Я внимал её словам и чувствовал себя распоследней дрянью. Многое из того, что говорила Агата было чистейшей правдой, истиной, которой следовало покориться.

«Вдумайся, что и зачем ты ищешь? — иногда говорил себе я. — Поквитаться с некромантом? Как далеко ты готов пойти ради этого? Снова подставить под удар её? Ради мести? Ты готов рискнуть жизнью Агаты, ради утоления жажды убить?».

У меня не было ответов на эти вопросы. Возможно, во многом по тому, что я боялся их давать. Боялся признаться себе, что так и не принял страшную участь мормилая — умереть на исходе пяти лет, год из которых уже подходил к концу. Каким-то далёким и запрятанным в самый тёмный угол души чувством, я надеялся спастись. Одна мысль о том, что я вновь окажусь в веренице обугленных душ, сводила меня с ума, лишала сна и покоя.

«Я не могу вернуться туда, Агата. Я просто не могу. Мне стыдно, но это сильнее меня. Это страшно. Страшно настолько, что невыносимо вдвойне. Это страх, от которого не может спасти даже смерть. Это нечто выше и сильнее даже самой смерти. А потому я буду идти до конца здесь, на земле, пока она меня держит, не разверзаясь под ногами».

Но прежде следовало разобраться с Михаилом. Я дал ему шанс одуматься, отступиться, но не привыкший получать отказ, как и отпор, Хшанский сам поставил точку в собственной судьбе. Он подбирался ко мне старательно и выверено, заполняя игровое поле подконтрольными фигурами.

«Его не удалось запугать, а значит следует устранить вовсе».

В один день, я велел Роберту отправиться на конный рынок и присмотреть мне лошадей, а заодно поболтать с местными. Оставив задаток, мой конюх сообщил, что его господин явится лично через два дня. А уже вечером мои ландскнехты переломали кости одному пьянице, который болтался без дела, да пел дурным голосом в окрестностях особняка Веленских.

«Ты будешь думать, что у тебя осталось ещё трое. И прокляни меня тьма, если я где-то недоглядел и их больше. Как бы то ни было, мы начинаем».

Иногда вместо того, чтобы планировать и выжидать, стоит делать.

По мостовой весело шлёпал пузатый мужчина, насвистывая под нос замысловатый мотивчик. Порой, он хмурился, будто ему доставляло мучительных страданий непопадание в ноты, но свистеть он умел так себе. Одет он был простецки, можно даже сказать бедно. Засаленные шаровары, залатанные на левом колене, старый разношенный сюртук, явно не по размеру, да видавшая виды фетровая шляпа. Мужчина явно шёл привычным маршрутом, поскольку не глазел по сторонам. Он не заметил, как из переулка вынырнула фигура в сером плаще. Поравнявшись со свистуном, неизвестный доброжелательно хлопнул того по плечу, крепкой и грубой ладонью. Мужчина вздрогнул и хотел было броситься бежать, когда увидел второго. Милош возник перед ним, как призрак из бездны. Одного взгляда хватило, чтобы свистун всё понял. Все трое исчезли в переулке. Послышался удар и сдавленный стон, сопровождающийся звуком падения. Вскоре из переулка выехала телега, запряжённая пегой кобылой. В повозке сидели дворе, один правил, второй, привалившись к борту, рассеянно жевал травинку.

В тот день случилось не мало удивительных вещей. Например, глину к кирпичному цеху привёз совершенно другой извозчик. Совсем молодой парень, неловко улыбаясь, посетовал, что подменяет товарища, который приболел.

Сложности возникли лишь с последним шпионом. Ухажёр Анны дал дёру, едва заметив, как к нему приближаются фигуры моих наёмников. Кажется, он знал их в лицо и успел опознать. Парень соображал по истине быстро. Только почуяв опасность, он молча, не поднимая шума бросился наутёк.

«Значит, зря я сомневался. Невинный не станет убегать от незнакомцев».

На свою беду, молодой любовник моей кухарки думал, что заметил всех, отчего лишится сознания и передних зубов, выскочив аккурат на меня. Тем временем, по округе колесила телега, собирая всё новых и новых пассажиров, трое из которых ехали, будучи связанными и не по своей воле. Я вернулся в особняк уже ставшими родными окольными путями, перелезая через стену. Спустя полчаса к воротам подъехала телега. Ею правил мой конюх, в телеге была внушительная копна сена.

— Молодец, Роберт, — кинул я ему, когда он соскочил с козлов. — Иди пока к себе, лошадями займёшься после.

Стог сена зашевелился и мои верные ландскнехты, отряхиваясь повылезали наружу. Трое пленников, лежащих на дне телеги, были связаны по рукам и ногам, во рту кляпы, на головах мешки из плотной ткани.

— Забирайте и за мной, — скомандовал я, направляясь в дом.

Отперев винный погреб, я спустился вниз, а затем активировал потайной механизм подвального этажа. Нырять в черноту подземелья, поглотившего столько несчастных душ, мне не хотелось. Но я шёл твёрдой походкой, гоня прочь мрачные мысли.

«Теперь я хозяин этого места. Мне нечего здесь бояться. Боль этих призраков на совести Веленских, а во мне не течёт их крови».

И все же, шероховатые стены давили, словно норовя вцепиться, схватить, сминать и душить. Но факел в руке разгонял мрак, возвращая на сердце уверенность, и я шёл вперёд, пока не достиг той самой двери.

— Повязки не снимать, путы тоже. Дверь держать на замке, ни еды, ни воды не давать. Они здесь ненадолго, — проговорил я, заглядывая в жуткую камеру, из которой однажды едва вышел, сохранив разум. — Что бы не кричали, не отвечать, не поддаваться на уговоры… Да и вообще… Подежурь-ка ты в погребе. Там лишнего не слышать не придётся. Разрешаю взять одну любую бутылку.

Мартин довольно просиял.

— Одну, — повторил я, направив на него указательный палец.

— Всё понял, господин. Будет в чистом виде!

— Не сомневаюсь, — буркнул я. — А теперь все наверх. Я сейчас подойду.

Когда ландскнехты ушли, я запер дверь камеры повесив на петли новенький замок. Постояв с минуту, я пошёл обратно, но дойдя до развилки, задержался. Глянув, на тёмный проход, ведущий направо, мне вздумалось пойти туда. Не знаю, почему я решил это сделать именно тогда. Меня словно потянуло, наконец, выяснить, что там находится. Тайна второго прохода терзала мой разум уже очень давно, но я не решался вернуться. Слишком много мрачных грёз посещало меня, слишком много чёрной силы пропускала через себя моя душа. Я ощущал неосознанный животный ужас от одной мысли, что мне придётся когда-нибудь вернуться в это подземелье. А потому, даже сознавая, что там может быть потайной выход из особняка, мне не хватало духу снова ступить под затхлые каменные своды. Но судьба распорядилась так, что я вернулся. И страхи, тревоги и коварные фантомы, словно, отошли назад, почтительно уступая дорогу.

Я шёл, уверенно ступая по старым камням. Факел трепетал от капель воды, что срывались с потолка. Тени, отбрасываемые на стены языками пламени, плясали в ужасающем танце, но я их не замечал. Проход петлял, то поднимаясь, то уходя вниз. По мере продвижения, становилось холоднее, всё громче и громче журчал ещё невидимый ручей. Наконец, я упёрся в тупик. Грунтовые воды размыли кладку, вызвав обрушение. Тонкая струйка воды, бежала по груде камней, поверх которой лежало истлевшее тело. Во влажной среде его плоть очень быстро и почти польностью сгнила, но одежда ещё не успела превратиться в прах, не выцвела. Некогда дорогой бардовый камзол, щегольские кавалерийские чикчиры, остроносые туфли, с загнутыми носами. Распластавшись, словно морская звезда, скелет лежал вверх лицом. Его нижняя челюсть была раздроблена и пересобрана, стянутая проржавевшими металлическими скобами.

«Она не решилась тебя спрятать, — мысленно обратился я к мертвецу, который, конечно же, ничего не слышал. — Боялась даже после смерти? Быть может. Но от чего-то, мне думается, тут другое… Духу не хватило, посмотреть на тебя в последний раз. Потому, что знала, что виновата. А ты пытался уйти, против её воли, царапал камни и так и подох, в собственной тюрьме. Всё-таки вы друг друга стоили».

Развернувшись, я зашагал прочь, чувствуя, как на затылок холодит взгляд из прошлого. По коже пробежали мурашки. Это уже, казалось бы, забытое чувство вернуло меня к реальности. Тряхнув головой, отгоняя прочь тяжкие мысли, я едва ли не вприпрыжку побежал наверх. У меня не было времени предаваться размышлениям о бренности бытия, как и ослаблять себя сомнениями.