Между тем господин Орлов поспешил к самому известному из гостей.

— Ваше высокопревосходительство! Алексей Андреевич, вы меня слышите?

Аракчеев-старший ответил утвердительно, но господин результатом не удовлетворился.

— Надобно вам окончательно в чувство прийти. Настюша, нашатырный платочек, будь добра.

Девица открыла сумку, висевшую на плече, достала платок, быстро промокнула в жидкости из флакона и приложила ткань к носу Алексея Андреича.

Самый могущественный человек империи чихнул и изумленно огляделся, как принцесса Шиповник, поцелованная принцем после ста лет беспробудного сна.

— Что происходит? Где я?

— В притоне разврата и убийства, — жестко вымолвил господин Орлов. — Злодеи намеревались умертвить четырех девиц и оставить вас, обнаженного, посреди них, чтобы вы пробудились на всеобщем обозрении и стали притчей в языцех.

— Господи! Лишь бы не узнал государь! И Настенька, — добавил чуть тише.

— Папенька, пожалуйста, — бормотал Аракчеев-младший, помогая отцу облачиться в мундир, а тот не сдерживал слез.

Я глядел на всесильного временщика сочувственно и презрительно одновременно. В эту секунду он напоминал ребенка, не столько страшившегося родительского наказания, сколько боявшегося остаться без родительской любви.

— Михаил Федорович, я побегу к Эммарковне? — спросила Настя. Господин Орлов кивнул.

— Александр Христофорович, — между тем обратился ко мне несчастный, — все так, как он говорит?

— Так и даже хуже, — ответил я. — Если бы не господин Орлов, мы все были бы погублены в глазах света до конца дней.

Между тем господин Орлов деликатно отодвинул плечом Аракчеева-младшего и помог застегнуть мундир.

— Ваше высокопревосходительство, его высокопревосходительство правы — вы только что избежали наисерьезнейшей опасности. Ее предотвратил я, поэтому надеюсь на благодарность с вашей стороны.

— Господин Орлов, вы можете просить все что угодно.

«Попросите его удалиться в монастырь», — подумал я, но просьба чиновника была другой, удивившей меня не меньше, чем пистолет с крутящейся рукояткой.

— Не так давно вы объявили в сугубый розыск поселенного солдата Василия Трофимова и вашу крепостную Василису Петрову. Я буду рад, если вы отмените розыск, отчислите Трофимова в отставку, а Петровой дадите вольную.

Лицо Аракчеева прояснилось, он вспомнил этих никому не известных людей. Похоже, гнев на обидевших его персон оказал более сильное действие, чем загадочный нашатырь.

— Вам известно их нахождение? Вы их укрывали?

Господин Орлов пристально посмотрел на временщика и не отвел глаз.

— Да. Напомню, в ближайшие часы мне предстоит совершить еще одно укрывательство, когда я начну составлять рапорт о данном происшествии. Напомню, мы все не хотим огорчить государя. Так, Александр Христофорович?

Я растерянно кивнул. И продолжил любоваться поединком взглядов.

— Просьба будет исполнена, — наконец сказал Аракчеев.

— И хорошо, — кивнул господин Орлов, после чего обратился к сыну временщика: — Помогите отцу одеться.

Я направился в соседний зал, наконец-то нашел недопитую бутылку шампанского и бокал. В эту минуту с лестницы донеслись шаги и голоса.

Всё! Забастовка! Бойкот! Не знаю, что сделаю, но супруг эту работу бросит! Перейдет в отставку, возглавит мой торгово-промышленный дом. Нет, для начала отправлю в Америку — пусть запатентует кольт раньше Кольта и привезет пару бизонов для скотоводческих экспериментов.

Господи, о чем я⁈ Настя уже вошла две минуты назад, а я по-прежнему внизу.

И тут окно раскрылось, послышался бодрый Настин голос. А потом, в подтверждение, показался Миша. И посоветовал обождать.

— Что мне делать в борделе? — крикнула я. — Лучше ты выходи.

Но муж уже скрылся.

— Занятная у вас, Эмма Марковна, коммерция, — задумчиво заметил Еремей.

— То мужнины дела. Жена да вспомогает мужу своему, — заметила я.

Еремей взглянул мудрым и печальным взглядом русского мужика, который понимает-понимает своих бар, да никогда их до конца не уразумеет.

Уф-ф. Ожидание продолжается, но в более спокойном режиме.

Над сонной Коломной водворилась тишина… Нарушенная стуком копыт и грохотом колес. К особняку приближался конный отряд не меньше эскадрона, окружавший карету. Судя по форме, лейб-гвардейские казаки.

Карета подъехала, с запяток соскочил лакей, открыл дверцу, откинул ступени. Но генерал-губернатор предпочел покинуть экипаж без посторонней помощи.

— Я рад, что не ошибся с адресом, — сказал Милорадович, с удивлением глядя на меня и на особняк, — однако здесь достаточно тихо.

— Сейчас — да, но пять минут назад усердно стреляли, — заметила я.

— Тогда нам надлежит это проверить, — кивнул генерал-губернатор. — Вперед!

Несколько уже спешившихся казаков метнулись в особняк. Направившийся за ними Милорадович попросил меня подождать, но я ответила, что среди стольких доблестных мужчин мне страшиться нечего.

По залам первого этажа металось стадо дезориентированных особей обоего пола, преимущественно в масках, и пыталось понять, что же происходит наверху. Один из табунка оказался знакомцем генерал-губернатора.

— Шервуд, что здесь творится? — спросил он.

— Наверху стреляли, люди испугалис, — ответил парень с легким английским акцентом.

— А почему наверх не поспешил?

— Дверь закрыта.

Милорадович выбранился, извинился передо мной, приказал адъютанту вместе с Шервудом переписать всех посетителей и направился к лестнице.

На первой лестничной площадке нас встретила Настя.

— А чего вы не спешите? — спросила она Милорадовича. — Боитесь?

Это было непродуманное заявление. Михаил Андреевич бросился вверх по лестнице, едва не опрокинув мою горничную-секретаршу. Лишь несколько самых прытких казаков смогли бежать с ним вровень. Как меня не сбил этот антропоток — не пойму.

Вот и второй этаж. Благодаря супругу и его тиру в усадьбе я умею чувствовать даже самый слабый запах пороха. Также несло невзыскательными экзотическими ароматами, откуда-то доносились стоны. В креслах сидели несколько фигур, которые в то время назвали бы одурманенными, я же — просто обдолбанными.

Но в первую очередь я обратила внимание на офицера средних лет с густыми генеральскими эполетами. Он стоял у подоконника и наливал себе в бокал шампанское.

— Александр Христофорович, — удивленно воскликнул Милорадович, — что здесь происходит⁈

— Уже ничего, — ответил генерал, в котором я признала знаменитого Бенкендорфа, на тот момент не подозревавшего, что в будущем ему предстоит возглавить корпус жандармов, — но недавно господину Орлову и мне пришлось обезоружить семерых злодеев, убив одного из них. Это было сделано ради предотвращения умерщвления наемных девиц, проще говоря шлюх. Если хотите шампанского, в буфете ящик.

— Хочу, — после нескольких секунд изумленных размышлений произнес Милорадович. — Гришутка!

Подбежавший ординарец с лакейской ловкостью открыл бутыль, тут же нашлись фужеры и были наполнены.

— Хотите, Эмма Марковна? — спросил Милорадович. — Уж извините, похоже, это столь запутанная история, что без нескольких бутылок шампанского или чего-то более крепкого нам не разобраться.

— Ваши высокопревосходительства, — донесся знакомый голос, — увы, разбираться придется.

— Это достойный господин Орлов, — сказал Бенкендорф. — Благодаря его доблести я и, как вы скоро убедитесь, не только я избежали пренеприятнейшей истории. Лично я приношу ему извинения за то, что попытался воспрепятствовать его деятельности, и не считаю эти слова противными чести.

— Благодарю, — коротко сказал Миша. — Господа, извините за недостаточное соблюдение норм общественного приличия.

Подошел ко мне и крепко обнял. Я ощутила пот и пороховой дым.

— Миша, Миша, дурак, спасибо, что жив, — шептала я и услышала реплику Бенкендорфа, что он первый раз видит, как жена обнимает героя на поле сражения.