Прижимаясь к нему еще сильнее, я прижимаюсь своими губами к его губам. Когда его ладонь скользит вверх по моей спине под майкой, по моей коже бегут мурашки, когда он прижимает меня к себе.

— Убирайся нахуй от сюда. Сейчас же. — Приказ раздается от двери, и мы разеваем рты, уставившись на вторжение. Маттео это нисколько не волнует, он стоит в дверях, уперев руки в бока, и пристально смотрит на нас. — Я собираюсь убить этого мудака голыми руками, если ты не выйдешь отсюда и не поможешь мне.

— Кого? — Спрашивает Вито, его голос становится особенно хриплым, как раз то, что мне нравится.

— А ты как думаешь? — Маттео огрызается в ответ, убирая руки с бедер, прежде чем быстро поднять их к лацканам своего блейзера, выпрямляясь.

— Тебе лучше не говорить так обо мне. — Голос Энцо доносится до комнаты, и понимание омывает мои черты, когда я смотрю вниз на Вито.

— В другой раз?

Вито мягко улыбается моим словам, проводит пальцами по моим волосам и кивает в ответ. — Пока это означает, что мы сможем сделать это снова, Bellissima, я полностью согласен.

— Я все еще не могу поверить, что ты уезжаешь без меня, — ворчит Энцо, аккуратно складывая руки на груди и надувая губы. Я даже не закатываю глаза в его сторону, он этого не заслуживает, не тогда, когда мы уже столько раз это обсуждали. Мы все понимаем, никто не хочет оставаться здесь, когда творится такое дерьмо, но он чуть не умер. Ему повезло, что на данном этапе мы не заставляем его оставаться в постели.

Вито вздыхает рядом со мной, пощипывая переносицу и пытаясь сохранить спокойствие. — В этом состоянии ты скорее помеха, чем помощь, Энцо. Я не могу больше повторяться.

Его слова остаются неуслышанными, поскольку Энцо продолжает ворчать. Когда он понимает, что никто не собирается уступать, он обращает свое внимание на меня. — Ладно, если вы все собираетесь вести себя как ублюдки, тогда, по крайней мере, подойдите и поцелуйте меня, Рен. Заставьте меня почувствовать себя лучше.

Я почти настаиваю, чтобы он сказал мне "пожалуйста", но это только отсрочило бы неизбежное, а нам действительно следовало уйти пять минут назад. Проводя руками по своим черным леггинсам, я делаю шаг к нему, чувствуя, как он окидывает меня взглядом, пока я иду. Черная майка и блейзер в тон дополняют мой образ, делая мои светлые волосы еще более заметными.

Валентина пыталась уговорить меня надеть пару черных дизайнерских туфель на каблуках, но я пресекла это в зародыше и вместо них выбрала армейские ботинки. Я знаю, в чем мне удобно, когда мне нужно сосредоточиться, и каблуки — не вариант.

Наклоняясь вперед, я кладу руки по обе стороны от головы Энцо и прижимаюсь губами к его губам, углубляя поцелуй, когда его руки скользят вверх по задней поверхности моих бедер. Я готова попросить еще пять минут, когда чувствую руки на своей талии, поднимающие меня в воздух без единого стона, прежде чем отнести к двери.

Вито крутится рядом со своим братом, что говорит мне о том, что я в руках Маттео. Не могу сказать, что я против этого.

— Попрощайся с Энцо, Рен, — приказывает Маттео, быстро и резко опуская ладонь на мою задницу, заставляя меня взвизгнуть.

— Прощай, Энцо.

— Верни мою женщину целой и невредимой, — кричит он в ответ, когда Маттео выходит в коридор, прежде чем направиться к входной двери.

Несмотря на обстоятельства, я улыбаюсь, услышав, как он называет меня своей женщиной, и когда Маттео наконец ставит меня на ноги, я могу сказать, что он чувствует это, потому что качает головой, и на его губах тоже появляется намек на улыбку.

Повернувшись на месте, я обнаруживаю около дюжины припаркованных внедорожников, готовых к отправке, и когда Маттео переплетает свои пальцы с моими, подталкивая меня к затемненному автомобилю слева, я охотно иду с ним.

Каждый из них заполнен мужчинами, одетыми в черное, как и мы.

Уважение проявляется многими способами, и тот факт, что мы оплакиваем тех, кого любили и о ком заботились, надевая черное, всегда ставит меня в тупик. Я не знаю почему, но мой разум просто не может понять, что моя одежда соответствует моему мрачному настроению и ноющему сердцу.

Маттео отступает назад, жестом приглашая меня сесть первой, и оказывается прямо за мной, прежде чем Вито тоже появляется в дверях. Как только мы трое оказываемся под охраной, кто-то закрывает дверь, и водитель уезжает, присоединяясь к конвою, пока мы медленно пробираемся по территории.

Я откидываюсь на спинку стула, усаживаясь напротив обоих братьев, которые сидят у каждой двери с пистолетами в руках.

— Ты готова к этому? — Спрашивает Маттео, когда мы проезжаем через кованые ворота и спускаемся по склону холма.

— К похоронам? Конечно, — отвечаю я, пожимая плечами. Возможно, это прозвучит неуважительно, но на самом деле это не входило в мои намерения. Я просто понятия не имею, что я должна делать в этот момент.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Рен, — парирует он, подняв брови. А, он имеет в виду русских. Черт, думаю, меня больше беспокоят эти чертовы похороны.

— Я верю, но сомнение в том, готовы мы или нет, только дает возможность чувству сомнения проникнуть в наши умы, и я отказываюсь этого допускать. — Уверенность сочится из каждого слова, мантра, которую я столько раз повторяла себе, слетает с моих губ.

— Ты — нечто совершенно иное, ты знаешь это? — Маттео, наконец, что-то бормочет в ответ, вытягивая ноги перед собой, и я сдерживаю грозящую появиться улыбку.

— Теперь знаю, — отвечаю я, подмигивая.

Молчание обычно сопровождается яичной скорлупой и страхом, но я учусь вместе с ними, это одна из самых успокаивающих ситуаций.

Я смотрю, как мир проносится мимо, послеполуденное солнце бросает идеальный свет на деревья, растущие вдоль дорог, прежде чем мы, наконец, замедляем ход и останавливаемся. Мои нервы сдают, несмотря на попытки сделать глубокий вдох.

Маттео открывает свою дверь первым, предлагая мне руку, чтобы присоединиться к нему, которую я охотно принимаю, прежде чем Вито следует за нами. У меня вспотели руки, но если Маттео и замечает это, то никак это не комментирует. Вместо этого он сосредотачивается на том, чтобы вести меня к толпе, которая уже собралась вокруг могилы глубиной в шесть футов.

Когда братья Де Лука приближаются, многие уважительно кивают головами, бормоча слова благодарности за то, что пришли, и в конце концов уступают им дорогу, чтобы встать как можно ближе к началу.

Мои пальцы сжимаются вокруг руки Маттео, когда я замечаю гроб из темного красного дерева, примостившийся в грязи, и мое сердце сжимается. Я понятия не имею, кем на самом деле был Торрес, но из-за рыданий женщин, стоящих по другую сторону, и воспоминаний о том, как было больно Энцо, у меня все равно болит сердце.

Мужчина откашливается, привлекая к себе всеобщее внимание, прежде чем начать службу. Я наполовину слушаю, наполовину отключаюсь, полностью ошеломленная всем происходящим, когда рыдания становятся громче, а печаль витает в воздухе вокруг нас.

Очевидно, что сегодня мы скорбим по по-настоящему любимому и уважаемому павшему солдату. Потеря незаслуженная и намного преждевременная, но реальности это не меняет. Точно так же, как месть за него не вернет его обратно. Боль — сильное чувство, и мы все запятнаны ею, просто в разных формах.

Только когда кто-то кладет розу на крышку гроба, я снова сосредотачивая все свое внимание, когда к ним присоединяются Вито и Маттео. Наблюдая за ними у подножия могилы, я жалею, что Энцо не был здесь, прощаясь со своим другом, и я могу только надеяться, что Маттео и Вито воздадут ему должное.

— Привет.

Я оборачиваюсь на произнесенное шепотом слово и вижу Валентину рядом со мной с натянутой улыбкой на лице. Облизывая губы, я убеждаюсь, что нас никто не слышит, когда наклоняюсь ближе, чтобы пробормотать ей на ухо.

— Все ли на месте?

— Да.