Мужики, зажимая носы, почтительно кивали, а Усман, спокойно посиживая на полу, с детским любопытством разглядывал всё ещё колыхавшуюся саму по себе занавеску. Рута, проследив его взгляд, поспешила забрать свою иглу.

Уже выйдя из дома Усмана, ворожея спохватилась, что куда-то подевала узел с одеждой Тавра. И тут же вспомнила, где узел оставила — во дворе икотницы, с чьей сестрой она договаривалась об амбаре.

И хлопотливый день покатился дальше. В первую очередь Рута разыскала крупную молодуху, свою добровольную помощницу, которую просила непременно обмазать амбар глиной снаружи.

Баба оказалась не пустомелей, что пообещала, честно выполнила. Ворожея её поблагодарила и дала следующее задание — собрать всех больных икоткой возле амбара незадолго до заката. Сама же Рута отправилась готовить зелье. Но перед этим пристроила в новое место зачарованную иглу с ниткой, чтобы ненароком её не потерять. Дошла до оврага, в котором собиралась встретиться ночью с Тавром, и воткнула иголку в кору росшей поблизости осинки. Трепещущие листья на этом дереве уж точно никого не удивят.

Вечеров возле амбара, конечно же, собралась всё деревня, за исключением Усмана и совсем неразумных детишек. Видно родственники решили, что старых да малых волновать не следует.

Заболевшие икоткой, было их десятка с два, предстоящего лечения видно боялись. Поэтому одни бабы на ворожею злобились и, закатив глаза, грязно бранились грубыми мужскими голосами. Другие, застыв истуканами, непрерывно и бесстрастно вещали. Давали предсказания, при этом раскрывая ненароком деревенские тайны — кто к кому бегает на сеновал, распускает на соседей клевету или тихонько поймал и съел чужую курицу.

К этим откровениям односельчане напряжённо прислушивались, мрачнея на глазах, но Рута успела общую драку предотвратить. Вместе с добровольной помощницей быстро посовала в рот больным бабам по щепотке соли, и те вскоре прекратили блажить. После этого ворожея обратилась к жителям Усмановки:

— Значит так — остаться и поглазеть может любой, мне не жалко. Вестимо кто не боится, что во время ворожбы икотка перейдёт на него. И ещё — женщины останутся в амбаре на всю ночь, отпущу утром и не больно рано. Всё, люди добрые, начинаю!

Рута ещё только полезла черпачком в большой туесок с зельем, как все любопытные разбежались и, кажется, даже попрятались по домам. Такая вдруг наступила в деревне тишина.

— Уважаемые, подходим друг за дружкой и каждая делает по три глотка. Не меньше, — заговорила Рута с икотницами, когда избавилась от зевак. — После начнёт тошнить, прямо выворачивать, но это хорошо. Кого не будет тошнить, подходим и пьём зелье снова, а когда стемнеет — все заходите в амбар. На полу сено, можно и нужно спать. На ночь дверь я запру и никого не выпущу, но бояться не надо. Буду охранять снаружи до утра.

— От кого охранять? — тут же раздался испуганный, дрожащий голос.

— Лиса может прибежать, облезлая и страшная, словно бешенная. Станет стены грызть, подкоп делать, лишь бы пробраться внутрь. Небось всем понятно, что это не лиса? — сурово нахмурившись, напустила туману Рута.

На самом деле про лису она придумала. Никто снаружи в амбар не полезет, главное не выпустить то, кто скоро появится внутри. В течении ночи икотка будет выходить из ртов спящих баб в виде скользких мелких сущностей. Они полезут прятаться во все щели, в том числе в бревенчатых стенах, именно поэтому те были тщательно обмазаны снаружи глиной. Чтобы мелкая нечисть не разбежалась до того как строение сожгут.

Выпитое зелье подействовало на больных одинаково хорошо. Всех икотниц вывернуло чёрной тягучей дрянью, и не по одному разу. Рута, разведя костёр, собирала дрянь на лопату и без устали жгла. Потом измученные, сильно ослабевшие бабы повалились в изнеможении на сено и крепко уснули ещё до наступления полной темноты. Рута их всех обошла, помазала остатками зелья вокруг губ, и, покинув амбар, заперла его снаружи.

Пора было бежать к Тавру, который должен уже дожидаться её в овраге, ведь луна сияла вовсю. Но отвлёк шорох в высоких кустах, которые примыкали к недалёкому отсюда лесу.

Всадник, появившийся из зарослей, словно бы оседлал сгусток тьмы. Настолько черна оказалась его лошадь. Самого человека, в тёмном дорожном плаще с накинутым капюшоном, было не узнать, разве что по ширине плеч угадывался мужчина. И тот, не колеблясь, направил лошадь к костру.

— Батюшки, Илька! — радостно просияла Рута, как только всадник приблизился и сбросил капюшон. — Ты-то откуда? Слушай, не виделись будто целый век!

— Знащит Светощек скучайт? Я ощень-ощень рат! — осклабился в ответ сын иноземного барона, соскакивая с коня и привычно пытаясь обнять и поцеловать Руту. Та также привычно уклонилась, но затем смилостивилась и сама мазнула губами по щеке вечного кавалера. Очень небрежно, как всегда.

— Так что ты здесь делаешь? — повторила она вопрос. — Если приехал на выручку, то почему один? Вообще-то я за ворожеёй посылала.

— Не отин, с Зарян и Посьёмка. Они скоро догоняйт, — Ильрих мотнул головой в сторону леса, и Рута кое-что заметила.

— Эй, да ты стал отращивать волосы? Хочешь чёрную гриву, как у своего коня? — пошутила Рута. — Кстати, как ты его назвал?

— Пата́рак.

— Потому что подарок твоего батюшки?

— Та. Но защем мы каварим про конь, а не про бетный Тавр?

— Тавр выжил! Но помощь ему всё равно требуется, здешний колдун знатно покуролесил. Мой напарник теперь оборотень волколак.

— Он тепя кушаль?! — Ахнул Ильрих.

— Не кушаль, — передразнила Рута, — эх ты, чудо-юдо заморское. Когда научишься верно говорить?

— Отротя-а-ась наущусь, — старательно произнёс сын барона и посмотрел на Руту победно. Но та небрежно отмахнулась:

— Да не отродясь, а скоро. Опять слово перепутал. Так где же Заряна с Позёмкой? И ваш проводник?

— Ещё ехайт, я имейт люшщий конь!

— И как ты узнал дорогу? Как не заплутал в лесу?

— Щеловек с тлинный барата наущиль смотреть метка.

— Благодарствую, что примчался на помощь, — тепло улыбнулась Рута. — Слушай, мне как раз надо повидать Тавра. Пойдёшь со мной или отдохнёшь у костра?

Конечно Ильрих пожелал её сопровождать, а рядом с амбаром остался отдыхать и пастись чёрный конь. Пугать его огромным волком было ни к чему. Тем более что оборотень дожидался не у ручья, а вылез наверх оврага и сидел на краю.

Ильриху волколак обрадовался: подошёл, дружелюбно боднул здоровенной башкой в грудь и удовлетворённо вздохнул. Сын барона отплатил тем же — вдруг склонился и боднул оборотня в ответ, в мохнатую щёку. Словно баловались мальчишки, и Рута припомнила, что Тавр долгое время был у Ильки пестуном. Потихоньку обучал и вечно заступался за маленького чужестранца, оказавшегося в Ордене по воле собственной семьи. Но при разнице в годах всего-то в пять лет, и при добродушном характере Тавра, пестун вскоре стал для опекаемого другом. Или даже снисходительным старшим братом — самое первое свидание Ильриха и Руты попытался устроить именно Тавр.

«Но судьба уже давно решила иначе. Что я должна быть не с Илькой, а только с тобой, мой ладушка», — подумала девушка, обласкав взглядом оборотня.

Как нарочно, поймал этот взгляд Илька и радостно вспыхнул. Волколак в это время отвлёкся: скосил глаза и принялся вдруг чесать себе бок задней ногой. Руте стало и смешно, и немного обидно.

— Значит так, — решила она, — я ушла опять к амбару, а вы тут уж сами. Соберёмся опять, когда появятся Заряна и Позёмка…

Договорить ей оборотень не дал. При одном только упоминании невесты принялся скакать резвым щеночком и нетерпеливо поскуливать. Рута окончательно обиделась и пошла прочь. Ильрих же уселся на траву рядом с волколаком и принялся рассказывать другу, где успел побывать с Заряной.

После полуночи, когда Рута полулёжа дремала у костра, Подарок, конь Ильриха, коротко заржал. Из недалёкого от амбара леса послышалось ответное ржание, и вскоре на опушку выехали три всадника, которые тоже направили лошадей к костру. Вскоре Рута уже обнималась с серьёзной Заряной и очень бледной Позёмкой. Гонец, бородатый Савва, донельзя уставший свалился к костру, как мешок.