— Я тоже никогда не снимаю. Амулет лесавка сорвала, когда напала, и ничуть он не защитил! Вот почему?

Но Заряна не ответила и уставилась почему-то на Позёмку. Та кивнула и выскользнула из травницкой.

Вернулась Позёмка мгновенно и уже с Альдоной, с которой, видимо, встретилась прямо за дверью. Главная ворожея лечебницы стремительно подошла к Руте и вдруг её обняла.

— Спасибо, девочка, ты очень удачливая! — не сухо, как обычно, а тепло произнесла Альдона, когда отстранилась. — Ведь эта лесавка — тот самый проклятый ребёнок, которого мы искали ещё по осени. И как грамотно ты применила заклятье обездвиживания! Просто умница!

— Да нет, — решила быть честной Рута, — ни единого заклятья я не припомнила. Просто осерчала на нежить и кольнула перуновой стрелой.

— Как бы там ни было, всё равно молодец, — сказала Альдона, по бледным губам которой скользнула мимолётная улыбка. — Только лесная малышка больше не нежить. Человек, я и Кипрея провели нужный обряд.

— Вот это да! — восхитилась Рута, и остальные девочки тоже радостно загомонили. Потом дочь ведьмы великодушно предложила: — Пусть уж живёт в нашей с близняшками спальне.

— Нет, это дитя побудет пока под особым присмотром, — покачала головой Альдона. — Не умеет разговаривать, и совсем дикое. Когда отмывали и состригали с головы колтуны, всех перекусала и перецарапала.

Так в обители появилась маленькая спасённая девочка, а Рута на какое-то время прославилась. Взрослые её хвалили, воспитанники Бера шушукались и провожали уважительными взглядами, а Тавр, очень возмужавший за прошедшую зиму — ему шёл пятнадцатый год, — вообще удивил. Неожиданно подкараулил Руту возле конюшни и сунул в руку сложенную в несколько раз голубую тряпицу. После чего исчез, успев перед этим белозубо и многозначительно ухмыльнуться.

Тряпица оказалась новым шелковистым платочком, как раз на весну. Явно подарок, знак внимания, и даже с пояснением от кого — в платок была завёрнута осьмушке листа плотной иноземной бумаги. Записка, прочитав которую сгорающая от любопытства дочь ведьмы испытала острое разочарование. Записка гласила: «Ти есть карошеньки светощек!». Внизу стояла неразборчивая и очень хвостатая закорючка, но кто именно пытался заигрывать, и так было понятно. Илька, который успокаиваться не собирался! К тому же барончик вдруг стал называть Руту исключительно «светощек», видно кто-то объяснил значение её имени.

— От горшка два вершка, а туда же, женихается! — прошипела себе под нос Рута, перед тем как рванула обыскивать обширном подворье обители в поисках барончика. Следовало наконец-то проучить бестолочь, чтобы впредь было неповадно.

Но первым мстительнице попался опять же Тавр, и разгневанная Рута решила — так тому и быть. Потому как нечего потакать Илькиным глупостям!

Без лишних объяснений она подошла к приёмному сыну Дайвы вплотную и заехала кулаком по носу. Тавр дёрнул назад головой и уставился на девочку с изумлением.

— Это чтобы не лез в непрошенные гонцы! — бесстрашно пояснила дочка ведьмы, яростно таращась на парня снизу вверх. — А Илька твой огребёт ещё больше! Кстати — не видал, куда утёк барончик?

По-прежнему ошарашенный Тавр отрицательно качнул головой. Его нос, хоть и не сильно, начал кровоточить.

— На вот, утрись! — состроив презрительную мину, Рута сунула парню в руку нарядный голубой платочек. — И начинай готовить своему Ильке костыли!

— Драчунья какая, просто стыд и срам! — донеслось вдруг из окна над головой, и оттуда свесилась рассерженная Дайва. — Немедленно вернись в класс!

Пришлось послушаться, и расправа над благородным Ильрихом в тот день не состоялась. Провинившуюся загрузили всякими делами, а спать отправили ещё раньше близняшек.

Конечно, Рута сразу не уснула. Пристроив под спину подушку, она долго сидела в постели и слушала в ещё прозрачных сумерках весенние трели скворцов.

Из приоткрытого окна в комнату проникал душистый ветерок, навевая какие-то смутные мечты, и когда девочку, наконец, сморило, приснился ей опять же Тавр. В образе столь любимого девушками Леля, то есть с красивым веночком на золотистых своих кудрях. Во сне Тавр-Лель пристально смотрел на Руту своими синими глазами и ласково улыбался, отчего дочь ведьмы вдруг ощутила непонятное волнение.

Сон запомнился настолько, что когда Рута проснулась, сразу подумала — лучше ей с Тавром больше не драться. Тем более именно он когда-то её спас, нашёл умирающую рядом с проезжей дорогой.

— Так и быть, сегодня же попрошу прощение за разбитый нос, — великодушно решила дочь ведьмы. — Пускай Дайва порадуется.

Но ничего из благих намерений не вышло. Когда девочка, завидев Тавра издали, бросилась его догонять, парень вздрогнул и кинулся прочь, волоча за собой ещё и Ильку. И так как Рута, вспыльчивая, но отходчивая, о своём обещании наградить барончика костылями благополучно позабыла, на Тавра она обиделась. Дальше не погналась и просить прощение передумала.

Зато вскоре пришлось извиняться уже перед Илькой. Ещё и принародно: при хмуром Магистре, расстроенной Дайве и возмущённой Альдоне. Сочувствовал Руте, кажется, один Бер, в глазах которого прыгали весёлые смешинки. Пожилой воин пытался их замаскировать и свирепо шевелил лохматыми бровями.

— Я больше не бу-у-ду! — тоскливо тянула Рута, не глядя благородному Ильриху в глаза. — И в колодец нарочно не толкала, по своей воле сиганул…

— О та, я хотить в колотес сам! По фашному затанию, Светощек мне помогаль бить храбурым! — горячо подтвердил сынок иноземного барона, совершенно мокрый, но с виду вполне счастливый. Ведь Рута, вытянув его из колодца вместе с подоспевшим Тавром, очень при этом радовалась. И дочка ведьмы действительно радовалась — что дуралей не утоп и ничего себе не сломал!

— То есть Светощек, вернее Рута, решила испытать Вашу храбрость? — продолжая негодовать, фыркнула Альдона, не забывая обращаться к десятилетнему мальчишке словно к взрослому, чего требовал иноземный этикет. Который соблюдали разве что она и Дайва. Все остальные, включая Магистра, обращались с Ильрихом проще — на «ты» и без почтительной приставки «благородный» к имени. — А Вы не подумали, что такая…гм… живая девочка могла пошутить?

— Та? Я буту привыкайт к пошютить! — осклабился необидчивый барончик и вдруг игриво подмигнул дочке ведьмы. Та в ответ нахмурилась и грозно сверкнула глазами.

Бер не сдержался и всё-таки хихикнул, но тут же нарочно раскашлялся. Впрочем, короткое разбирательство было закончено. Ильриху следовало поскорее переодеться, чтобы не простыть после купания в колодце. Руту же, виноватую если не в членовредительстве, но определённо в подстрекательстве, отправили вслед за Магистром в его покои.

Предполагалось, что тот проведёт нравоучительную беседу как следует вести себя приличной девице, на деле же разговор свернул в другое русло. Магистр, никого не обвиняя, заговорил о Ильрихе, и начал с того, что барончику, как все привыкли его называть, на память о семье остался лишь голый титул. Дающий право когда-нибудь стать благородным рыцарем, жаль только бездомным. Как самый младший среди восьми братьев, ни замок, ни родовые земли он вряд ли когда-нибудь унаследует. На попечение же Ордена мальчик был отправлен сразу после смерти матери. Заниматься его воспитанием ни престарелый отец, ни взрослые братья не пожелали.

— Так что делай выводы, — закончил Магистр свой короткий рассказ, и Рута рывком вытерла набежавшие на глаза слёзы.

— Сирота при живой родне? Слово худого больше Ильке не скажу! — клятвенно пообещала она.

— Тем более мальчишку явно к тебе тянет, — позволил себе улыбнуться Магистр. — Видно не хватает такой вот шустрой сестрёнки.

— Да не сестрёнки, я его поцеловала! — ляпнула Рута. И увидев изумлённо округлившиеся глаза Магистра, поспешно добавила: — Не в губы! В щёчку… нечаянно…

— Завлекла, значит? Напомни, чадушко, сколько тебе годков?

— Девятый пошёл, ухажёры пока без надобности, — доверительно сообщила девочка. — Потому и воюю, но в колодец барончик больше не сиганёт.