Мои глаза возвращаются к Селесте.

— Мне все равно. Пусть он отправляет меня обратно. — Это то, чего я хочу, верно? Это избавит меня от Коула и его друзей. Это избавит меня от всех его извращенных афер и шантажа. Я смотрю на Коула. — Не уверена, почему ты хочешь.

— Остин? — начинает Селеста, но я игнорирую ее и достаю свой сотовый из заднего кармана.

Я захожу в контакты и нахожу Брюса. Затем нажимаю вызов. Приложив его к уху, я постукиваю ногой по персидскому ковру, надеясь, что у него все еще тот же номер. Прошло четыре года с тех пор, как я ему звонила.

— Остин? — рычит он в ответ.

— Меня отстранили от занятий, — говорю я, не теряя ни секунды.

Усмешка заставляет меня поднять глаза, и я вижу Коула. Он прикрывает рукой рот, пытаясь скрыть ухмылку. Его глаза встречаются с моими, и он качает головой, как будто я сошла с ума.

— Остин! — кричит Селеста, делая шаг ко мне, чтобы выхватить телефон из моего уха, но я поднимаю руку, чтобы остановить ее, и делаю шаг назад.

— Что? — кричит он в трубку. — Что, черт возьми, ты сделала?

— Включил пожарную сигнализацию.

Он издает раздраженный рык.

— Как долго?

— Три дня.

Селеста вскидывает руки и выбегает из комнаты, а я снова смотрю на Коула. Он больше не смеется надо мной, но на его лице ухмылка.

Мой отец прочищает горло.

— Ну… — Он делает паузу. — Это повлияет на выпускной?

Я хмурюсь, но отвечаю: — Нет.

— Хорошо, тогда. Больше так не делай, — огрызается он и бросает трубку.

Я кладу телефон в задний карман, не сводя глаз с Коула.

— Он не отправит меня домой. — Он вскидывает бровь. — Просто хотел узнать, не повлияет ли это на выпускной. — Его ухмылка перерастает в полную улыбку, и мои глаза сузились на него. На днях он хотел отправить меня обратно к матери с двадцатью тысячами.

— Ты имеешь к этому какое-то отношение? — требую я.

Он поднимается и потирает губы, его глаза смотрят на меня.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я делаю шаг к нему.

— Чем ты занимался, Коул?

— Страховкой, — говорит он просто.

То же самое он сказал мне перед тем, как порезать мне руку.

— Я знаю, что ты что-то сделал, — огрызаюсь я.

— Я рискну доказать это.

Я провожу рукой по волосам, не в силах сейчас играть в игры разума. Я не могу больше это выносить.

— Мне нужно немного воздуха, — бормочу я.

Я открываю дверь на террасу и бегу. Я бегу, потому что это приятно. Я бегу, потому что это все, что мне позволено делать. Я чувствую себя мужем сестры Илая. Хомяком в клетке. Не способным ни на что. Невозможно никуда пойти. Я добираюсь до вершины холма, и в поле зрения появляется кладбище, но я не останавливаюсь. Мои легкие сжимаются, когда я пытаюсь сделать вдох. Мой бок болит, но это моя вина. Это мой выбор. Да пошли они! И их правила для меня. К черту…

Меня ударили сзади и бросили на землю.

— Что…? — Я поднимаю голову и вижу Коула на себе. — Что ты делаешь?

— Что ты делаешь? — огрызается он.

— Пытаюсь убежать от тебя. А теперь слезай.

Боже, он неумолим.

Я толкаю его, но он хватает меня и сжимает мои запястья. Я рычу.

— Ты такая разочаровывающая, — говорит он, его голубые глаза смотрят на меня сверху вниз, на лице ухмылка. Он наслаждается этим. Ублюдок!

— Борись со мной, — приказывает он.

— Коул, — огрызаюсь я.

Я не в настроении терпеть его дерьмо.

— Я рискну предложить тебе сразиться со мной. — Мои глаза сужаются, и он поднимает бровь. — Покажи мне, на что ты способна, Остин.

Я дергаю бедрами, бью ногами и пытаюсь вырвать руки из его железной хватки, но ничего не получается. Я выгибаю спину и кричу.

Он опускает голову к моей шее, и я чувствую, как его сердце колотится о мою грудь.

— Выпусти это, милая, — шепчет он. — Как в ту ночь, когда я прижал тебя к себе. В ту ночь, когда я решил, что ты будешь моей.

— Прекрати. — Я ненавижу, как он говорит «моей». Как будто он действительно хочет, чтобы я была его. Никто никогда не хотел меня так, как он, и эта мысль заставляет меня немного нервничать и волноваться.

Он отстраняется и смотрит на меня сверху вниз.

— Я буду держать тебя здесь. Прижатой к земле. Беспомощной. — Мои глаза сужаются на него. — И ты будешь бороться со мной, пока у тебя ничего не останется. Пока ты не ослабнешь. Измотаешься. Пока не поймешь, что я сильнее.

— Пожалуйста, — прорычала я. Не в силах произнести что-то еще.

— Нет, — говорит он просто.

— Я ненавижу тебя, — огрызаюсь я.

Он хмурится, как будто это задело его чувства.

— Ты ненавидишь себя, Остин.

— Нет…

— Ты ненавидишь то, что ты бессильна. Ты ненавидишь, что тебе некуда идти. — Он смотрит на кладбище и вздыхает. — Когда-то я был таким же. — Он снова смотрит на меня. — Я тоже когда-то был бессилен, Остин. Но я взял себя в руки и боролся. Теперь сражайся со мной, мать твою, — приказывает он.

Я пытаюсь еще раз, бью ногами и упираюсь пятками в землю, чтобы сбросить его. Дергаюсь на руках, но ничего не получается.

Он опускает голову к моей шее и смеется. Он смеется над тем, как я слаба.

— Я могу делать это весь день, милая…

Я поворачиваю голову и впиваюсь зубами в его шею.

Его левая рука отпускает мою, и он рычит от боли. Я сжимаю кулаки, замахиваюсь. Я ударяю его в боковую часть головы, и его тело дергается назад. Я упираюсь пятками в землю и поднимаю бедра, бросая его вперед через голову. Я выкатываюсь из-под него. Он быстро приходит в себя и делает выпад в мою сторону. Я выставляю ногу, бью его в грудь и отбрасываю назад. Я заползаю на него сверху и сажусь на его бедра. Я обхватываю его запястья руками и прижимаю их к его голове. Я задыхаюсь. Сердце колотится.

У него порез на правой щеке. Его нижняя губа кровоточит, и он широко улыбается, глядя на меня. Это первая настоящая улыбка, которую я, когда-либо видела от него. И хотя я знаю, каким злым он может быть, он выглядит просто великолепно.

— Ты думаешь, что поймала меня? — Забава в его голосе дает мне понять, что он потакает мне.

Я облизываю губы.

— Это я сверху.

Он тихонько хихикает. Он широко разводит руки, и это заставляет меня освободить его запястья. Прежде чем я успеваю закинуть их ему за голову и поймать себя от падения, его руки оказываются на моем лице, он переворачивает нас и прижимает меня к себе.

— Нам нужно поработать над твоей скоростью.

— Нам нужно поработать над твоим отношением, — говорю я ему.

— О, да? — спрашивает он, изогнув темную бровь. Улыбка все еще на его лице. Она такая яркая, что ослепляет. Она почти заставляет меня забыть все то дерьмо, которое он со мной сделал. — Почему ты так говоришь?

— Потому что я знаю тебя три недели, и это первый раз, когда я вижу, что ты действительно улыбаешься.

Она спадает с его лица, как будто он и не знал, что она там была. И, как и во все другие разы, он надевает маску, которая скрывает его от мира. Я знала, что он это сделает. Но я хотела, чтобы он знал, что я это заметила.

Я обхватываю руками его шею, а ногами — бедра. Даю ему понять, что его взгляд «да пошла ты» меня больше не пугает.

Я держу тебя, Коул Рейнольдс.

Его руки лежат на траве по обе стороны от моей головы, поддерживая его.

— Я буду бороться с тобой, Коул. Я буду играть в эту игру, даже если я не знаю, что, черт возьми, я делаю. Но я рискну, чтобы ты улыбнулся для меня. Рискну предложить тебе показать мне то, чего никто не видит. 

КОУЛ

Я стою в здании клуба, скрестив руки на груди и нахмурив лицо. Ее слова, сказанные ранее на кладбище, грызут меня. Она боролась. Она показала мне, что в ней есть еще немного силы. Но потом ей пришлось пойти и все испортить, указав на то, что я улыбаюсь. Что я, хоть на секунду, был искренне счастлив. Все остальное не имело значения. Это мгновенно вывело меня из себя.