Я обреченно повиновался.

— Ударь её по лицу, — приказал Веленский.

Я посмотрел в глаза Агаты и ударил её ладонью.

— Не так, — недовольно бросил он. — Ударь как следует. Кулаком.

Я сжал кулак и ударил. Агата упала.

— Подними её.

Я повиновался.

— Ударь в её в живот, — шептал озлобленный голос доморощенного садиста. — Теперь ногой! Ещё!

Я выполнял всё, что он говорил. А то, что происходило внутри меня… Можно было бы описать одним словом — взрыв. Я физически ощущал, как что-то натягивается, а затем рвётся, лопается. Как вместо эмоций и чувств, которых я был почти лишён, в груди растекается океан ненависти. Он всепоглощающей пропастью заполнил моё естество, и я словно ослеп, безропотно выполняя приказы Антони. Лишь на границе между явью и чёрной пеленой забытья, мой голос внутри головы шептал:

— Я прикончу тебя. Прикончу. Прикончу. Прикончу.

Освобождение не всегда дарует избавление.

Кромешная мгла нарушалась лишь редкими росчерками молний. Они почти не давали света. Я шарил руками, но не мог нащупать ни стен, ни потолка, ни пола. Я падал целую вечность. Уносился в даль, прочь от мира, позабыв о дыхании, об усталости, то и дело неловко взмахивая руками, словно птица, разучившаяся летать.

«Что со мной? Новая тюрьма? На этот раз даже без стен?».

Я тянулся, силясь достать хоть что-то.

«Нет, только пустота».

Взглянув на свою руку, я вздрогнул. Плоть выцветала, словно краска на солнце. А затем песчинками отслаивалась, сметаемые ветром. Тело стремительно превращалось в прах. Я закричал, но не услышал голоса. Как не было и боли. Только сухое осознание.

«Теперь всё. Уже навсегда».

«Навсегда».

«Навсегда?».

Эта мысль вызвала у меня ощущение безграничного восторга.

«Как может думать то, чего нет? Как может желать и быть уверенным в постоянстве того, чего нет?».

Я снова вытянул руку. Пустота. Я не чувствовал тела, но мог посылать импульсы. Вспышки молний участились. Падение ускорилось, вокруг бушевала буря. В пляске призрачных теней, исполинской воронки, в которую меня затягивало, мне чудились глаза и руки, что тянулись ко мне. Хотелось оттолкнуть их, сбросить с плечей. Но не бы ни плечей, ни рук, чтобы оттолкнуть. Сознание медленно меркло, а несуществующее тело бил озноб. Затем всё залил яркий и холодный свет.

«Если бы у меня были глаза, я бы ослеп».

Вспышка… и мир накрыла тишина. Я растворился в ней, словно капля воды в море. Исчезли мысли и желания, тревоги и страхи. Само человеческое «я» перестало существовать, утратив связь с прошлым. Буря стихла, осыпавшись пеплом. Частички гари медленно оседали на землю.

«Земля? Поверхность?».

Я вдруг осознал, что стою на ногах. Руки скользнули к лицу.

«Голова… Руки… Я снова есть?».

Слуха донеслись тяжёлые и тягучие удары барабана. Ритм тотчас вскипятил мою кровь. Первой же мыслью было сломя голову броситься туда…

«Зачем? Что происходит?».

Я стоял посреди пирамидального строения. У него не было потолка, своды стен сходились в точку в вышине, затянутой… дымом? К горлу подкатил ком, я тотчас закашлялся, а затем оглянулся. Вокруг меня были саркофаги. Сотни, может тысячи. Чем дальше двигался мой взор, тем дальше становились стены.

«Как такое возможно?».

Ближайший ко мне саркофаг был пуст, плита, укрывавшая его, сброшена. Слуха донёсся скрежет. Я одернулся. На моих глазах из каменной могилы восстал человек. Его кожа была иссиня-чёрной, вместо глаз клубились дымчатые провалы. Он посмотрел на меня, а затем указал куда-то вдаль. В ушах снова застучал барабан. Я испытал непреодолимое желание вторить ему. Ноги сами понесли меня следом за призывным боем. Я шёл среди других, таких же как я. Все были облеплены пеплом и сажей. Никто не переговаривался, мы просто шли на зов, будто зная — там нас ждёт нечто. Цель, смысл, вечность. В то же время, я понимал, мы все — узки и осуждённые. Но не было надсмотрщиков и тюремщиков, никто не помышлял бежать. Как мотыльки, несущиеся к пламени свечи, мы бесстрашно и безвольно шагали в пекло. В ушах пропал барабанный бой, он сменился шёпотом.

«Какой-то древний… дикий язык. Отрывистый, рычащий… Почти одни согласные».

Бормотание то нарастало, то становилось едва различимо, но неуклонно преследовало, подгоняя вперёд. И тогда я увидел Его. Первым желанием было закрыться, как от удара. Я так и сделал, вскинув перед собой руку. Его голос проникал в меня, как шило. Одно Его слово и тело пронзало болью. Один Его взгляд и боль становилась нестерпимой, растекалась пульсирующей волной. Колонна безликих, измазанных в саже людей с чёрными провалами вместо глаз тянулась к Его ногам.

Я никогда прежде не видел существа более омерзительного и пугающего. Он походил на гигантского змея с тысячей рук, каждая из которых поигрывая пальцами тянула призрачные нити, идущие от нас. Голова чудовища венчалась закрученными в спираль рогами. По ним то и дело струились молнии. Его неимоверно огромные глаза не имели зрачков, от чего казалось, что Он смотрит всюду. Когда человек, идущий по нити подходил к Нему, тело несчастного вспыхивало синим пламенем. Люди падали на колени, извивались, словно черви, но ползли дальше к Его ногам… а затем исчезали. А на Его теле отрастала новая рука.

Нить, идущая из моей груди, натянулась. Меня потащило вперёд, как рыбу, которую подсёк ловкий рыбак.

«Как рыбу, — с ужасом подумал я. — На крючок».

Одновременно с этим пришло ужасное осознание.

«Это не вечность. Не смерть. Что-то намного хуже… Надо бежать!».

Он тотчас вперил в меня полный плотоядного желания и уверенности взгляд. Дрожа и захлёбываясь от сковавшего тело ужаса, я упал ничком, пытаясь зарыться в землю. Мимо шагали десятки и сотни голых, измазанных сажей ступней. Я полз прочь, подвывая от сжигающего душу отчаяния. Нить тянула обратно. Я изо всех сих работал руками и ногами, но с каждым вздохом был ближе и ближе к Нему. Нить натянулась сильнее… и лопнула. Не веря себе, я вскочил на ноги и побежал прочь, расталкивая безликую толпу. В ушах прозвучал спокойный и лишённый чувств голос.

— Вошедший в Амбраморкс принадлежит мне.

Я замер, словно парализованный и упал лицом вниз. В голове прозвучали слова, выжигающие остатки воли.

— Так сказал я — Великий Дулкруд.

Сердце сжалось и остановилось. Веки захлопнулись. Боль ушла. Вокруг была лишь чернильная темнота.

— Что с ним? — прозвучавший неподалёку голос, принадлежал Антони. — А ну поднимайся, проклятый мертвяк.

Нерушимая сила приказал хозяина вздёрнула меня словно петля виселицы. Руки оттолкнулись от холодного пола, я встал. Открыв глаза, я увидел злобную физиономию Антони.

— Наконец-то! — заорал он, брызнув слюной мне в лицо. — Господи, как же я тебя ненавижу! Тупой гомункул! Разлёгся он тут! Вооружайся, кретин!

Я повиновался, отрешённо нацепляя пояс с саблей. Руки делали, что мне велели, а мысли испуганно метались. Я вдруг понял, что всё ещё испытываю страх. Это чувство, казалось, позабытое навсегда, заставляло меня едва заметно дрожать.

«Великий Дулкруд. Кто это? Что я видел? Я спал? Это сон? Я могу спать?».

Пока я заряжал пистолеты, стоящий рядом Войцех, возился вокруг своего ненаглядного господина, чтобы успокоить хозяина. Сам Антони тоже был занят подбором оружия.

«Мы что, собираемся кого-то убивать?».

— Господин, так и правда будет лучше. Крампор никуда от вас не денется. Но сейчас… случилось слишком много… гм… событий… И все они против вас!

— Ишь ты! Событий, — зло бурчал Антони. — Я не боюсь её папаши и готов хоть сейчас пойти к нему и требовать руки Марианны.

По лицу Войцеха было видно, какого он на самом деле мнения о способности юного господина чего-то у кого-то требовать. Однако его слова всегда расходились с тем, что он на самом деле думал. А я не считал дворецкого глупцом и знал — Войцех будет из кожи вон лезть, чтобы спасти эту никчёмную жизнь.