Уже вечером в поместье прибыл генерал Захарченко с двумя ротами пехоты.

— Вадим Борисович, что решили? — спросил Михаил, зайдя в кабинет Воронцова, который Вадим пока занял.

— Ни привет, ни пока. Миша, ты огрубел. Тебе бы почаще выходить в люди, — усмехнулся Вадим и встал, чтобы пожать другу руку.

— Ага, выйдешь тут в люди, когда сто шестьдесят тысяч штыков копытами землю роют, как хотят в бой.

— Что же, возможно они попадут в бой намного раньше и намного ближе чем думали, — скривился Вадим и протянул Михаилу бокал с ликёром, — Николай хочет с нами поиграть. Повёлся на игры коалиции, которая пообещала щедро заплатить за мою голову.

Михаил выпил все залпом. Он уже год как постоянно общался с различными ставленниками Николая и успел составить о них не лестное мнение. Крючкотворцы и старые пни, которые даже спустя сорок лет все что могли, так это вспоминать былые заслуги.

— Война здесь? В России?

— Надеюсь, что до этого не дойдет, и нам хватит только продемонстрировать силу.

Вадим подбирал слова, чтобы показывать другу только удобную часть истории, под удобным светом. В любом случае, тот балаган, что творили Романовы нужно было остановить и ввести систему противовесов в управление, для стабильного развития страны, а не через взяточничество, шантаж и кумовство. Вся эта плесень только сжирала механизмы системы.

— Я созову офицеров. Ты уже распланировал операцию? — спокойно спросил Михаил.

За последние годы он перестал бояться войны или боя, перестал так же бросаться в них с головой, как когда-то на Кавказе. Шрамы на лице генерала, потерянный глаз, служили внешним проявлением накопленного опыта.

— Я тебя удивлю, — Вадим позволил себе грустную ухмылку.

В Петербург Вадим ехал на личном поезде. О его возвращении не знали, в столице никто не ждал.

Внутри бронированного вагона убранство уступало императорскому. Вадим ценил эстетику и презирал цыганское золото повсюду. Отделка из английского дуба, карты на стене, большой стол в центре и портрет императора, но любого гостя прежде всего бы привлекли электрические устройства: электрическое освещение, настольная лампа, проигрыватель, телефоны, телеграф, и личная радиостанция. Телефон позволял Вадиму связываться с любым из вагонов состава, а на железнодорожных станциях его могли подключить к общей сети, так же как и телеграф. Радио же позволяло держать связь с главными нервными центрами корпорации и страны.

Вадим закончил печатать на машинке и поднял взгляд. В большом кресле у музыкального проигрывателя сидела Анна. Темноволосая с острым подбородком и зелеными глазами.

— Ты не переживаешь? — спросил Вадим, встал и пошел к барному шкафу, чтобы достать охлаждённую бутылку вина и пару бокалов.

— Ты здесь, Ваня едет в Оренбург к отцу, о чем переживать? — Анна остановила проигрыватель.

— О том, что будет дальше, — Вадим открыл пробку и разлил ароматный напиток.

Его друг — князь Захарий Давидович настроил работу заводов в Грузии и теперь снабжал империю лучшими произведениями искусства, радуя ценителей. Никого не будет интересовать какие горные работы ведет князь в поисках новых родников для коньяка или зондирует места под новые заводы. Лишь бы строил, лишь бы вино, игристое шампанское, коньяк не переставали поступать в кабинеты высоко благородных особ.

Сложнее всего было скрывать химические заводы. Не только они требовали ученых и работников нового образца и направления, но еще и инженеров, технологов. Пока Новороссия удовлетворяла спрос в угле для всей страны и ее растущей энергетики, в отдалённых губерниях и княжествах возводились нефтеперерабатывающие, газоперерабатывающие предприятия. Промышленность нуждалась в огромном количестве соды, серной кислоты, а выросший аграрный сектор просил удобрений. Вадим не ждал, когда на рынке появится спрос. Он создавал потребительский рынок и производственные цепочки. Ему не нужно было ждать исследований независимых ученых, чтобы продвигать разработки. Во всех новых университетах работали его рекрутеры, которые по договорённостям с ректорами курировали исследования в конкретных направлениях. Ученых просто толкали в определённую сторону, заставляя избегать ошибок и тупиков. Вадим не мог ждать, например пока громкие переписки европейских врачей, все же выяснят природу болезней у человека, он просто спонсировал и продвигал специалистов вроде покойного доктора Гаазы, которые соглашались с его доводами. Но людей не хватало. Катастрафически. Сколько бы он не переманивал, сколько бы не обучал в университетах, колледжах, школах. Треть страны застряла в прошлом веке и не могла сама выбраться.

— Ты снова задумался, — заметила Анна.

— Да, постоянно напоминаю себе, что впереди много работы…

— Правильно, что я ушла тогда, — заметила Анна, — у меня нет и шанса конкурировать с твоей работой.

— Я таким создан, — Вадим развел руками.

Анна же наклонила голову, не столько задумываясь о словах, сколько разглядывая его глаза.

— Еще я поняла, что на Земле нет таких слов, чтобы тебя отговорить. Что бы я не придумала, это просто не в человеческих силах заставить тебя развернуться, отказаться от дурацкой поездки в Петербург. И снова, не потому, что ты любишь азарт, или хочешь почувствовать остроту накала, кипящие страсти столицы, а потому что это часть твоей работы. Но я должна хотя бы попытаться, — Анна накрыла руку Вадима своей, — поехали на Дальний Восток, согласишься на должность Наместника. Ты же в состоянии изменить край. Оставить после себя наследие.

— Ань, я изменю мир, а не край, — пообещал Вадим и нежно сжал ее ладонь, — ты это тоже знаешь, поэтому не боишься ехать со мной в Петербург.

***

Петербург работал как часы. Городские службы справились с первоначальными кризисом, из-за размещения войск в городе и вошли в стабильно-тяжелый рабочий ритм. Заводы работали, трамваи ездили по дорогам, в городе работало отопление, водопровод. На второй год войны губернатор наконец навел порядок с телеграфными проводами и теперь на улицах появилась новинка. На деревянных столбах, под крышами домов, на вокзале и в порту появились громкоговорители. На заводах они извещали рабочих о начале смены, на вокзале о прибытии поездов, на площадях о погоде или играли музыку.

Новинка очень понравилась горожанам. Многие мещане все еще не могли позволить себе проигрыватели, а билеты в театр или балет было просто не достать. С появлением кино стало проще, но каждый новый фильм выходил только с одобрения правительства, что не уменьшало очередей в кино. Люди часами стояли в очередях, чтобы посмотреть даже уже старый ролик с паровозом из Мариуполя.

Все думали, что новости по телеграфу это современно и даже страшно, пока не пошла военная хроника. Возможность переживать события далёкого фронта не через письма, не через скупые строки телеграфа, а видеть своими глазами работу артиллеристов или волны пехоты взбудоражила мещан. Военный Петербург в сравнении с Москвой или Киевом еще легко отделался. Но другие города трясло.

Тысячи добровольцев пополнили ряды армии после выхода "Обороны Одессы". Люди даже не отчаивались, что на всех не хватало бронепоездов для службы, ведь оставались части артиллеристов. Потом вышла картина, которую Николай заказал лично, по мотивам Великой Бури в Черном море. Словно императору кто-то подсказал. Завершила пропагандистскую атаку на население империи кинолента "Керчь". В правительстве не хотели ее выпускать вообще, но случилось классическое русское распиздяйство, и младший офицер поспешил отправить копию пленки в кинотеатры.

Послы из стран коалиции тоже ходили в кино, театры, балеты, оперы. Частью их работы было почувствовать настроение народа, понять чем живут люди. И послы точно так же тонули в эмоциях военной хроники, только на месте гордости их точил страх. Вот он огонь новой артиллерии, вот удары ядр по корпусу бронепоезда, который не получается пробить. Вот горящий французский линейный парусник, который вынесло брюхом на береговые орудия.