- Я всё сказать хотел – как же ты прав оказался. – Разводящий не знал, зачем найм пришел к нему, но решил, что его дело может подождать. Всё же, не так часто мужчина сознается в каким-то своих ошибках. – Одного понять не могу: почему? Разве я как со скотом с ними? Унижаю? Убиваю просто так?

- Закон бумеранга. – Ответил наёмник, растирая друг о друга ладони возле огня. Сердце Бонсая на секунду замерло – о чём это он? Нет, не мог разводящий спалиться со своими планами, если только его кто-то не сдал. – Ты, конечно, не совсем предал, но ослушался приказа. У тебя же было задание – захватить Кордон, а ты не послушал и рванул на Болота. Вот и тебя не послушали, да ещё как.

Мужчина облегченно выдохнул - так вот о чём этот толстяк толкует. Ну, пусть.

- Хороший урок, я его на всю жизнь запомню. – Улыбнулся Бонсай. Забыть такое и в самом деле будет не просто.

- Ну, ты можешь остановиться на достигнутом и вернуться назад, в Мертвый город. Весь движ проходит мимо нас, надо бы вступить. – Снова Саба за своё. Такое ощущение, словно его прислали не для помощи, а чтобы вернуть наёмников обратно на базу. Неужто алкоголичка Вермут по нему настолько скучает? Нет, скорее это личная инициатива пришедшего мерха.

Он никогда не перестанет его звать уйти, словно чувствует, что что-то тут не так. В принципе, Бонсай и сам с их последнего разговора не прекращая сопоставлял все «за» и «против» - проявить инициативу он может и в общем деле, а оно, похоже, серьезное.

- Я подумаю. – В очередной раз уклончиво ответил разводящий. Ещё хотя бы день, чтобы он мог решить всё как следует. Распустить эту свору всегда можно, а вот собрать снова будет куда сложнее.

Мужчина вышел на улицу после полудня и понял время только по часам. Стабильная, повторяющаяся как в Дне сурка, мокрая действительность не давала возможности с первого взгляда разобрать – утро сейчас, день или вечер. Воробей настиг его на пороге, когда разводящий возвращался обратно. Мокрый, взъерошенный – полное оправдание своему прозвищу. Лицо мрачное донельзя, похоже вести он принес не самые хорошие.

- Я поговорил с Кондратьевым. – Начал он, когда мужчины скрылись за дверью кабинета. – Он сдал заказчика.

Вот как. Бонсай так и думал, что есть кто-то третий. Но кто и зачем? Власти захотелось или просто его политика не устроила и он свободы захотел? Так бери и иди, никто присягу не давал. Только потом на глаза бригаде не попадайся – с дезертирами разговор короткий.

- Кто? – Сухо спросил мерх, от любопытства задержав дыхание.

- Саба.

Хорошо, что под рукой ничего не оказалось, иначе было бы яростно выброшено далеко и надолго. Именно этого Бонсаю и захотелось – метать, ломать, бить. Кто бы подумал, что Саба способен на такое? Он всегда, всё время знакомства, был с разводящим дружелюбен, помогал и поддерживал советами. Верить этому не хотелось, но Бонсай понимал, что усыплять бдительность – одно из важнейших умений. Подать себя в удобном для жертвы свете, чтобы потом быть той внезапной иглой в стоге сена, которая пронзит жизненно важный орган и отберет жизнь.

Бонсай ему и правда верил. Все уговоры вернуться, убеждения в важности, как ему казалось, искреннее желание помочь – всё было наглым, но очень умелым фарсом. Выходит, надо было продолжать не верить. Не было бы сейчас так мучительно обидно за свою наивность. Скорее всего наёмник даже уже успел узнать о его грандиозных планах, раз пытался разубедить исподтишка и выгородить Вермута.

Понятно, откуда тут растут ноги. Всё от того же козла, что всю кашу и заварил. Значит и проблем никаких нет, и оправдания все, что принес с собой Саба – тоже ложь и не более. Ну, ничего. Он тоже что-то да умеет.

Не прикрываясь под дождем. Бонсай пересек территорию лагеря и нашел Сабу. До сих пор было сложно понять, как это едва ли не самый добродушнейший человек в Синдикате может оказаться настолько профессионально лживым. Его озвученному положительному решению об отправлении домой мерх обрадовался – не знал бы правда, решил бы, что искренне. Саба и другим сказал, те его решение поддержали и предложили донести до личного состава.

- Я сам вечером, когда проставляться буду. Хоть и не долго, но мы хорошо и продуктивно поработали. – Голосил Бонсай, стараясь ничего нового, более дружелюбного, чем обычно, не изображать. Лишняя усмешка и он будет разгадан, как детсадовский ребус. – Кстати о проставлении. Не ужинайте сами, я вам стол у себя накрою. Заодно обсудим, как и куда идти, и как получить инструкции. Кто-знает, вдруг проблема уже решена.

Разводящий следом навестил кухню, велел бармену-ренегату не скупиться на угощениях и достать из закромов неразведенный спирт. Шепнул так же и об особом ингредиенте, чтобы вечер его товарищей запомнился им на всю жизнь. На тот промежуток, который останется.

Вечер наступил быстро и к этому времени, Бонсай успел собрать посреди кабинета старый большой стол, который нашёлся под кроватью. Массивный, со съемными ножками, за таким в Советском детстве по праздникам собиралась вся семья. В отличие от тех времен, сегодняшние яства не отличались особым празднеством, разве что расставлены были как полагается при семейном застолье. Тарелки с горячей кашей, жареная колбаса, шоколад из сухпайков, алкоголь – скромно, но при должной атмосфере и это покажется праздником. В камин он подбросил побольше дров, хотя то и без этого грело, но ко времени создало самый настоящий уютный жар.

Воробья на ужине предусмотрительно не было – он всегда принимал наёмников и своего заместителя отдельно, зная о большом недоверии со стороны коллег к последнему. А по сути – как раз-таки им и нельзя было доверять. Да и какие они теперь коллеги…

Выпили раз, другой. Бонсай ел на ровне со всеми, но в свою тарелку ничего сам не добавлял и другим не позволял этого делать. Он то ещё должен остаться, чтобы завершить начатое.

Не прошло и часа от беседы, когда наёмникам стабильно стало становиться плохо. Сначала один непонимающе моргал и смотрел на всех, потом – второй. Оба молчали, то ли не хотели показать, что с ними что-то не так, считая недомогание эффектом от алкоголя, то ли просто не хотели казаться хуже других. Но есть ли смысл выпендриваться, когда плохо всем? Через пару часов, когда отравление стало очевидным, они пытались напасть на разводящего и уйти. Один свалился прямо в дверях, другие падали, пока неуклюже из-за слабости пытались достать Бонсая. Пустые тарелки, кружки и бутылки летели как на пол, так и в него – оружие у наёмников предусмотрительно было изъято при входе. Такое правило он ввёл ещё до прихода группы Сабы и сейчас оно играло ему на руку.

Что именно намешал бармен в еду, Бонсай даже знать не хотел – оно было сильным и действовало, а ничего другого ему и не требовалось. Саба умер прямо за столом, одним из первых. Ел за троих, как и всегда – яда он тоже получил за троих. Его бы поймать и допросить, зачем мерх это сделал, кого подговорил ещё и как сильно тут отметился Вермут, но Бонсай этого не сделал. Либо – он, либо – его. Да и слишком сильной была обида.

***

Сроки выхода своей бригады для себя он точно обозначил, и они были не большими. Последние дни подготовки, последние учебные рейды, последние обходы – на Болотах им делать больше нечего, ведь территория захвачена под контроль. Он оставит отряды на стоянках, а остальных уведет на Кордон. Бонсай не мог до конца поверить, что скоро он свершит-таки свой набег, который культивировал на протяжении всего этого времени.

Тела бывших коллег поглотили болотные топи, но снаряжение было собрано и ПДА спрятаны в командирском кабинете. Разводящий хотел лично быть тем человеком, что принесет в Синдикат по связи весть о смерти группы. С этого момента и начнется открытая вражда. Кордон он так же захватит, как и обещал, но не для Вермута, а для себя. Разводящему из Мертвого города он готов предложить разве что пулю.

Кондратьева Бонсай так и не отпустил. Воробей продолжал работу с ним, никого, как и раньше, не подпуская. А он ему теперь и не нужен, этот «долговец» - может хоть говорить, хоть нет, но уже одну голову гидры он позволил ему срубить.