— Алексей.

— Алёша, — мягко проговорила Агата, испуская глазами игривый блеск.

Я обхватил её бёрда ладонями и сжал. Она ахнула, прильнув ближе. Губы коснулись губ. Тела горячили друг друга. Агата стонала, то извиваясь, то замирая, то хватаясь за спинку кровати, прижимаясь грудью к стене, то нависала надо мной. Её горячее дыхание слилось с моим, а наглый и полный вызова крик пронзил тишину особняка.

Когда я проснулся, она уже ушла. Меня это несколько смутило, но я тотчас мысленно похвалил её.

«Нельзя расхолаживаться. Не известно, как дальше пойдет дело с Сабиной. Мы должны быть аккуратны».

Я распахнул ставни. Светило солнце. Было ещё раннее утро, от чего оконная рама была влажная от росы. Собрав капельки ладонью, я провел ею по щеке, радуясь холодной неге и замер.

«Я спал… Впервые за всё время, я… не забылся… не был выброшен в чёрную бесконечность отчаяния… Я спал. Мне ничего не снилось, но я совершенно точно спал».

Это открытие, едва не заставило меня закричать. Я вроде бы даже почувствовал, как бьётся моё сердце. Окно кухни было открыто нараспашку, и оттуда тянуло овсяной кашей. Обернувшись, я не нашёл на полу своей одежды. Агата её унесла, оставив на прикроватном столике благоухающий костюм прежнего хозяина. Просторные тёмно-зелёные бриджи с белыми чулками, кафтан из красного сукна с золотой строчкой, и наконец, белоснежная сорочка с вышитым вензелем «В» справа на груди. Одежда оказалась почти впору, разве что чуть узка в талии и плечах. Я спустился на кухню, там уже вовсю хлопотали женщины. Майя, увидев меня осеклась, а затем заметив одежду Антони, надула щёки, если сдерживаясь.

— Валяйте, — улыбнувшись, сказал я.

Они прыснули звонким заливистым смехом. Мне не было обидно, и уж тем более я не рассердился. Этот смех казался настолько живым, что пробуждал в черствеющей и леденеющей душе что-то, давно забытое и потерянное. Отсмеявшись, я резко сделал суровое выражение лица. Служанки в мгновение ока смолкли, хотя по их переглядыванию я понял, что они догадались — это лишь игра. Почти не смеялась только Анна, она поглядывала на меня смущённо, будто стесняясь. Агата же, цвела, словно вечерняя примула. Она вела себя подчёркнуто официально, не позволяя себе лишнего. Но мне было достаточно одного взгляда, чтобы заметить разительные изменения даже в её походке. То, что было между нами прошлой ночью, впервые выразилось в чистом и нескрываемом чувстве, а нашу страсть не было нужды прятать, её никто не мог прервать или украсть. Я смотрел на её лицо, ещё опухшее от недавних побоев, но такое притягательное и… родное, понимая, что, возможно, допускаю тяжелейшую и ужаснейшую из ошибок. Влюбляюсь, будучи мертвецом.

Деньги мешают всем. И тем, у кого они есть, и тем, у кого их нет, и тем, кто к ним привык.

— Очень рад знакомству, — хитро улыбаясь, заявил мужчина, пожимая мою руку.

— Взаимно, — кивнул я. — Как добрались?

— Благодарю, затруднений не возникло. Этот дом легко найти, каждый знает, где особняк рода Веленских.

— К дьяволу лесть, — без улыбки проговорил я. — Я пригласил вас для дела.

— Как будет угодно. Итак…

— Итак.

Игорь Щербацкий, он же Лентяев был мужчиной лет пятидесяти с небольшим. Чёрные с проседью усы его были закручены вверх и аккуратно подстрижены. Зеленоватые глаза смотрели с прищуром, цепко и внимательно. Он явился к десяти утра, оказавшись у калитки точно в назначенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. Я высоко оценил подобную педантичность.

«Он привык работать с людьми, которые дорожат репутацией и которым есть, что скрывать. Пришедшего раньше и стоящего у калитки лишние десять минут обязательно заметят».

— Мне нужна операция, довольно несложная. Основной вопрос в конфиденциальности.

— Среди моих добродетелей, господин Веленский, главная состоит в том, что я не сую носа в дела пациентов. Я делаю то, за что платят, продаю то, что пользуется спросом, и в тот же миг об этом забываю. Это свойство памяти я вырабатывал годами, поэтому смею заверить, любая тайна ставшая мне известной в этом кабинете, в нём и останется.

— Прекрасно, — сказал я, кивая. — Именно это я и хотел услышать. В свою очередь, отмечу, что как человек деликатный, я ужасно не люблю угрожать. Я считаю, что говорить человеку, который будет тебя оперировать, что за болтливым языком, он лишится и пальцев, грубо и как-то даже не этично.

— Полностью согласен, — серьёзно заметил Лентяев.

— Мне нужен шрам на шее, — сказал я, проведя указательным пальцем по своей шее. — От сих до сих.

— Насколько глубокий? — холодно осведомился лекарь.

— Он должен смотреться правдоподобно, вот, что важно. Не выглядеть аккуратной работой хирурга. Такой рваный, кривой и уродливый шрам.

— Это можно устроить. В принципе, даже прямо сейчас, весь инструмент у меня с собой.

— Тогда приступайте, Игорь, — сказал я, откинувшись на спинку кресла и запрокинул голову.

Лентяев раскрыл пузатый саквояж, и принялся раскрадывать на столе скальпели, зажимы, иглы, тампоны.

— Наверное, господин Веленский хочет впечатлить какую-нибудь женщину, — с ухмылкой бросил он, хитро сверкнув глазами.

— И не одну, — хохотнув, ответил я. — На войне побывать не удалось, а сейчас чуть ли не мода на шрамы после недавней кампании. Вот, навёрстываю, так сказать.

— Понимаю-понимаю, — будничным тоном вторил моему вранью лекарь. — Шрамы украшают мужчину.

Работал он быстро и профессионально. Краем глаза я наблюдал за ним, в руках лекаря инструменты лежали легко, а его движения были ловкими и выверенными. Я нарочно сел таким образом, чтобы видеть всё происходящее в зеркале, которое предварительно водрузил на стол.

— У вас удивительная свёртываемость крови, — обронил лекарь, зашивая рану. — Я специально делал надрезы по одному сантиметру, тотчас зашивая. Переживал, как бы не замарать вашу белоснежную сорочку. Однако же, крови вышла буквально пара капель.

— Это от того, что я очень жадный, — осторожно процедил я, стараясь не дёргать челюстью, чтобы не помешать ему. — Ни капли за даром.

— Весьма полезное жизненное кредо, — тотчас согласился Лентяев. — В общем-то я закончил, да вы и сами то видите.

Я действительно видел. На моём горле теперь красовался длинный зашитый порез.

«Весьма натурально, — хмыкнул я про себя. — Надеюсь, они оценят».

— Прежде, чем вы уйдёте, я хотел задать ещё пару вопросов.

— Я весь внимание, — ответил лекарь, убирая инструменты.

— Время от времени, я буду обращаться к вам на предмет покупки различных аптечных препаратов и гм… предметов.

— Я не держу лавки с готовой продукцией, но вполне могу изготавливать на заказ. Что-то конкретное нужно уже сейчас?

— Да. Мне нужно зелье, порошок… не важно. Его действие должно иметь снотворный и дурманный эффекты.

— Иными словами мощное успокоительное, которое рассеивает мысли, а заканчивается глубоким сном.

— В точку.

— С собой у меня подобного нет, но могу поставить, скажем, к послезавтра.

— К завтра.

— Тогда выйдет несколько дороже, я буду вынужден перетасовать свой график.

— Мы сойдёмся в цене.

— Тогда завтра в то же время, мой помощник доставит препарат.

— К калитке на задний двор.

— Как будет угодно.

Лентяев получил увесистый мешочек с монетами и раскланявшись покинул особняк. Поднявшись в спальню Антони, я ещё раз оглядел себя в зеркале. Кожа на горле выглядела так, словно разрез делали на теле мертвеца.

«Но есть я всё-таки могу. Даже в отхожее место сходил по-человечески».

Я глухо засмеялся.

«Кто бы мог подумать, что доживу до такого. Радоваться, что опорожнился… И всё-таки… заживёт ли кожа? Если нет, надо будет что-то придумывать, чтобы придать разрезу вид шрама, причем уже самому. Полностью доверять свои тайны Лентяеву не стоит».

Укрыв шею лёгким шарфом, позаимствованным из гардероба покойного, я дополнил образ широкополой чёрной фетровой шляпой. Предстояло ещё много дел в городе. В спальне Сабины под кроватью стоял сундук с серебром, ключик к нему был позаимствован у покойного Войцеха. Поразмыслив, я забрал оттуда сумму достаточную, чтобы на первое время хватило.