— Уходи? Так ты говоришь своему брату? И куда я денусь, скажи на милость? — двойник впился ногтями ему в грудь, словно пытался добраться до сердца, и оскалился. — У нас одно тело, братец. Ты вынудил нас жить так. Одно тело и две души. Неужели до сих пор не понял, что я никуда от тебя не денусь, брат?

— Ты мне не брат, — прошептал мужчина, зажмурившись. — Никогда… — он ахнул, когда двойник резко двинул ладонью, расцарапывая его кожу.

— Так умри! Умри! Умри!! Отдай мне своё тело, Райдо! — закричал он. — Я мог бы столько сделать, если бы не ты! За что Господин поступил с нами так? За что ты убил меня ещё в утробе матери?!

— Я не…

— Умри! Ублюдок! Это должен был быть Я! — его руки сжались на шее Райдо. Мужчина раскрыл рот, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но руки лишь сильнее сжимали его шею. Задыхаясь, он неожиданно начал шептать молитву. Пытался, как мог.

— Да покуда Огонь… пылает…

Двойник зарычал подобно зверю, и в следующее мгновение отпрянул, глядя на обожжённые ладони. Он взвыл и попытался ударить Райдо, но кулак встретился с невидимым препятствием, обжигающим как огонь.

— Ублюдок! Твои лживые боги не спасут тебя! Господин не простит тебе… Нет. — Он медленно начал отодвигаться во тьму помещения. — Однажды я займу твоё место. Уже окончательно…

Райдо выдохнул. Двойник растворился в темноте, оставляя его в полнейшем одиночестве. Однако от осознания того, что это на самом деле не так было страшно. Гораздо страшнее, чем когда он оказался выброшен из Тьмы в незнакомый доселе ему мир. Это тело… словно не принадлежало ему. И противное чувство сворачивалось где-то в груди в склизкий ком, пуская свои щупальца дальше по всему телу, вызывая отвращение к самому себе.

Мужчина попытался отбросить все мысли, сосредоточившись на том, чтобы попытаться выбраться или хоть как-то вернуть себе подвижность в цепях. Мерный звук капель резал слух и возвращал его в те времена, что и вспоминать не хотелось. Райдо попытался выпутать руки, плотно прижимая их к своему телу и пытаясь вытащить их из оков.

Там тоже капала вода с потолка. И когда хотелось пить, он тянул свои ладошки и собирал туда живительную влагу.

Первая попытка оказалась неудачной. Мужчина напрягся, пытаясь снова и снова вытащить свои руки из оков. Кожа тёрлась о звенья, краснела и где-то даже стиралась от усердия, смазывая металл кровью.

Там было подземное озеро. Он точно не знал, жил ли кто-то в тех тёмных водах, но почему-то без опаски подходил к самой кромке воды и смотрел туда, как в зеркало. Видел себя. Со спутавшимися грязными волосами, худым, истощённым лицом и телом, скрывавшимся под грязной рубахой.

Райдо зарычал от негодования, резко выгнулся в цепях, и одна из рук всё же проскользнула под цепями. Звенья расцарапали её сильнее, но мужчина уже не обращал внимания на боль, пытаясь освободить вторую руку.

Постоянное тянущее чувство в животе было его вечным спутником, как и непонимание происходящего. Почему другие дети молчали. Почему молчали старики. Почему никто не хотел с ним говорить. И как он вообще выучился говорить, не так уж и часто слыша человеческую речь? И как он помнил — это был рычащий язык, гортанный, первобытный… И почему-то каждое слово на нём отдавало чем-то знакомым. А кто он, собственно говоря?

Сломать цепи он вряд ли бы смог в таком состоянии, поэтому Райдо лишь пытался отодвинуть цепи так, чтобы вторая рука выскользнула из их плена. Это давалось легче — цепи уже не сдавливали его тело как прежде.

Почему демон стал ему матерью? Почему он не боялся тех тварей, что были вокруг него все те годы? Почему он считал, что его судьба — править тем местом, где в нём взрастили гнев и ненависть?

Освободив обе руки, мужчина просто ухватился за выступающие края конструкции и начал вылезать из цепей сам. Цепи преодолеть было уже легче, но, к сожалению, его опора была не такой широкой и вскоре начала резать ему ладони. Терпя боль, стиснув челюсти, Райдо не отступал от задуманного. Когда он, наконец, смог выбраться из цепей окончательно, то спрыгнул на пол, тяжело рухнув на колени.

Так может, он и правда был Дитя Мрака?

Пот застилал глаза, руки тряслись от нагрузки. Его тело было истощено. Райдо попросту завалился на бок, подтянув колени к груди и спрятав голову руками. Его трясло, но понять от чего именно он не мог. Влияние рун ослабло недостаточно, чтобы он смог совладать с своим ослабевшим телом и подняться на ноги. До двери было достаточно далеко, да и мужчина не надеялся, что его кто-то услышит.

Куда он вообще попал? Где его товарищи? И где Элера?

Он вспомнил, как называл её матерью. Как любил её, всем своим сердцем любил — как сын любит мать. Ни от кого другого он не видел улыбки или ласки. Не помнил, чтобы кто-то ещё мог его пожалеть и успокоить.

Может, она до сих пор не желала ему зла?

***

Менсис не находил себе места. Вика так и не объявилась, и в её комнате её тоже не было. Хагалаза и Элеру искать было бессмысленно — Герренс почему-то это сказал с грустной усмешкой. Но усадил молодого ведьмака рядом с собой, разлил по кружкам какую-то настойку и притащил еды. А после завалил вопросами.

Менсис стоически перенёс этот допрос, и когда признался про Четверых, беловолосый ведьмак заинтересовался ещё больше, после чего выспросил у него буквально всё, что было ему известно.

— Хм… Так вы ищете крепость на севере? — Герренс подлил им в кружки настойки, а после задумчиво посмотрел в зарешеченное окно. — Откуда зверями обратившись… Вот знаешь, на языке крутится, а вспомнить не могу. Что-то очень знакомое! Пожалуй, Вика тут была права, что крепость стоит искать на севере. Смышлёная она… — он грустно усмехнулся. — Вот, помню, мы с ней через Мертвецкий лес шли. Там тропы не видно — топи одни. Так она умудрилась найти безопасную тропку и мы благополучно вышли.

— А как вы с ней познакомились? — поинтересовался Менсис, отставив от себя кружку. Настойка явственно отдавала спиртным и ведьмаку не хотелось пьянеть в неподходящей ситуации, от чего он решил воздержаться, в то время как беловолосый ведьмак явно злоупотреблял напитком в данный момент.

— Да что тут говорить… — вздохнул Герренс. — Она на меня буквально с неба свалилась. Я, значит, сплю. Устал как собака, пока искал ингредиенты всякие. Вздремнуть решил — только лёг и уснул, как она на меня упала. Глаза огромные, перепуганные, да я сам чуть не заорал. Вид у неё совершенно дикий был — в волосах ветки и колючки, одежда вся в траве. Думал, то ли кикимора из болота вылезла, то ли леший. А она мне: «Тсс!» — он приложил палец к губам. — Ну я и молчал. А там кто-то ходил неподалёку. Мы-то в овраге почти лежали, и костёр мой потух. В общем, нас не заметили. Ну и когда она уходить собралась, я её и спросил, а что мне за молчание будет, — мужчина улыбнулся, сделал глоток и, немного помолчав, продолжил: — А она мне в морду дала, назвала кобелём и бежать. И так уж получилось, что кинжал свой обронила. Потом видать вспомнила — и ко мне вернулась. А там разговорились, ну и… я думал, срастётся как. Хорошая девка была. — Герренс навалился на стол, устремив пустой взгляд куда-то в стену. — Хо-ро-ша-я. И драться умела, и готовить, и латать, если потребуется. Я думал, станет мне подругой боевой, даром что не ведьма сама. Зато что умела! И сама какая!

— Зато ты на свою пьяную рожу посмотри, — раздался голос от двери. Герренс аж подскочил, чуть не свалившись со стула, а Менсис вздрогнул и развернулся. Вика стояла в дверях. По её виду можно было сказать, что она чем-то явно была недовольна. Девушка схватила стоявший рядом с ней стул, хлопнула дверью и подсела к мужчинам за стол. — Чего уставился? Наливай и мне! Раз пошла такая пьянка.

Герренс дрожащими руками схватил бутылку, растерянно огляделся в поисках ещё одной кружки, но таковой не нашёл. Тогда Вика просто взяла кружку Менсиса, заметив, что тот вообще не притрагивается к выпивке, отобрала бутылку и долила себе, а после почти залпом опустошила кружку.