Второй пассажир. Что случилось?

Первый пассажир. Удрал из своего дома Лев Николаевич, и никто не знает куда. Ночью собрался, натянул сапоги, надел шубу и так вот, ничего не взяв с собой, ни с кем не попрощавшись, уехал со своим доктором, Душаном Петровичем.

Второй пассажир. А старуху оставил дома? Не шутка для Софьи Андреевны. Ему должно быть сейчас восемьдесят три. Кто мог подумать о нем такое, и куда, говоришь ты, он поехал?

Первый пассажир. Это хотели бы знать и его домашние, и газетчики. Теперь они телеграфируют во все концы. Один будто видел его на болгарской границе, а другие говорят – в Сибирь поехал¹². Но никто не знает правды. Здорово обделал это дельце старик!

Третий пассажир (молодой студент). Как говорите вы? Лев Толстой уехал из дома? Дайте, пожалуйста, газету, я сам прочту. (Просматривает газету.) Это хорошо, это очень хорошо, наконец-то он решился.

Первый пассажир. А чего здесь хорошего?

Третий пассажир. Потому что стыдно уж стало ему жить вопреки своим убеждениям. Долго принуждали они его корчить графа, лестью душили его голос. Наконец-то сможет теперь Лев Толстой говорить с людьми свободно, от всего сердца, и бог даст, мир узнает от него, что происходит здесь, в России, с народом. Да, хорошо это, счастье для России, что этот святой человек наконец-то спас себя.

Второй пассажир. А возможно, все, что болтают здесь, и неправда, возможно… (оглядываясь, не подслушивает ли кто-нибудь, шепчет) возможно, они просто так подстроили с газетами, чтобы сбить всех с толку, а на самом деле арестовали его и выслали…

Первый пассажир. А кому это надо убирать Льва Толстого?..

Второй пассажир. Им… всем тем, кому он встал на дороге, всем им, и Синоду, и полиции, и военным, все они боятся его. Такое случалось. Некоторые исчезали именно так – за границу, говорили потом. Но мы-то знаем, что эта «заграница» означает…

Первый пассажир (тоже тихо). Может быть, может быть…

Третий пассажир. Нет, на это они не решатся. Он одним своим словом сильнее их всех, нет, на это они не решатся, ведь они знают, мы своими кулаками выручим его.

Первый пассажир (торопливо). Осторожно… остерегайтесь… Идет Кирилл Григорьевич… убери-ка газету…

Из-за застекленной двери, ведущей на перрон, выходит полицмейстер Кирилл Григорьевич, он в полной форме. Пересекает сцену, подходит к двери, ведущей в помещение начальника станции, стучит.

Озолин (выходя в форменной фуражке). Ах, это вы, Кирилл Григорьевич…

Полицмейстер. Мне нужно безотлагательно переговорить с вами. Ваша супруга с вами, в комнате?

Озолин. Да.

Полицмейстер. Тогда лучше здесь. (К пассажирам, резким начальственным тоном.) Скорый поезд из Данкова сейчас подойдет; освободите зал ожидания, выходите на перрон. (Все встают и поспешно выходят. Полицмейстер – начальнику станции.) Только что получены важные шифрованные телеграммы. Установлено, что Лев Толстой позавчера приехал к своей сестре в Шамордино, в монастырь. Есть основания полагать, что он оттуда собирается ехать дальше, и теперь все поезда из Шамордина в любом направлении находятся под наблюдением полицейских агентов ¹³.

Озолин. Но объясните мне, батюшка Кирилл Григорьевич, почему собственно? Он не смутьян какой-нибудь, Лев Толстой, он наша гордость, сокровище нашей земли, этот великий человек.

Полицмейстер. Однако вносит больше беспокойства, представляет большую опасность, чем целая шайка революционеров. Впрочем, меня заботит одно, мне дано указание проверять каждый поезд. Но в Москве желают, чтобы наш надзор был негласным. Прошу вас, Иван Иванович, пройти на перрон вместо меня, меня каждый узнает по мундиру. Как только поезд подойдет, из него выйдет агент тайной полиции и сообщит вам свои наблюдения на участке. А я тотчас же передам их далее по инстанции.

Озолин. Будет исполнено.

Слышен шум приближающегося поезда.

Полицмейстер. Разговаривайте с агентом как со старым знакомцем, по возможности не привлекайте внимания пассажиров. Они ничего не должны заметить, надзор-то негласный. Если нам повезет, мы с вами, пожалуй, и крестики получим, ведь каждое донесение идет в Петербург, в самых верхах читать будут.

К перрону с грохотом подходит поезд. Начальник станции быстро выходит к нему. Через некоторое время с перрона через застекленную дверь появляются первые пассажиры, мужики и бабы с тяжелыми узлами и корзинами, они громко переговариваются. Некоторые остаются в зале ожидания отдохнуть или перекусить.

Озолин (неожиданно появляется в дверях, возбужденно кричит находящимся в зале ожидания). Немедленно очистить помещение! Всем! Немедленно!

Люди (недоумевая, недовольно). Почему… мы заплатили… почему нельзя оставаться в зале… Мы ждем пассажирский поезд…

Озолин (кричит). Немедленно, говорю я, немедленно все вон. (Торопливо вытесняет замешкавшихся, возвращается к застекленной двери, широко распахивает ее.) Сюда, пожалуйста, сюда вводите графа!

Входит Толстой. Слева его дочь Саша, справа Душан¹⁴ ведут его под руки, идет он медленно, с трудом. Воротник шубы поднят, вокруг шеи шаль, и все же видно, что все его укутанное тело мерзнет и трясется. За ним теснятся пять-шесть человек.

(К теснящимся сзади.) Не входить!

ГОЛОСА. Но позвольте… мы хотели бы быть полезными Льву Николаевичу… может быть, чаю, немного коньяку…

Озолин (чрезвычайно возбужден). Никого не должно быть здесь! (Силой оттесняет их назад и запирает застекленную дверь; но все время в стекла двери видны проходящие, иные с любопытством смотрят в зал ожидания.) Не желаете ли, ваше сиятельство, немного отдохнуть? Присядьте, пожалуйста.

Толстой. Не ваше сиятельство… Слава богу, уже не сиятельство… и никогда более, до конца. (Возбужденно оглядывается, замечает людей за стеклами двери.) Прочь… прочь этих людей… хочу остаться один… всегда вокруг люди… хоть наконец-то остаться одному…

Саша спешит к двери и торопливо завешивает ее своим пальто.

Душан (тихо, начальнику станции). Нам надо тотчас уложить его в постель, в поезде у него неожиданно начался приступ лихорадки, я думаю, у него сейчас температура за сорок, ему очень плохо. Есть здесь поблизости гостиница с двумя приличными комнатами?

Озолин. Нет, ничего здесь нет. В Астапове нет гостиницы.

Душан. Но ему нужно немедленно в постель. Вы видите, как его лихорадит. Это очень опасно.

Озолин. Я почел бы, разумеется, за честь предложить Льву Николаевичу Толстому свою комнату, здесь рядом… но, извините меня… она так убога, так проста… служебное помещение, первый этаж, узкая, я не решаюсь дать в ней приют Льву Николаевичу…¹⁵

Душан. Это ничего. Мы во что бы то ни стало должны немедленно уложить его в постель. (Толстому, сидящему у стола и охваченному внезапным лихорадочным ознобом.) Господин начальник станции настолько любезен, что предлагает нам свою комнату. Вам надо немедленно лечь и отдохнуть. Завтра вы опять будете бодры, и мы сможем продолжить наш путь.

Толстой. Продолжить путь?.. Нет, нет, я думаю, что больше никуда не поеду… это была моя последняя поездка, и я уже у цели.

Душан (ободряюще). Пусть вас не волнует этот легкий приступ лихорадки, этот пустяк не стоит внимания. Вы немного простыли – завтра опять почувствуете себя хорошо.