«Правильно ли хоть крещусь», — мелькнуло в голове. Ведь не крещенный совсем. Узнают местные священники, выгонят, наверное.

Забормотал молитву — первые пришедшие в голову слова. И опять в душе стало легче и проще, словно сбросил с себя тяжкий груз, ли очистился от скверны.

Дмитрий Сергеевич постоял еще, наслаждаясь редким чувством гармони и покоя. А потом вышел на мороз и ветер почти новым человеком. Прежние тревоги и боязнь ответственности прошли. Хмыкнув, он назвал себя бестолковым.

Внезапно ему расхотелось возвращаться в институт, к пыльным полкам архивов, к недописанной монографии. Жизни серой и предсказуемой, которую даже ФСБ не опрокинет. Может, зря он не согласился на предложение президента?

Дмитрий Сергеевич подумал о дневном разговоре в самолете, идя по улице по направлению к своей квартире, покачал головой. Нет, он все сделал правильно. Мануйлов хотел ввести его в свою кампанию по своим правилам. А он хочет войти по своим. И он войдет. В конце концов, сколько можно заниматься теорией, пора переходить к практике.

Он позвонил Маше вечером, когда привел себя в порядок.

— Ты? — обрадовалась она, — я так рада тебя видеть.

— Я тоже, — тепло сказал Дмитрий Сергеевич, — как у тебя жизнь?

— Скучно и серо, — пожаловалась Мария Ивановна, — на улице опять мокрый снег наперегонки с дождем, дома нет тебя, на работе чопорность и тишина.

— Я по тебе тоже скучаю, — сказал Дмитрий Сергеевич. — Ты не сможешь ко мне прилететь?

— Не сейчас, — с сожалением сказала Маша, — работы много. А отпуск еще далеко. Приезжай ты.

— Попробую, — согласился он.

Они поболтали еще не много, потом она спохватилась.

— Давай лучше по интернету, а то так я тебя разорю.

Дмитрий Сергеевич нехотя согласился, пообещав связаться с ней завтра.

У него появилась цель в жизни. И не только двинуться вверх по административной лестнице, но и в личной жизни. Когда тебе за сорок (мягко говоря), говорить о романтичной любви уже не приходится, но от этого чувство теплоты ближнего человека не становится меньше.

Дмитрий Сергеевич улыбнулся, вспоминая Машу. Тряхнул головой, отгоняя видение. Пока ему надо было срочно выполнить работу, которая заставит говорить о нем не только среди ученых. Ему же надо заработать денег для будущей семьи, — подумал он, оправдывая неожиданную тягу к могуществу и власти.

Кажется, он становится рвачом-карьеристом. Дмитрий Сергеевич хмыкнул. Ну и что? В конце — концов, не по головам шагает.

А не написать ли ему приличную книгу? М-гм? И половинка черновика есть.

В прошлые недели мысль дописать ее ему в голову не приходили, поскольку оная голова была занята совсем другим. То его гоняли, параллельно закрывая институт. То он занимался приключениями в Лондоне. И монография о российско-английских отношениях была заброшена в дальний угол. Статью не смог осилить, до сих пор вон лежит на одной из начальных страниц. А ведь есть возможность сделать бомбу.

Казалось бы ну и что? Шестая или седьмая книга. Иной подумает, что перемалывает товарищ из пустого в порожнее от нечего делать. Есть такие мудрецы, документ из одной страницы расписывают в десятке монографий. МЭТРЫ называются. Впрочем, он им не судья.

А намеченная монография могла стать особенной. Во-первых, она была об отношениях в новейшее время, одна из последних глав будет о Лондонской конференции, а во-вторых, на английском языке. Из российского общества ее могли прочитать только немногие, по числу знающий английский и интересующиеся историей и политикой.

То есть жутко политическая вещь, как для западных политиков и дипломатов, так и для российских.

Мысль о монографии ему понравилась. И он сделал ее острой, даже не столько научной, сколько политической.

Книга была написана в кратчайший срок, но без спешки — за остаток февраля и большую часть марта.

В ней Дмитрий Сергеевич отвесил пинков по одному интересному (и довольно мягкому) месту, как тем политикам, так и нашим. Пусть кушают. Не все им с умным видом выступать на митингах и по телевидению

Его монография была адресована, прежде всего, западному обществу. Ну и еще немного российскому и поэтому он не стеснялся. Уже в первой главе Романов заявил, что Россия — европейская держава и все думающие иначе просто-напросто враги России, прикрывающие свою ненависть геополитическими разговорами. Главная проблема России — это политики — и русские, и западные, которые не дают России стать одной из европейских стран. И все это он доказывал на примере новейших политических событий, которые он частью почерпнул из газет и недавно вышедших книг, а частью и из своих впечатлений из поездки в Лондон.

Бомбочка получилась еще та.

Отдельная глава была посвящена грузинской проблеме. Еще одна — Крымской. Немного погрузившись в историю — о ней было написано уже столько, что не хотелось тратить бумагу, Романов перешел к геополитическим вопросам.

Россия и Запад — это две части одного общего, именующегося Европой. И попытка кое-кого кое-где их разделить приводит только к негативным последствиям.

Вот, например, президент Грузии Барбакашвили. Его риторика, поощряемая рядом политиков Запада и политической элитой США, прежде всего, касается извечной борьбы света и тьмы, под которыми подразумевается Запад и Россия. И между ними находится маленькая Грузия, которая, естественно находится на аванпосте этой борьбы и более того, нередко принимает основной удар сил тьмы. И так у него здорово получается, что начинаешь машинально искать у себя на теле рога и хвост, как у представителя этой самой тьмы.

А ведь это уже не ново — прикрывать стремление укусить кусок от России тягой защитить Запад. Или, проигравшись вдрызг, плакаться на всю Европу, дескать, я за вас пострадал!

В середине ХХ века, где-то с года сорок четвертого, а то и раньше, лидеры фашистской Германии, понимая, что проигрались, вместо воинственной риторики о расширении жизненного пространства и уменьшения унтерменшей, заголосили о борьбе с азиатами — варварами. По их мнению, передовой фронт борьбы света и тьмы проходит по линии советско-германского фронта.

Как все знакомо, не правда ли? Барбакашвили даже придумывать ничего не надо, поменял названия стран и некоторые даты и помчался на трибуну громить ненавистную Россию.

Только вот не странно ли, господа западные политики, что у вас такие одиозные защитники — фашисты, теперь вот грузинские националисты. Кто еще добавится — эстонские эсэсовцы или молодчики из ОУН?

Сарказма Дмитрию Сергеевичу было по жизни не занимать, и он ею щедро полил содержание монографии. У кое-кого из политиков на Западе и в России должно было на продолжительный срок испортиться пищеварение из-за повышенной кислотности.

Впрочем, Романов не собирался доводить политиков и там, и тут до белого каления и строить из себя диссидента. До взрыва сверхновой не должно было дойти в силу принятия превентивных мер.

Едва был сделан черновой вариант, он связался с Машей и попросил ее почитать часть рукописи (примерно половину) на предмет исправлений. Все же, она столько лет жила в Великобритании и знала английский получше, чем он. И может, еще подскажет, где имеется в Великобритании возможность выпустить монографию.

Маша завелась, как говорится, с пол-оборота, пообещав не только выверить книгу за несколько дней, но и найти хорошее издательство,

— Знаешь, — сказала она, — твое имя известно в широких кругах не только ученых, но и просто образованных интеллигентных людей как человека объективного и рассудительного. А недавняя конференция только добавила популярности. Я думаю, что монография разойдется приличным для научной книги тиражом. Тем более что положение правительства Кардегайла еще более ухудшилось и многие, если не большинство сочтут, что некий Романов бьет именно по нему.

Дмитрий Сергеевич постарался скрыть смущение и рассыпался букетом комплиментов и благодарностей. А затем осторожно выключил фон и только тогда облегченно вздохнул.