На этом наша работа с самоваром заканчивается. Бабушка заваривает чай в большом заварном чайнике и сажает на него пышную куклу – красавицу, хранительницу тепла.

Накрываем скатертью стол под черешней, расставляем пироги. На запах пирогов выползают не только наши домашние, но и соседский мальчишка Колька. Он делает вид, что в саду ему что-то понадобилось сделать, крутится у забора. Бабушка через забор передаёт ему штрудель – для всей их семьи. Счастливый Колька осторожно несёт блюдо, наклоняется к пирогу, то ли нюхает, то ли откусывает от ароматного штруделя.

Чаепитие

А мы садимся за стол и чаепитие начинается. Нас хвалят за вкусные пироги и чай. За разговорами чаепитие плавно перетекает в ужин. Темнеет. Пахнет резедой, маттиолами, душистым табаком и другими ночными цветами, а мы всё сидим, наслаждаясь летним вечером, и никакого телевизора!

Сколько интересных историй услышим под уютное пение самовара, под треск шишек. Уже совсем темно, только сонный уголёк вдруг сверкнёт сквозь окошки поддувала. Всё! Команда спать. Каждый захватывает что-нибудь со стола и несёт в дом. До следующего чаепития!

…Пожалуй, к лету надо купить дровяной самовар на дачу. С трубой. А сапог найдётся!

В раннем детстве я завидовала своей двоюродной сестре Зине, которая была старше меня почти на два года. В отличие от меня она всегда была весёлая, быстрая, хитрая, сообразительная. Она могла запрыгнуть бабушке на колени, обхватить её за шею и нежно промяукать: «Бабуля, дай конфетку». И бабушка, улыбаясь, протягивала ей конфету или другой гостинец.

Зина жила с бабушкой с самого рождения, а мы приезжали в гости раз в году. Я любила бабушку, но стеснялась показать свою любовь. Мне тоже хотелось обнять её, прижаться к ней, попросить конфету, но что-то сдерживало меня. Я никогда ничего не просила, хотя иногда так хотелось, и всегда ждала, когда мне предложат что-нибудь.

Особенно я страдала, когда бабушка, чувствуя мою скованность, иногда говорила, что Зина любит её больше, чем я. Мне хотелось крикнуть, что я тоже люблю её, иногда даже слёзы выступали, но я не могла разрушить эту невидимую стену между нами. Про нас с Зиной даже говорили, что Зина – весна, а я – осень.

Однажды бабушка пришла с базара с авоськой, полной груш. Она повесила авоську с грушами на крюк и начала готовить обед. Я не могла отвести взгляд от этой авоськи, сквозь ячейки которой проглядывали аппетитные груши двух сортов. Одни были желтовато-зеленоватые с красными бочками, все усеянные мелкими красноватыми точечками. Другие – удлинённые, бугристые, зеленовато-жёлтые.

Я разглядывала груши, прикидывая, достала ли бы я их, если бы стала на табуретку (мне тогда ещё не было шести лет). А в том, что я полезу за ними, я нисколько не сомневалась. У меня даже слюнки потекли, когда я представила, как я достаю грушу, откусываю её белую, нежную мякоть.

Я с нетерпением ждала, когда же бабушка выйдет из кухни, чтобы я осуществила задуманное. И мне повезло! Поставив кастрюли на плиту, бабушка собрала с пола половики и вышла во двор вытрясти их.

Как только бабушка закрыла за собой дверь, я подбежала к табуретке и поволокла её к стенке с крюком, на котором висела авоська, так дразнившая меня. Взобравшись на табуретку, я дотронулась до прохладных груш, но достать их не смогла, так как авоська была длинная и «горлышко» её был высоко, у самого крюка.

Как же правы были баснописцы Эзоп и Иван Андреевич Крылов, когда описывали страдания Лисы, не доставшей виноград. Но у них Лиса ушла, сказав, что не больно-то ей и хотелось отведать «незрелого» винограда. А я оказалась упорнее: ну как упустить такой шанс? Красноватый румянец спелых груш манил меня, запах заставил действовать.

Раз! И я откусила красный бочок груши, выглядывавшей из авоськи. Ммм… Сочная, кисло-сладкая! А какой вкус у зелёной груши? Ммм… нежная белая мякоть, так и тает во рту!

Я догрызла то, что смогла достать сквозь ячейки авоськи, спрыгнула с табуретки и передвинула её на прежнее место. Довольная тем, что сообразила, как замаскировать свою проделку, я выскользнула на улицу, никого не встретив. Я долго бродила, скрываясь от всех за кустами, пока меня не позвали обедать.

Во время обеда бабушка сказала, что придётся ставить мышеловку, так как завелись мыши, любители груш, которые по стене добрались до авоськи и обгрызли пару штук. И она показала всем два огрызка.

– Не заболели бы мыши, груши немытые были, прямо с базара, вот беда! – сокрушалась бабушка, подвигая нам с Зиной блюдо с фруктами.

Зина взяла сразу две разные груши и пробовала их, попеременно откусывая то от зелёной, то от той, что с красным бочком. А я сидела и смотрела, как она наслаждается процессом.

– Бери, ешь, – кивнула она на блюдо.

– Я не люблю груши, – неожиданно резко сказала я. И не наврала: в эту минуту я их почти ненавидела.

Летом нас с братом отправляли к бабушке, маминой маме. Бабушка жила в маленьком красивом городке Умань, в частном секторе.

Мы занимали четверть большого дома с садом и небольшим огородом. У бабушки две большие комнаты, маленькая кухонька и широкое крыльцо. В прошлом году бабушка застеклила крыльцо, так что получилась уютная веранда со столиком и диваном. Она стала моим любимым местом: во время дождя я оттуда наблюдала, как дождик поливает бабушкин цветник: розы, георгины, настурцию и другие красивые и ароматные цветы.

В другой четверти дома жили пожилые муж с женой, к которым тоже на лето приезжали внуки. А половина дома принадлежала совсем старой женщине, бывшей попадье. Раньше весь этот дом и большой сад принадлежали ей и её мужу-священнику. Мужа давно не было (что с ним стало, мы не знали), и теперь попадья жила с дочкой, у которой было двое детей: десятилетний мальчик и пятнадцатилетняя девочка. Всех четверых содержала дочка попадьи, получавшая скромную пенсию по инвалидности.

Моя бабушка незаметно помогала им, подкармливая детей. Например, делает бабушка котлеты. Все котлеты нормального размера, а две котлеты огромные, со взрослую ладонь. В первый раз, увидев такие гигантские котлеты, я удивилась, но постеснялась спрашивать у бабушки, кому они предназначены.

Обедали и ужинали мы в саду под черешней, поэтому, когда на обед бывали котлеты (наше любимое блюдо), и аппетитный запах разносился по саду, у забора, разделявшего наш участок с участком попадьи, всегда появлялся её внук Колька. Приходил он с ножичком и деревяшкой, садился на опрокинутое ведро и деловито начинал что-то строгать.

– Кольк, а Кольк, – звала его бабушка, укладывая огромную котлету между двумя кусками белого хлеба. – Хочешь котлетку?

Она протягивала ему через забор бутерброд, завёрнутый в салфетку. Колька бросал свой ножичек и тянулся к котлете.

– Погоди, – говорила бабушка, – Томку тоже угости котлеткой, я на блюдце положу.

И второй бутербродище отправлялся через забор, и тут же исчезал вместе с Колькой в доме.

– Ну вот, слава Богу, сейчас все перекусят, поделятся, – довольная бабушка садилась обедать.

Так я поняла, что бабушка щадила самолюбие взрослых: угощали ведь детей, а не их.

Однажды я читала книгу, сидя за столом под черешней. Вижу, Колька с лопатой и консервной банкой направляется в огород.

– За червями? – спрашиваю.

– Ага, на пруд идём с ребятами. Говорят, наши черви самые жирные, вот, накопаю сейчас, – бросает на ходу Колька.

Через пару минут слышу: «Плюх!», и что-то тяжёлое шлёпается в наш огород.

– Эй, Колька, ты что, сдурел, что ли? Чуть не убил меня своей железякой, – возмущённо кричит бабушка. – Ты зачем эту трубу ко мне в огород кидаешь? Забирай её!

Бабушка подбирает обломок трубы и со всей силы перекидывает его через забор обратно на Колькин огород.