Решение родилось мгновенно. Тихо сказала Сашке:

— Отдай тезке свою куртку — тебе другую найдем — и проводи в машинное отделение, согреться.

Сын кивнул, церемонно представился и предложил царевичу пойти посмотреть, как работает механизм корабля. После чего мальчики спустились по служебной лестнице. Я заглянула сверху, крикнула, что идут с моего разрешения, и вернулась на палубу.

Там завершалась очередная спасательная операция. На полузатонувшем заборе осталась лишь девочка-подросток, пытавшаяся оторвать кошку от брошенного тюка. Кошка выла, девчонка не сдавалась, а кто-то с палубы сердито кричал:

— Тут столько ценных скотов потопло, а она с кошкой возится!

Наконец один из спасателей перескочил на плот и передал кошку вместе с тюком. Кошка переключила стресс на стресс, благодаря знакомству с заинтересованной Жужулькой.

Нам пришлось совершить еще одно доброе дело — спасти пассажиров лодки, потерявшей весла, к тому же перегруженной. И лишь тогда развернуться к дворцу.

Я спустилась в машинное отделение.

— … А еще у нас в поместье есть паровоз, он по чугунной дороге ездит! — увлеченно рассказывал Сашка, а его тезка, в Сашкиной куртке на голое тело, увлеченно слушал и боязливо поглядывал на топку и громыхающий поршень.

— Пойдемте, ваше императорское высочество, — сказала я с улыбкой. Царевич послушался, но с явной неохотой.

К этому времени удалось нарастить мостик и закинуть его на балкон. На меня пытались гневно кричать из дворца и требовать немедленно вернуть ребенка. К счастью, появившийся Николай Павлович велел, чтобы, пока его сын на пароходе, слушались лишь меня и не мешали советами.

Я поблагодарила и позволила юному Александру отправиться на балкон, лишь когда его обвязали веревкой, а конец закрепили.

После этого сын попросил папеньку принять во дворец моих пассажиров, Николай Палыч согласился, и эвакуация продолжилась, причем я требовала, чтобы страховали всех переправляемых детей возраста царевича и младше.

Папа унес ребенка во внутренние покои, а какой-то офицер объявил мне высочайшую благодарность за спасение жителей.

Ну, спасибо, что не выговор. Поплыли дальше.

Я обняла Сашку, поблагодарила за достойное обхождение с царевичем.

— Мы ведь с ним еще повидаемся, маменька?

— Чтобы куртку вернуть?

— Нет, маменька. Он говорит, что умеет ездить на настоящей лошадке и хочет со мной по железной дороге прокатиться.

Я подумала, что утренняя Сашкина авантюра оказалась небесполезной, но сказать такое вслух было бы непедагогично.

Царевича вернули отцу, Сашка лег спать, мы поплыли дальше. Несчастные, унесенные волной на досках, бревнах, заборах уже скоро перестали попадаться. Кто-то доплыл до надежной тверди — каменных домов, кого-то утащило в Неву. Зато приходилось спасать «Евгениев» — сидевших не на мраморных львах, а забравшихся на деревья или столбы.

На одной из улиц волна вынесла на нас неуправляемую баржу. Пришлось притираться к стене, отталкивать дурную посудину баграми и веслами, половина поломалась. Впрочем, и тут доброе дело: на барже обнаружился бедолага сторож, перепрыгнувший к нам в лучших абордажных традициях.

Плыли дальше, спасали. Я поглядывала на часы, чтобы к трем пополудни оказаться на Фонтанке, а лучше — на Неве. Вместо классических лотов были заранее заготовлены длинные шесты — измерять толщу воды на мостовой.

Они не понадобились. В четвертом часу, сделав круг, мы вернулись на Большую Неву, примерно туда же, где застали начало катастрофы. Заметили шлюпку, пытавшуюся выгрести со стороны Самсоньевского моста. Издали было видно, что гребцы так устали, что лодка готова отдаться на волю волн.

Когда приблизились, я узнала недавнего гостя.

— Александр Христофорович, может, вас на буксир взять?

Бенкендорф поблагодарил, измученный экипаж не без труда принял и привязал веревку, после чего я потащила лодку к дворцу. Александр Христофорович рассказывал, как государь велел ему приказать дежурной шлюпке спасти людей с тонущего суденышка. Команда замешкалась, и кавалерист Бенкендорф заскочил в лодку и возглавил операцию. Людей спасли, но на обратном пути гребцы выбились из сил.

Мы доставили шлюпку ко дворцу, прямо к входу у Иорданской лестницы. И тут вода начала спадать, а Нева опять потекла к морю.

Мишин пароход — «Чайка» — появился уже в темноте. Узнать его оказалось нетрудно — в это время, кроме моих корабликов и безжизненных обломков, никто не плавал.

Супруг совершил чудеса эквилибристики, перескочив с борта на борт. Я взглянула на него и вздрогнула: он поседел.

Надо было догадаться. Я действовала в кварталах, где спаслись те, кто забрался на крышу. Миша — там, где и крыши не спасали. На том взморье, где жила Параша из «Медного всадника». Там не дома, а улицы унесло в залив.

— Придется домой плыть, — тихим, замедленным голосом сказал муж. — У меня шестеро тяжелораненых, есть с открытыми переломами. Люди залезли на чердак и крышу, прямо на них налетел барк океанского класса, снес дом. И не один такой случай.

Я взяла мужа за плечи, взглянула в глаза. Будто навела сканер на штрих-код. И увидела все, что он видел за этот день. Чуть не обмякла в его руках.

— Мушка, я тебя держу.

— Спасибо, милый. Пошли в салон. Только тише, не разбудить бы важного пассажира.

— Кого? — спросил мгновенно очнувшийся Миша.

— Увидишь, — шепотом сказала я. — Этот день окончен.

— Для меня нет, — ожесточенно прошептал супруг. — Мои приказы отменили, людей не оповестили. Ни одна шлюпка в Адмиралтействе не была к полудню готова — несли весла из пакгаузов, когда вода уже на три метра. Мол, конец навигации, вся оснастка и весла на полке. А ведь просил же! Не забуду…

Супруг замолк, подошел к койке, приподнял одеяло. Замер, потом вздохнул, обреченно-облегченно.

— Вот для него и будем спасать Россию, — шепнула я.

— Товарищ министр, вы решили побриться еще раз?

— Мушка, не «товарищ министр», а «товарищ министра». Перед праздничным приемом в Зимнем дворце и неизбежной беседой с государем можно побриться и трижды.

— Товарищ министра, не забывайте, нас ждет санная дорога, а не привычный рейс. Это так, дежурное ворчание — мы с тобой еще не опоздали ни разу. Но как жена я обязана… Миша, зачем⁈

— Теперь, пока я добриваюсь, ты умываешься, — рассмеялся муж, поцеловавший меня и щедро поделившийся пеной.

До нашего отбытия во дворец оставалось полчаса. Погода благоприятная, дорога настолько хороша, насколько может быть хорош зимний путь по льду Невы. Но некоторое волнение присутствовало. Все же прежде я знакомилась с царственными лицами, скажем так, в режиме инкогнито или по случаю. Сегодня увижу высший свет в пафосно-праздничной обстановке и буду в нем блистать.

Пока же, чтобы блистать, а не смешить, надо осмотреть щеку в свете моей замечательной лампы и удалить даже намек на присутствие мыльной пены.

После катастрофы седьмого ноября в столице был объявлен траур — ни балов, ни прочих увеселений, а уже скоро наступил Рождественский пост; я с трудом привыкла, что он по старому стилю. Посему первый бал в Зимнем дворце состоялся лишь после Рождества.

Конечно же, первые дни и недели моему супругу было не до праздников и не до траура. Он вернулся в город восьмого ноября задолго до рассвета и сразу приступил к работе. Счет шел на часы — лужи, покрывшие мостовые, начинали подергиваться ледяной коркой, а тысячи людей остались без еды, жилья и в намокшей одежде. Нынешний потоп в некоторых особенностях оказался страшнее пожара: если сгорает избушка, остается хотя бы печь, а волна смывала домики бесследно.

Когда в прежней жизни я читала «Медного всадника», то запомнила, но не особенно вдумалась в строки:

Увы, все гибнет: кров и пища!

Где будет взять?