— Как ты это сделал? — на ломаном русском спросил ошалевший мужик.

— Фокус-покус, — хмыкнул я.

И удалился с законной добычей.

Что интересно, в Стамбуле, как и в моей реальности, было два действующих аэровокзала. И оба были международными. Я прибыл на Новое Поле, а вот «Икона небес» швартуется в «Сабиха Гёкчен». Отличие от моего мира в том, что здешний «Сабиха» разместился у южного входа в Босфор, рядом с портом Хайдарпаша и одноимённым железнодорожным вокзалом. И да, «Сабиха» представлял собой водный аэровокзал, рядом с которым приводнялись модернизированные круизные дирижабли. В том числе, и стратосферные.

Мне потребовалось время, чтобы пройти все процедуры контроля, сдать багаж, зарегистрироваться на рейс и отыскать нужный причал. Здесь, в отличие от моего мира, паспорта не менялись на карточки. Всё-таки цеппелин не был полноценным круизным лайнером. Я уже знал маршрут и выкупил одноместную каюту до Палермо. Мне должно хватить двадцати часов, чтобы разобраться со Сперанским. Если не хватит — продлю бронь прямо на корабле, рассчитавшись чеком. Есть такая опция.

«Икона небес» впечатляла.

Новое поколение круизных цеппелинов, в которых гондола и баллон представляют собой единую конструкцию. Вытянутый и приплюснутый пузырь с крыльями-стабилизаторами, пилонами и несущими винтами, в том числе и вертикального взлёта. Белая туша приводнилась у крайнего причала, спустила пандус и начала принимать пассажиров.

Я увидел издалека толпу туристов, вывалившихся на пристань, чтобы посмотреть Стамбул. Невольно начал изучать лица. Сперанского среди этой компании не было. Впрочем, на моей стороне полутьма, подсвеченная фонарями пристани. Очередной дирижабль отбывает поздно вечером.

Набрасываю на голову капюшон.

Так, на всякий случай.

Приблизившись к белому пузырю, я осознал, насколько огромен этот дирижабль. Габаритами аппарат не уступал многопалубным круизным лайнерам, рассчитанным на три-четыре тысячи человек. Насколько мне известно, тут даже бассейн и концертный зал имеются.

Группа подвыпивших ушлёпков разминулась со мной.

Поднявшись по пандусу, я снова показал билет, мне его располовинили и выдали отрывной талон, угостили приветственной чашечкой чая и рассказали, как добраться до каюты.

Лифтом конструкцию не оснастили, так что мне пришлось подниматься пешком на четыре палубы вверх. Лестничные марши тянулись вдоль правого борта. Ощущался лёгкий изгиб.

Чемодан ждал меня у входа в каюту.

Приключение начинается!

Ужин я заказал в каюту.

Все места проживания были оснащены телефонами для связи с персоналом цеппелина. Диспетчер выслушивал требования и пожелания пассажиров, после чего решал, кто выполнит поставленную задачу.

Наскоро перекусив, я распаковал чемодан, переоделся в удобную спортивную одежду и выложил весь свой арсенал. Наган и кусаригаму я сразу убрал в сейф. Это на крайний случай, когда ситуация выйдет из-под контроля. Если выйдет. Тычковый нож в чехле легко уместился в карман кофты. Я подошёл к шкафу и критически рассмотрел себя в зеркале. Пятнадцатилетний ушлёпок, собравшийся на соревнования по бегу на сто метров. Чёрный костюм с полосками на рукавах и штанинах. Неброско, лишнего внимания не привлекает.

Первым делом мне надо выяснить, есть ли на борту Абсолют.

Возвращаюсь к чемодану, достаю Компас и активирую устройство с помощью своей ки. Маркер не двигается с места. Ну, а чего я ожидал? Сперанский передал артефакт своим друзьям-фанатикам, а сейчас выполняет новое задание. Так что мне придётся допрашивать этого недоноска. Без помощи Джан. Старинными, проверенными методами.

Убираю Компас в сейф.

Цеппелин, на котором я сейчас лечу, — это громадная машина с кучей палуб. Пятнадцать, вроде бы. Всё это громоздится вокруг баллона, так что в центре нет ничего, кроме пустоты и газа. Нижняя палуба частично обзорная — для тех, кто хочет полюбоваться проплывающими внизу красотами. Там же, насколько я понимаю, расположены спасательные шлюпки на случай неудачного приводнения и разные технические отсеки. Жилые палубы опоясывают баллон. Лифтов нет, только трапы. Верхушка — это полное остекление с панорамным видом на небеса, бассейн, тренажёрный зал, беговые дорожки и кинотеатр. Рубка управления расположилась в носовой части, ходовые отсеки — в кормовой.

Покинув свою каюту, я начал неспешно прогуливаться по коридору, освещённому потолочными панелями. Переборки и двери стали прозрачными. План был прост до безобразия — заглянуть в каждую каюту и выяснить, где поселился Сперанский. Работа кропотливая и неблагодарная. Я видел пассажиров на унитазах, блюющих пассажиров, совокупляющихся пассажиров, читающих газеты и книги пассажиров. Но большинство кают пустовали — их жители сидели в ресторанах, купались в бассейне или развлекались другими способами.

Сами каюты выстроены в два ряда. Внутренние были дешевле, поскольку не имели иллюминаторов. Я выбрал внешнюю, но не по причине понтов или из-за желания полюбоваться ландшафтами. Просто хотел иметь возможность избавиться от трупа, если таковой возникнет в поле моего зрения.

Обход занял меньше времени, чем я рассчитывал.

Примерно через сорок минут и три палубы, на противоположном борту цеппелина, я остановился. Перед моими глазами висела полупрозрачная табличка с номером каюты: «1146». По ту строну Кирилл Сперанский занимался своими тёмными делишками. То есть, работал за столом. Я аж умилился этой идиллической картинке. Человек включил настольную лампу, расстелил карту на столешнице, что-то измеряет линеечкой, записывает в блокнотик…

Я просветил своим рентгеновским зрением смежные каюты. Все они были внешними, с круглыми иллюминаторами, затопленными тьмой. Сорок седьмой номер был занят пожилыми европейцами — милыми старичками, слушающими радио и пьющими чай. В сорок пятой каюте — чисто.

Удостоверившись, что в коридоре никого нет, я проник сквозь дверь в каюту 1145. Чтобы не провалиться вниз, мне пришлось воздействовать на структуру перекрытия, оставаясь материальным.

Действую по плану.

Шагнув сквозь стену, приближаюсь к бесу сзади и молниеносным движением вгоняю указательный палец ему за ухо. Под определённым углом, с чётко выверенным усилием.

Сперанский дёргается и кулем оседает в кресло.

Проверяю дверь.

Заперто.

Возвращаюсь к фанатику, разворачиваю его вместе с креслом и достаю их кармана брюк испытанное годами средство — катушку скотча. Хорошего, почтового. Методично заматываю ноги своей жертвы, после этого берусь за руки. Приходится покрутить тяжёлую тушу, чтобы связать кисти за спиной. Точнее, склеить. Решив эту проблему, усаживаю Сперанского на прежнее место. Продолжаю наматывать скотч, фиксируя лодыжки и плечи коллекционера. Метров у меня много, скотча не жалко. Прикручиваю фанатика прямо к спинке кресла и нижней его части. На процедуру уходит четверть часа. Рот тоже заклеиваю. Вот оно, настоящее российское качество! Сколько всего намотал, а половина катушки ещё осталась. Лепота.

Ещё минут двадцать трачу на исследование тетради и разложенной карты.

Повторное нажатие — и бес начинает шевелиться.

Мычит.

Таращится на меня.

— А ты у нас исследователь, да? — отрываюсь от изучения записей. — Первопроходец, и всё такое.

На лице Сперанского — целая гамма чувств. От удивления и страха, до ярости и решимости что-то изменить. Вот только ничего он изменить не может.

— Вы там у себя в ордене реально верите в эту чепуху? — я потряс в воздухе тетрадкой. — Серебряный Круг, избранный… Когда спящий проснётся, да? Пардон, ты же не можешь поддерживать беседу. Если обещаешь не орать, я прорежу дырочку.

Сперанский нехотя кивнул.

— Не чуди, — я вытащил из кармана тычковый нож, снял чехол с клинка и аккуратно надрезал скотч, стараясь не повредить губы коллекционера. — Так-то лучше.

— Иванов, ты дурак?

Пожимаю плечами:

— Иногда задаюсь этим вопросом. Порой — и другими вопросами. Например, хочется знать, куда исчез Великий Артефакт. Абсолют по вашей терминологии.