Между тем понесли горячее и на некоторое время громкие разговоры поутихли — будучи разбавлены звоном посуды. Столы ломились от самой разнообразной еды, горничные-официантки сновали по вагону, люди ели, пили, общались и веселились. Женевьева поначалу уделяла много внимания непосредственно Никласу, ведя с ним светскую беседу, и только сейчас упорхнула. Едва она встала из-за стола, всё движение, казалось, теперь происходило вокруг девушки — она была истинной хозяйкой мероприятия, успевая улыбнуться и пообщаться с каждым.

Никлас, от нечего делать, только сейчас начал обращать внимания на гостей персонально. В клубе на колесах собралось несколько десятков человек — среди которых, судя по словам Женевьевы, преобладали в основном представители финансового сектора Рейха и окраинных территорий под властью Москвы. Некоторые из мужчин и дам были Никласу представлены по ходу обеда, но ни одного известного и находящегося на слуху имени он не услышал.

Вскоре, впрочем, понял почему. Вернувшаяся после обхода гостей Женевьева просветила: Бертольд, или Берти, как она его постоянно называла, безумно любил железную дорогу, во всех ее проявлениях. И вот уже несколько лет — договорившись с московской администрацией, он как минимум один раз в год садился на поезд «Россия» и отправлялся в двухнедельное путешествие, выкупая в поезде все билеты первого класса. С собой он забирал как правило своих друзей и старых работников — к которым, как стало понятно в ходе разговора, Женевьева не испытывала никакого пиетета.

Никлас же в этой компании оказался потому, что ему — как отправляющемся в командировку офицеру, билет выдали по брони военного ведомства, перед которым пасовали даже договоренности старого банкира с администрацией железной дорогой. Только сейчас Никлас понемногу начал понимать, почему Сергей Сергеевич до посадки на поезд не довел до него практически никакой информации — потому что происходящему вокруг Никлас откровенно удивлялся и видел, что Женевьева это прекрасно замечает. Хотя с другой стороны, Женевьева смотрела на него не только с искренним интересом, но что-то периодически проскальзывало в ее взгляде.

Ну да, не нужно обладать большим умом, чтобы догадаться — он здесь не просто так и не случайно билет ему выдали именно в этот поезд. При мыслях об этом Никлас почувствовал поднимающееся раздражение. Главная ворожея и статский советник, отправившие его сюда, супруга фон Хоффмана — похоже, все в курсе о происходящем вокруг, кроме него самого. Раздражение как поднялось в груди, так и не стихало — накрадываясь на недавние мысли об «инструменте», когда все что он говорил Зое, вдруг оказалось применимо к нему.

В этот самый момент наивысший точки тщательно сдерживаемого раздражения кто-то из гостей неподалеку упомянул «дедушку, который устал». Снова раздался взрыв смеха, неявно направленный в сторону фон Хоффмана — который к этому моменту задремал, низко опустив голову.

После жеста Женевьевы лысый дворецкий Зибен подошел, аккуратно выкатывая из-за стола кресло, чтобы увезти формального хозяина приема. Вслед ему негромко раздавались смешки, отчего Никлас уже не сдержался.

— Женевьева, у меня есть вопрос… — повернулся он к юной супруге старого банкира. — Как вы считаете, допустимо ли говорить о человеке за спиной то, что не можешь сказать ему в лицо?

Эти слова Никлас произнес довольно громко, отчего большинство разговоров за столом оборвалось. А через несколько секунд и вовсе в салоне повисла тишина — даже те, кто не слышал слова Никласа отреагировали на изменение обстановки.

— Конечно же это противоречит правилам хорошего тона, — моментально ответила Женевьева. Говорила она чуть громче чем обычного и похоже специально, так что ее звонкий голос отчетливо слышали все.

— Вот и я об этом думаю, — согласился Никлас. — Скажите, а как ваш муж относится к дуэлям?

— В молодости Бертольд был завзятым бретером. На его счету одиннадцать дуэлей, и он проиграл всего в семи, — улыбнулась Женевьева.

Никлас не мог не отметить несколько забавную форму ее ответа. И он был уверен — в иной ситуации смеялся бы весь вагон, но сейчас по-прежнему сохранялось молчание.

— Ах вот как… Как вы думаете, если я вызову кого-нибудь из гостей на дуэль и случайно убью, господин фон Хоффман сильно будет расстроен?

— Нет-нет, что вы! Думаю, ему это доставит невероятное удовольствие! — неожиданно даже захлопала в ладоши Женевьева, в заметном возбуждении приподнимаясь с места. — Берти возит с собой целую свору массовки, которая только жрет и веселится за его счет, создавая нам общий фон для поездки. Одним меньше, одним больше — не страшно, зато нам будет чем развлечься. Правда же, друзья⁈ — оглядела гостей девушка.

Никлас закусил губу в недоумении. Неожиданно — он-то думал, что своим выступлением про дуэли сейчас «перевернет стол», если образно выражаясь, но ответ на его подачу от Женевьевы оказался более впечатляющим.

— Дорогие гости, что вы замолкли-то? Кушаем, смеемся, веселимся! — похлопала Женевьева в ладоши, и вдруг резко крикнула: — Schneller-schneller!

Очень неожиданно для Никласа гости послушались, причем быстро-быстро, как и скомандовала Женевьева. Громкий гул праздника вернулся, а супруга банкира с вернувшийся на уста ангельской улыбкой вновь повернулась к Никласу, присаживаясь и поправляя манто на плечах.

— Вы уже выбрали кого собираетесь вызвать?

— Пока нет, только присматриваюсь.

— Очень большая просьба: сообщите мне, как только определитесь с кандидатурой. Некоторые из нашей компании мне все-таки немного нравятся, и, если будет позволено, я бы попросила, чтобы вы обидчика не до смерти убивали. Снизойдете вниманием до моей скромной просьбы?

— Всенепременно.

— Спасибо! Я знала, что вы не откажете даме, — заметно зарумянилась Женевьева.

Никлас по-прежнему не чувствовал от нее ни грамма фальши. И ему стоило большого труда сохранить бесстрастный вид, настолько произошедшее его удивило. Некоторое время Никлас еще посидел за столом, потом начал откланиваться, сославшись на усталость после трудной недели. Приглашение остаться на ужин не принял, отговорившись опять же усталостью и покинул гостеприимный вагон — отметив уходя, что музыка за его спиной стала громче.

Зайдя в купе, Никлас повесил на двери табличку «не беспокоить». Завалился на кровать и лежал, отдыхая телом и душой. Мысли о банкире и его супруге он пока отбросил, почитав немного, а потом просто безо всяких мыслей наблюдая в окно за пробегающими пейзажами и станциями на которых поезд периодически останавливался.

До позднего вечера его никто не беспокоил, а вот уже после наступления темноты раздался стук в дверь. С некоторым недоумением — о табличке «Не беспокоить» Никлас помнил, пошел открывать. За дверью оказался начальник поезда, который передал Никласу ключ-карту и оживив терминал связи в стенной нише, показал и рассказал, как им пользоваться.

Едва начальник поезда ушел и Никлас снова устроился у окна, опять раздался стук в дверь. Негромко выругавшись — только сел опять вставать, Никлас вновь открыл дверь. За ней оказался один из проводников, который показал Никласу как если что вызвать силовую поддержку. Как оказалось, кроме Горчакова в следующем на расстоянии четырех часов поезде, группа силовой поддержки была и в этом составе, несколько человек в вагонах второго класса.

После того как проводник ушел, Никлас в очередной раз уже устроился у окна и только подумал, что хождения похоже закончены, опять раздался очередной стук в дверь. Не такой размеренный и уверенный как предыдущие, этот скорее звучал аккуратно и мягко.

Никлас чертыхнулся, снова поднялся и пошел открывать. Когда увидел, кто за дверью, даже языком цыкнул от догадки. Он наконец понял, кого ему напоминала прислуга банкира фон Хоффмана — католических монашек! Теперь, когда белый фартук исчез, а на голове у стоящей на пороге девушки был характерный головной убор — покрывающий плечи белый воротник и черный капюшон, сомнений в принадлежности наряда не оставалось.