Её глаза сверкнули в полумраке кухни, и я тотчас понял, что она обо всём догадалась.

— Я отправил его с письмом к Сабине Веленской. Она должна знать, что на дом совершено нападение. «Мы» обязаны действовать так, как повел бы себя Антони.

Я специально сделал акцент на слове мы, чтобы они грешным дело не забывали, что, согласившись врать, стали соучастниками преступления.

— Понятно, — ответила она, пряча глаза, и принялась есть.

Подняв бокал, я поиграл им, разглядывая напиток сквозь хрустальные стенки на свет.

— За воздаяние! Всем. Всегда и за всё.

Женщины подняли бокалы. Мы чокнулись. Раздался благородный звон.

«Настоящий, — подумал я. — В этом доме фальшивые только люди, вещи — настоящие».

Я сделал жадный глоток.

«Боже правый, если бы я мог забыть это наслаждение, только лишь ради того, чтобы испытать его вновь!».

Приятное и живительное тепло растеклось по моей груди. Я глотнул ещё, а затем подхватив ложку, принялся есть. Забытое ощущение вкусовых оттенков, да ещё в исполнении Майи «как для себя», было таким сильным, что у меня на миг свело скулы. Со стороны же могло показаться, что я поморщился от отвращения.

«Не ешь много, пробуй, следи за эффектом, который пища оказывает на тело. Исследуй себя».

Когда миска опустела, я понял, что провалил первый эксперимент. Голодавший несколько месяцев с трудом мог себя удержать.

— Ты вызвала лекаря?

Кухарка тотчас закивала. Вскочив, она быстро заговорила:

— Я нашла самого ужасного пройдоху из всех, кто когда-либо имел знахарскую лицензию. Его зовут Игорь Щербацкий, работает под фамилией Лентяев.

— Что натворил? — осведомился я.

— Да сущие пустяки, мой господин! Подсунул одному осуждённому бедолаге ложный эликсир и тот не копыта отбросил, а погрузился в глубокий сон, а ночью очнулся и сбежал.

— Отличный выбор, — ухмыльнувшись, похвалил я. — Такой не побежит к прокурору.

— Он будет в десять, как вы велели, господин.

— Спасибо.

— Анна, как дом?

— Мы всё отчистили, господин, — тихо ответила она, глядя в миску.

— Хорошо, — кивнул я. — Было очень вкусно, Майя. Доброй ночи.

Прежде, чем уйти. Я откупорил вторую бутылку вина, пригласительно оставив её на столе. Когда дверь кухни за мной затворилась, тотчас послышался их шёпот. Мне не надо было даже специально вслушиваться, чтобы разобрать о чём шла речь, но совершенно не хотелось этого делать.

«Они ещё не скоро поборют страх, если это вообще когда-то произойдёт. Возможно, оно и к лучшему».

Я медленно вышагивал по коридорам особняка, осматривая полотна на стенах, канделябры, резные перила лестниц, как в первый раз. По дому шёл не изуродованный раб, а новый, пусть самозваный, хозяин. Сам того не желая, я остановился у кабинета покойного отца семейство — Арона. Дёрнул ручку. Дверь скрипнула. В лицо ударил затхлый воздух, а следом искрящийся поток ненависти. Поток был незрим и практические не осязаем. Я ощущал его кончиками пальцев, которые покалывало. Вдыхал ноздрями, от чего моё дыхание замедлялось. Во мраке кабинета Веленского сияло, едва не прожигая холст, синее пламя. Я снял картину, уставившись на амулет, очень похожий на тот, которым теперь владел сам.

«Я убил твоего сына, — сказал я мысленно. — И мне интересно… Кто убил тебя? Кто владел тобой после смерти?».

Пламя вспыхнуло ярче, словно собираясь броситься на меня. Но я не отвел взгляд, и протянув руку, снял с гвоздя цепочку. В отличие от моей, эта показалась мне неимоверно тяжёлой.

«Будто достаю ведро воды из колодца».

Повертев вещицу в руках, я разглядел гравировку. Крошечные буковки внутри кольца, которым крепилась цепочка к амулету: Ф. К. Поразмыслив, я решил не оставлять кристалл с душой Арона на прежнем месте. В идеале, стоило спрятать его где-нибудь в катакомбах, но мне не хотелось лишний раз пугать слуг.

«Они и так натерпелись жути, чтобы лишний раз лицезреть мормилая среди ночи».

Тогда я отправился в спальню Антони. Секретер всё ещё был открыт, а ключ торчал в замочной скважине.

«Там, где нашли, дважды не ищут», — подумал я и положил амулет в один из ящиков, заперев на замок.

Постель Антони была заправлена. Я подошёл, проведя пальцами по ароматному, пахнущему свежестью белью. Оно было мягким и манящим. Более не раздумывая, я сбросил одежду и нырнул в объятия прохладной неги. Было очень странно вновь оказаться в этой комнате, не по зову, а ради собственного удовольствия. Я долго лежал, всматриваясь в потолок.

«Нужно найти надёжного дворецкого. Нанять конюха. Охрану, не менее двух человек. А потом разобраться с мамашей убитого. Душить старушку, я, конечно же, не стану. Это не в моём стиле. Но с ней придётся попотеть. Мать признает обманку, даже с завязанными глазами. Значит нужно минимизировать их контакты. Но как?».

В дверь постучали.

— Входи, открыто, — бросил я.

Агата вошла в спальню, боязливо поглядывая по сторонам. Ей явно было не по себе от этого места, и я думаю, по разным причинам. Раньше доступ сюда она имела лишь по долгу службы, и наверняка, каждый раз боялась пропустить складку или не ровно положить подушку, не вызвав гнева. Женщина неловко застыла посреди спальни, глядя на меня. Я так и не привык зажигать свечей, довольствуясь прекрасным ночным зрением. Агата же, скорее всего, видела лишь силуэт на белом.

— Подойди, — как можно тише, чтобы не пугать её хриплым и тяжёлым голосом, которым теперь располагал, попросил я.

Она подошла, застыв у моего изголовья, ничего не говоря.

— Раньше ты была намного решительнее.

— Раньше ты не лежал в постели, которую я весь день отмывала от крови.

— Это всего лишь вещь, Агата. Вещь можно сломать, выбросить, но не осквернить. Это попросту невозможно. Осквернить можно человеческое тело, душу…

— Хватит, — попросила она. — Я сама пришла. Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Хочу.

Агата села на постель и медленно расплела завязки на платье. Затем скользнула под одеяло, и я почувствовал её тепло. Она обняла меня, уткнувшись носом в подбородок и закинув ногу мне на живот.

— Ты ненормальный, — заявила она, ничего более не комментируя.

— Похоже, для тебя это любимое качество в мужчинах, — парировал я.

— Похоже.

В её голосе, наконец, послышался озорной тон.

— Чего бы тебе хотелось?

Агата чуть помолчала, а затем сказала то, что я уже и так знал.

— Свой дом, достаток, вылечить кожу на руках. Мужа и ребёнка.

— Девочку или мальчика?

— Не важно, — ответила она, тотчас поправив саму себя. — Девочку.

— У меня две дочери Олеся и Злата.

Агата молчала, переваривая услышанное. Похоже, она никак не ожидала нарваться на подобную откровенность.

«Привыкла, что я — мормилай. Оно. То, что уже не может иметь прошлого и настоящего».

— Где они сейчас? — спросила женщина, когда я уже решил, что Агата сегодня не проронит ни слова.

— Дома в Русарии. Во Пскове.

— Далеко, — невпопад брякнула Агата.

— Далеко, — согласился я.

— Жена?

— И жена, — кивнул я.

— У меня был муж. На войне с вами убили…

— На этой?

— Нет, прошлой. Ещё был сын. Умер от чахотки.

— Мне жаль.

— Уверен?

— Наверное, да. Я может и убийца, но не злодей. Во всяком случае, пока нет.

— Я уже почти забыли их лица. Осталась только пустота, которая болит. Говорят, у калек болят отрезанные руки или ноги… Это правда?

— Да, так говорят. Я тебя понимаю. Я тоже скучаю по своим и тоже не помню их лиц.

— Это не одно и тоже… Твоя семья жива.

— Да. Зато я умер.

Мы снова замолчали. В какой-то момент, я подумал, что это конец наших отношений, и Агата уйдёт навсегда, как вдруг она заговорила:

— Ты знаешь… Я только сейчас поняла, — Она вдруг забралась ко мне на грудь, заглядывая в лицо. — Я же не знаю, как тебя зовут!

— И правда, — криво рассмеялся я. — Зови меня теперь Антони.

— Нет, — решительно заявила Агата, замотав головой. — Это при матери или гостях. Я хочу знать, как называть тебя здесь!