Пришлось смириться. Как говориться, кто платит, тот и заказывает музыку.

— Я подъеду, — Дмитрий Сергеевич не удержался, придал голосу недовольное выражение. Пусть министр поймет, что его собеседник едет без особой радости.

Он уже надевал пальто, когда в кабинет ворвался ошалевший Щукин. Глаза выпучены, открытый десять минут назад рот так и остался в данной конфигурации, являя миру наполовину смененные зубы.

Дмитрий Сергеевич, еще находясь под впечатлением разговора, ворчливо спросил:

— Ты случайно русалку в коридоре не встретил? Или госсекретаря США?

Ирония пропала напрасно. Щукин на нее не обратил внимания.

— Старик, — закричал он как в далекие аспирантские времена, — ну ты даешь! Я думал, ты шутишь по своей старой привычке. Поздравляю, от всей души поздравляю.

Он схватил Романова за руку и затряс ее так сильно и энергично, что у того закружилась голова.

— Подожди, — остановил он Щукина, дав излить эмоции. — С чем ты меня поздравляешь?

Щукин ему не поверил:

— А то ты не знаешь.

— Нет, — искренне признался Романов.

— Врешь, ну да черт с тобой. Только что мне шепнули между делом, в Академии Наук открыли пять новых вакансий академиков. Одна из них по отделению истории. И на нее есть один предполагаемый кандидат — ты!

Романов смастерил на лице выражение сомневающегося скептика, хотя сразу же поверил Щукину и даже понял, что его изберут. Это та цена, которую ему заплатят, чтобы он помолчал и не печатал монографию. Честно говоря, на звание академика он не рассчитывал, но сверху, как говорится, виднее. Пять вакансий специально открыто, чтобы не было слишком видно, для чего это сделано. Ну а академики не станут возражать против прямого кивка на одного из докторов, который, в принципе, соответствует требованиям, выберут. Здорово, черт возьми.

И он многозначительно кивнул Щукину — мол, знай наших!

Невоструев проводил его в уже знакомую комнату. Ларионов крепко пожал руку в знак приветствия, кивнул Невоструеву:

— Чаю, Геннадий Леонидович.

— Я, знаете, совершенно изменил мнение об интеллигенции, — сообщил он Романову. — Раньше как-то виделись робкие люди, витающие в облаках, мало что понимающие в реальной жизни. Хлеб для вас растет булками в магазинах, а молоко размножается в торговых базах. Вы показали, это далеко не так. Какая хватка!

Ларионов поблагодарил Невоструева за чай, неторопливо взял со стола изящную фарфоровую кружку.

— Пейте чай, Дмитрий Сергеевич. Я обратил внимание, предпочитаете цейлонский. Специально для вас заварили.

Он взял чашку, задержал дыхание, улавливая бодрый запах.

— Мне-то все равно, — пояснил Ларионов. — Я пью просто чай. К сожалению, подход один — не крепкий. Иначе поднимется давление.

Под гипнозом слов министра Романов взял чашку, тоже принюхался. Чай действительно был цейлонский. Спасибо.

Ларионов, уловив мимику гостя, улыбнулся. Поставил чашку на стол, показывая, что теперь будет говорить серьезно.

— Однако давайте вернемся к нашим баранам. Надеюсь, вам уже сообщили о скором избрании академиком.

Романов посчитал нужным отказаться.

— Я сегодня был ненадолго в институте, никого не видел, — сообщил он. — Поэтому не совсем понимаю, о чем идет речь.

Ларионов помолчал, потом хитровато посмотрел на Романова.

Романов понял, что перегибает палку.

— Ладно, — сознался он, — о перспективе быть избранным мне сообщил заведующий сектором. Но это еще не избрание, а только выдвижение кандидатуры.

Ларионов скептически хмыкнул:

— Да, я понимаю, у нас демократия, а звание академика можно получить через избрание. И даже в дурные времена хрущевского прошлого академики умудрялись проваливать любимчиков высокого начальства. Но имейте в виду, не только руководству Академии Наук, но и каждому академику сообщили о личной просьбе президента страны избрать именно вас. Вы бы на месте каждого академика стали противостоять обычному доктору наук?

— Я? — удивился Дмитрий Сергеевич, — конечно!

— Неудачный пример, — признался министр, — но таких как вы, берсеркеров от науки не много. И потом — вы по всем критериям подходите к этому званию. Вы, кстати, знаете, что в академических верхах ваша кандидатура и так считалась одной из наиболее вероятной для избрания? Не знали? Ну так знайте. Именно поэтому я вас и поздравляю. Вы легко пройдете.

Дмитрий Сергеевич отхлебнул чаю. Жизнькак матрас. Полоса везения, полоса невезения. Сейчас, кажется, пошла полоса везения. Надолго ли?

Ну да ладно, лирикой сыт не будешь. И министр пригласил не для сообщения приятной новости. Надо перейти к делу, а то ему еще больше часа добираться домой отсюда только в метро.

— Что я должен за щедрый аванс? — спросил он деловито.

— Люблю практичных людей, — поощрил его Ларионов. — Для начала придержать монографию. Содержание ее таково, что может окончательно рассорить нас с Западом.

Он взялся за кружку и принялся отхлебывать и рассуждать:

— В принципе, все, что вы там написали — правда. Неприятная, но правда. И про них, и про нас. Именно поэтому она и ударит особенно больно. А мы и так разругались с западными странами, почти рассорились. Вот так. Катаемся на гранихолодной войны.

У Романова было другое мнение по этому поводу, но он видел, что министр еще не закончил. Поэтому он только кивнул, показывая, что не собирается возражать.

— Я был сегодня у президента, и мы вместе пришли к выводу, что такого энергичного человека, как вы, стоит выдвигать на ответственный пост. В том числе, — ответил он на ироничный взгляд Романова, — чтобы вы не наломали дров. Да и для отношений с Западом нам нужен политик и дипломат, который, по крайней мере, по репутации близок к ним по взглядам.

Дмитрий Сергеевич обольстительно улыбнулся. Ларионов не выдержал, улыбнулся в ответ.

— Да ну вас к лешему, — отмахнулся он. — Нечего мне так улыбаться, я не девица на выданье. Короче, от имени президента и, разумеется, от себя лично, я предлагаю вам пост личного представителя министра иностранных дел, а при необходимости личного представителя президента Российской Федерации в звании чрезвычайного и полномочного посла.

Романов задумался. Честно говоря, он не предполагал, на каком уровне остановится. Может быть, хватит? Дальше его все равно не пустят. Да и не собирался он так подниматься.

— Вы хотите накинуть на меня намордник? — поинтересовался он, не говоря ни да, ни нет.

— Мы говорили и по этому поводу, — кивнул Ларионов, — и пришли к выводу, что здесь будут нужны уступки с обеих сторон. Все-таки вы имеете репутацию отъявленного оппортуниста, да и не посадишь вас в железную клетку и в кандалах. С вашим-то характером.

А в данном амплуа клетка для вас будет золотая и даже слишком. Даже с алмазами. В ссылку, вы же знаете, отправляют обычно послом в небольшую европейскую страну.

В общем, мы согласны, что вы будете иметь определенную самостоятельность в своих суждениях не на работе, а вы, со своей стороны, станете предупреждать нас хотя бы о самых радикальных выходках. Ну и, разумеется, вы сохраните возможность заниматься научной деятельностью. Как?

Это было даже больше, чем он ожидал.

— Согласен.

Они обменялись крепким рукопожатием в знак согласия и сели допивать уже теплый чай.

— Ситуация во внешней политике остается сложной которое десятилетие, — сообщил Ларионов. — Впрочем, как специалист по внешней политике, вы это прекрасно знаете. Мы никак не можем прийти к консенсусу в отношениях с Европой.

Он помолчал, скучно отпил чая, явно не чувствуя его вкуса.

— Хотя, как раз со старой Европой, включая горделивую Великобританию, договориться можно. Англичане покочевряжатся, вспомнят Великую Хартию, обвинят нас в нарушении демократии в России и… будут дальше мирно жить. Надо заниматься экономикой и коммерцией.

Вопросов с ней нерешенных, и, я бы сказал не разрешаемых, полно, да и не только с ней, но европейцы к мировому господству не стремятся и, сказав свое фи, от нас отстанут, если мы не будем наступать на их любимую мозоль — европейскую демократию. Так что зря вы дразните британский истеблишмент. Не трогайте их, позвольте им отступить с достоинством и все!