Второй раз, когда нас всех опять собрали в актовом зале, был сентябрь этого же года. Директор с гневом рассказала нам, что Лаврентий Павлович Берия – враг народа, что его обвиняют в антипартийных и антигосударственных действиях, направленных на подрыв Советского государства. «Мы должны стереть память о нём!», говорила она.

Я никак не могла осуществить этот приказ, восприняв всё буквально. Каждое утро я просыпалась с мыслью, помню ли я это имя или забыла, и с ужасом убеждалась, что ещё помню. Я тоже считала себя врагом народа, пособником империалистов.

Перед началом вечерних сеансов в кинотеатрах выступали артисты. В кинотеатре «Художественный» даже стояли кресла перед эстрадой, и люди слушали перед киносеансом настоящий концерт. Мы ходили в наш кинотеатр «Кадр» на Плющихе. Билеты на утренние и дневные сеансы стоили десять копеек, на вечерние – тридцать пять – пятьдесят копеек.

Однажды, придя на вечерний сеанс, вместо играющего оркестра, я увидела женщину, выступающую перед зрителями. Это была Любовь Тимофеевна Космодемьянская, мама Зои и Александра Космодемьянских. Она рассказывала о своих детях, Зое и Шуре, об их подвигах. Зоя была разведчицей, была схвачена и убита немцами в ноябре 1941 года, Шура был самоходчик, погиб в самом конце войны. Оба они стали Героями Советского Союза. Любовь Тимофеевна достала платок, вытерла глаза. Люди, слушавшие её выступление, плакали. Плакала и я.

Через неделю я была в кинотеатре «Стрела», что на углу Садового кольца и Ружейного переулка, рядом с Плющихой. Перед началом киносеанса опять выступала Любовь Тимофеевна. Я услышала тот же рассказ, увидела тот же платок, так же плакали зрители, слушая рассказ. Я не плакала. Я была в оцепенении. «Как же так? – думала я. – Это тоже представление?».

Много лет спустя я испытала такое же чувство в связи с Самантой Смит, американской школьницей из штата Мэн, написавшей письмо Юрию Владимировичу Андропову, генеральному секретарю ЦК КПСС, с просьбой сберечь мир на Земле. Эта солнечная девочка стала всемирно известной благодаря этому своему письму, приезжала в нашу страну, в пионерский лагерь «Артек», мы полюбили её, поэтому очень скорбели по поводу её гибели в авиакатастрофе. Первый понедельник июня в штате Мэн официально отмечали как день памяти Саманты Смит.

И вот, читаю в газете о том, что Саманте поставили памятник. Смотрю на памятник, изображённый на фотографии. Саманта во весь рост, выпускающая из рук голубя. К её ногам прижимается медвежонок – покровитель штата Мэн. А рядом с памятником мама Саманты – с улыбкой во весь рот! С американской улыбкой! Меня опять, как и в случае с платочком в руках Зоиной мамы, просто по сердцу резануло. Какая улыбка, когда ты стоишь рядом с памятником твоей погибшей дочери?

Да, память – великая вещь! Сколько органов чувств задействовано в запоминании каждого события. И вспоминая, ты проживаешь это событие снова и снова, с теми же эмоциями.

Фокус – есть фокус. Никогда не надо рассказывать тайну фокуса, пусть у человека останется иллюзия чуда, прелесть волшебства. Люди хотят верить в чудо и не хотят быть обманутыми. Иначе наступает разочарование. Тёплая рука Деда Мороза или кроссовки, выглядывающие из-под полы его шубы, испортят любой новогодний праздник и оставят обиду в душе ребёнка.

В десятом классе неожиданно и надолго заболела Ирина Михайловна, и нам дали другого литератора. Мужчину лет тридцати – тридцати пяти. Учитель был какой-то помятый, как пыльным мешком прибитый. Ходил в светло-сером, не видавшем утюга, костюме, с раздутым портфелем. Урок начинался с того, что портфель шлёпался на стол, из него вытаскивалась стопка наших тетрадей с сочинениями, гора учительских блокнотов, книги с закладками, горсть ручек и карандашей. Я наблюдала за ним такими же глазами как Майкл и Джейн смотрели, как Мери Поппинс вытаскивает свои вещи из сумки. Я, как и они, ожидала чуда, но нет! Чуда не было. Тетради открывались. Монотонным голосом зачитывались наши перлы. Ну, просто выть хотелось!

И как ни странно, «разбудил» учителя наш Вовка Калинин. Нам задали выучить отрывок из поэмы Владимира Маяковского «Владимир Ильич Ленин». Вовка вышел к доске и начал читать. Он хотел передать нарастание тревоги во время выступления товарища Калинина, говорил, убыстряя и убыстряя ритм.

– «Мысли смешались, голову мнут. Кровь в виски, клокочет в вене: Вчера в шесть часов пятьдесят минут скончался товарищ Ленин», – скороговоркой выдохнул Вовка.

– Ну что ж, можно и так, – задумчиво сказал учитель. И вдруг распрямился и начал читать, рубя фразы, отчеканивая каждое слово.

Помолчал, и с такой горечью рассказал, как «по большевикам прошло рыданье», «как стонет улица, будто рана сквозная», как гроб с телом Ленина «плыл на спинах рыданий и маршей».

В классе тишина. Я влюбилась в учителя, в Маяковского. Я больше не видела ни мятого костюма, ни раздутого портфеля. Как зачарованная, слушала, а учитель читал нам стихи Маяковского, не входящие в программу, его любовную лирику. Я поражалась точности образа, глубине мысли, в поэмах видела реальные черты самого Маяковского.

С этого дня учитель преобразился. Он так интересно рассказывал, знал столько фактов о жизни писателей, наизусть читал отрывки из произведений, а как декламировал стихи!

На Плющихе был книжный магазин, который я очень любила. Книжные магазины вообще моя страсть. Где бы я ни была, в городе или в маленьком городке, я первым делом искала книжный магазин, и привозила книги, которые нельзя было купить в Москве.

Зашла я в книжный магазин, роюсь в книгах, просматриваю их. И вдруг открываю одну книгу, а там слово в слово всё то, что нам говорил учитель. Это было какое-то пособие для учителей литературы. Читаю и чувствую, как меня обманули, рассказали, что это не фокус, не волшебство, а просто ловкость рук. Фальшь. Фальшь. Сплошная фальшь. Ну и что, что красиво читал? Ну и что, что дал много дополнительного материала? Но не сам! Не сам! Чужие слова! Чужие мысли! Что-то оборвалось у меня в душе. Я поняла, что создала в воображении нечто, очень отличное от реальности, додумала образ учителя. В результате – разочарование – реакция на неоправданные ожидания!

Вскоре и Ирина Михайловна вернулась.

Для себя я сделала вывод: не надо неоправданно очаровываться, тогда не испытаешь горечь разочарования.

А сейчас, оглядываясь назад, вижу, что учитель честно выполнял свою работу: повышал своё мастерство, пользовался дополнительной литературой, хорошо знал материал, и, самое главное, своей увлечённостью предметом заставил ученицу полюбить творчество Владимира Маяковского! Какое теперь это имеет значение, кто сообщил мне факты? Так что, дорогой учитель, спасибо Вам за то, что Вы выполнили свою миссию!

Как я хотела иметь патефон! И не просто обычный патефон, а маленький, такой как у тёти Тани, Люсиной мамы. Люсин папа погиб в самом конце войны. Тётя Таня тяжело переживала его гибель. Долго держалась, поднимая маленькую Люсю, а когда Люся уже была в пятом классе, вдруг запила. Весь двор знал, когда она выпивала, потому что тогда на её подоконнике появлялся патефон, из которого доносились песни в исполнении Клавдии Шульженко, Леонида Утёсова, Владимира Нечаева, Петра Лещенко.

Больше всех тётя Таня любила Александра Вертинского, особенно романс «Мадам, уже падают листья», который она слушала несколько раз подряд. Часто звучала «Минуточка». Самое интересное было то, что тётя Таня пела вместе с певцом, иногда на два голоса. Со стороны казалось, что два человека поют под аккомпанемент. У тёти Тани был идеальный слух и красивый голос. И такая щемящая тоска была в её голосе, что хотелось плакать, слушая по-новому исполненную песню или романс. Потом она замолкала, а мы ждали новых вариаций песен в исполнении Александра Вертинского и тёти Тани.