Все любили Цилию Семёновну, даже те, у кого были двойки по её предмету. Мы называли её ласково: наша Циличка. У меня по английскому языку была четвёрка. Вечная четвёрка! А я так мечтала о пятёрке! Но у Цилии Семёновны была не пятибалльная, а четырёхбалльная система обучения. Она считала, что на пять баллов мы не можем знать язык. Хотя, нет, одна девочка имела пятёрку, но это не в счёт. Она шла на золотую медаль.

У нас был театр на английском языке. Конечно, театр – это громко сказано, но многие оставались после уроков, разучивали стихи, песни, роли, ставили пьесы, кто-то оставался просто побыть с нашей Циличкой, умной, весёлой и острой на язычок. Мы наслаждались общением с ней. Однажды мы решили поставить пьесу по сказке Оскара Уайльда «Счастливый Принц». Я играла Ласточку, а Принцем был Юрка Байрамов. Все девчонки были тайно влюблены в Юрку, особенно в его огромные карие глаза с длинными ресницами. «Ну, зачем парню такие ресницы?», с завистью вздыхали мы. Я запомнила эту пьесу на всю жизнь и вот почему.

В воскресенье мама разбудила меня рано утром.

– Одевайся быстренько, – сказала мама. – Придётся сейчас поработать. Выйдем на лестницу.

Я, зевая, с неохотой вышла на лестницу, и от того, что я увидела, сразу пропало сонное настроение. Мы жили на втором этаже, а с первого этажа по второй во всю стену, огромными буквами было написано: “HOW WONDERFUL IS THE POWER OF LOVE!” А для тех, кто вдруг не знает английского языка, такими же огромными буквами было написано: «КАК ЧУДЕСНА ВЛАСТЬ ЛЮБВИ!». Вот это да! Оскар Уайльд – «Счастливый Принц»!

– Стирай, – говорит мама.

Сильно сказано, конечно, правильно, красиво, но… И я, взяв кусочек стекла, скребла, скребла и скребла, медленно поднимаясь с первого этажа на второй. Странное дело, сначала я хотела убить Юрку, а в том, что это написал Юрка, я нисколечко не сомневалась, потом я начала улыбаться. «Надо же, – думала я, – как ему такое в голову пришло? Вот бы девчонки увидели эту надпись, от зависти бы лопнули. А если бы Цилия Семёновна увидела это упражнение, без единой ошибки, с переводом, точно бы поставила ПЯТЁРКУ!». Увы!

Когда я училась в седьмом классе, у нас был предмет – Конституция СССР, раз в неделю. Учительница по конституции была очень красивая женщина: высокая, статная, с короткими чёрными волосами. Я почему-то представляла её в кожаной куртке и в красной косынке, впряжённой в тачанку.

Как-то раз на уроке объясняет она статью о достоинстве личности. Класс слушает, а я смотрю на свой учебник на парте. Раньше не было специальных обложек, и мы оборачивали учебники в бумагу. Мой учебник был обёрнут в пергаментную бумагу. В одном углу бумага отошла от книги, и я решила натянуть её на обложку. Раздался хруст.

– Не шурши! – прикрикнула учительница и продолжила рассказывать о том, что ничто не может быть основанием для умаления достоинства личности.

Я притихла, но развёрнутая книга не давала мне покоя. «Одно движение и всё будет в порядке», – подумала я и примяла непослушную обёртку. Бумага опять издала хруст.

– Я кому сказала! – рявкнула учительница. Щёки её пылали. Громким голосом продолжала она рассказывать о том, что никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Говорит, а сама косится на мой учебник. Я тоже жду, когда она замолчит, и я последним усилием верну непослушную бумагу на место. Дождалась. Раз!

– Два! – и я вижу её, возвышающуюся над собой.

«Да у неё усы! – мелькнуло в голове. – Как у тигра, когда дрессировщик резко тычет ему в морду хлыстом, а тот, оскалившись, рычит».

Теперь я понимаю. Ну, подойди учительница, возьми мой учебник и положи его на свой стол. Всё. Или прерви объяснение и скажи с улыбкой: «Давайте подождём, когда она обернёт учебник». Мне было бы стыдно, и я бы не притронулась к обложке. Но нет.

– Два! В журнал!

Через неделю на уроке конституции учительница (вот убей, не могу вспомнить, как её звали) вызывает меня. Я встаю и молчу. Не знаю, что со мной, просто не хочу отвечать.

– Два! – не криком, а таким тихим зловещим голосом сказала она, что её усы застыли как придорожные столбики.

Ещё неделя прошла. Две двойки. Кошмар! А за это время прошли другую статью о том, что каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Я учу уроки.

Последний урок по Конституции. Через неделю конец четверти. Вызывает. Молчу. Ещё двойка. Три двойки! За четверть будет двойка. Как пережить это?

Теперь-то я уверена, что не я одна не сплю ночами, не спит и учительница. Кто на педсовете разрешит ей поставить два в четверти по Конституции? Не по математике, не по физике, а по Конституции? Вызвали в школу маму.

У нас красивая школа. Широкий коридор, на подоконниках горшки с цветами. Так заведено, что на переменах ученики прогуливаются по коридору. Идут по двое, по трое, разговаривают, повторяют уроки. Дежурные учителя не разрешают сидеть на банкетках, сгоняют двигаться, двигаться.

Мы стоим у подоконника: учительница, мама и я. На нас все смотрят, кто с любопытством, кто с сочувствием. На маме белый шарф с длинными кистями. Мама нервно заплетает кисти в косички, учительница говорит, говорит, говорит. Поток прогуливающихся замедляет шаг, проходя мимо нас, прислушивается. Когда я увидела третью косичку на мамином шарфе, меня как ошпарило! «Что я делаю? – пронеслось в голове. – Чем я лучше “усатого тигра”? Маме это за что?».

– Я знаю все параграфы, – быстро сказала я. И начала рассказывать и о достоинстве личности, и о праве на свободу и личную неприкосновенность, и о праве на защиту своей чести и доброго имени. Усы покорно улеглись и поплыли в улыбке вместе с губами. «Сейчас замурлычет», с отвращением подумала я.

В журнале появились две пятёрки: одна задним числом перед двойками, другая – после двоек. Инцидент исчерпан. В четверти вышла тройка. Единственная.

А самое интересное – это то, что мама меня не ругала, мы даже не вспоминали об этой ситуации. Почему же она так врезалась в мою память?

В школе по физике у меня была четвёрка. Это было более чем странно: я физику не знала совсем, как и не знаю до сих пор, например, как ток бежит по проводам. Меня ни разу за три года (с восьмого по десятый класс!) не вызывали к доске. Откуда четвёрка, спросите? Заработала! Учительница по физике, Александра Фёдоровна, говорила: «Девчонки физику не знают. Поэтому идите, Калинин и Румянцев, к доске решать задачи». Доска делилась пополам, на ней появлялись формулы, цифры, а мы переписывали всё в тетрадки.

Бывало и так, что задачу не могли решить ни ребята, ни Александра Фёдоровна сама. «Приехали! – радостно восклицала она. – Спрошу у сына, разберём задачу на следующем уроке». Александра Фёдоровна очень гордилась своим сыном, физиком, выпускником Физфака МГУ. На следующем уроке разбиралась задача, Александра Фёдоровна объясняла, Калинин и Румянцев скрипели мелом по доске, а мы ручками по тетради.

Для лабораторных работ класс был разбит на тройки: «мозги, практика и лаборант». Мне повезло: я была лаборантом при Калинине и Румянцеве. Особенно я любила взвешивать. Я брала деревянную коробочку на крючочках, открывала её, доставала пинцет и осторожно клала на весы маленькие гирьки – разновесы. Ребята решали задачу, сдавали учительнице, и мы получали за лабораторную работу оценки: Калинину и Румянцеву – по пятёрке, а мне – четвёрку. Мне больше и не надо было. И так три года. Один раз я болела и пропустила лабораторную работу. «Мы так намучились с этими гирьками», – сказали ребята, – «то уроним, то не довесим, то перевесим, еле уложились по времени. Тебя всё время вспоминали». Было так приятно услышать это. Я почувствовала свою значимость, может не зря ставили мне четвёрку?