторге.

— Ладно. — Эдвард прислонился к стене, недоверчиво глядя на Джона. — И кто, по мнению Стофера, элита?

Он хмыкнул. Джонатан поправил волосы.

— Ты удивишься, насколько разнообразна будет публика! Я пол-лета знакомился с учениками других школ и просто с отличными людьми и могу точно сказать, что они того стоят. — Джон посмотрел на всё ещё сомневающегося Эдварда. — Соглашайся, Керрелл! Хоть ты и принц, но если откажешь — больше не позовут. Спроси у Филиппа.

— Поэтому они сражались со Стофером? — Эдвард весело прищурился. Он знал, почему произошло то сражение, почему Филипп не принял приглашение в своё время, но ему было интересно, что рассказали об этом Джону.

А того вопрос застал врасплох.

— Не знаю… — протянул он и тут же сменил тему: — Ты согласен?

Эдвард кивнул.

Карета довезла молодых людей до поместья, указанного на пригласительной открытке молочного цвета. Одноэтажный особняк с насыщенным тёмно-зелёным фасадом, украшенный белого цвета лепниной, колоннами и оконными рамами скрывался за идеально ухоженным садом. Прямой дороги от центральных ворот для карет не было — все заезжали через заднюю калитку, но нанятый извозчик остановился спереди, а потому до широкого крыльца Эдварду и Джонатану пришлось пройти под тремя белоснежными железными арками, обвитыми тёмным плющом.

— Ни разу в жизни не видел таких садов! — признался Эдвард, вертя головой туда-сюда, пытаясь поймать все виды. — Наш, на Пиросе, в сравнении с этим прост, как кожаная куртка в сравнении с парадным камзолом. Мидланд порой поражает!

— О, ты просто не был в дворцовых парках Санаркса. — Джонатан самодовольно улыбался, глядя по сторонам. — Один лабиринт чего стоит! Шикарные фонтаны, мраморные статуи… Я, правда, там тоже не был, но видел на картинах и фотографиях. Мама старалась в нашем поместье сделать что-то подобное. На Пиросе пока он считается лучшим по дизайну, но ты бы знал, сколько туда ежегодно вкладывается! Если бы не он, наверняка бы раза в два богаче были. — Джон усмехнулся. — Этот красив, но всё же наш лучше. Наверно, из-за того, что поместье съёмное, тут нет статуй в саду, нет бюстов и оригиналов картин в доме.

Джонатан продолжал рассказывать о плюсах и минусах снятого особняка на западе Мидланда, а Эдвард лишь следовал за другом к высоким лакированным дверям с резными железными ручками. Они вошли в дом, прошли по длинной галерее, увешанной пейзажами, каждый из которых Эдвард за свою жизнь видел не меньше десятка раз в разных местах, и оказались в просторной комнате, выполненной в зелёных тонах, на обоях вились тонкие золотистые узоры-косички. Три высоких окна закрывали плотные шторы, на стенах висели редкие картины и гипсовые панно с силуэтами цветов и животных, а зелёные кожаные диваны и кресла были расставлены даже слишком ровно. По комнате летали волшебные шары. Их свет — холодно-белый и желтый — смешивался, отражался от хрустальных подвесок на люстре, от натёртого низкого столика и создавал приятную полутьму, хотя на улице ещё стоял день с серым затянутым тучами небом.

Двери с двух сторон от гостиной были настежь раскрыты, и Эдвард заглянул в обе. В помещении слева находились столы для бильярда и для карт, а справа — множество пуфиков и лежаков. Были открыты двери дальше, наверняка в общие спальни или комнаты отдыха, но Эдвард не стал проверять, а Джонатан не собирался ничего показывать. Он придирчиво окинул взглядом комнату, рывком развернул одно из кресел, руша нарочитую идеальность, и, раскинувшись в нём, сообщил:

— К вечеру все соберутся. Будет весело.