— А за что ведмедя казнить? — не понял Никлас.

— Так это ж… человека убил!

— Подождите-подождите. То есть, если ко мне в дом вломится пьяная девка, навалит мне кучу на обеденный стол и ляжет в мою кровать, а потом, когда я усталый приду домой и она в темноте на меня набросится… Получается, что если я ее застрелю, меня тоже казнят?

— Вы из военной аристократии, вашвысбродь, у вас проблем не будет. А вот у обычного человека, да, возникнут проблемы.

— Какие-такие проблемы?

— Превышение необходимой самообороны. Если она в вас стрелять начнет, а вы в ответ — это допустимо. Если она на вас с ножом, а вы с ножом в ответ — это тоже допустимо. Но если она на вас с голыми руками в темноте, а вы ей в голову из дробовика, то по закону это неправильно, и неважно наложила кучу она вам на стол, или нет.

— Так у меня же дома!

— Это тоже не важно, — негромко произнес Горчаков.

— Дикость какая, — ошалело покачал головой Никлас.

— Закон суров, но это закон, — пожал плечами участковый инспектор. — Так что делать будем, вашблагородия? Если ведмедя сейчас этапировать отсюда под стражей, американеры могут войну начать — подумают, что от наказания увозят. И далеко не факт, что преподобный их в границах разума удержит. Если Мишку казнить, уже язычники могут дел натворить, не говоря уже о ведмедях, что у них на уме будет — я не знаю. Мы, если вмешаемся, сами здесь в лесу и останемся — нас или язычники пеплом по ветру пустят, или американеры закопают так, что не найдет никто и никогда.

Никлас молчал, постепенно понимая, что ситуация действительно находится в стадии «Большая беда», как ее посыльный прапорщик милиции охарактеризовал.

— П-почему вы не доложили о п-происходящем так, как есть, а не так, как…

— Я доложил, господин инспектор, — чуть сощурясь и агрессивно встопорщив усы, посмотрел Хорев на Горчакова. — И, если честно, ожидал прибытия гораздо более представительной группы для усиления.

Никласу сразу все стало понятно. Что бы сейчас, сегодня, с ведмедем не случилось, с американерами здесь определенно попрощаются. На это похоже и есть расчет — тем более крайний, исполняющий обязанности командира отряд-заставы, очень вовремя приехал, а ведмедь очень вовремя забравшуюся к нему в дом девицу задрал.

— Вилы, значит, — повторил недавно услышанное Никлас. — Предложения есть, господин инспектор? Мы ведь вроде как в одной лодке пока.

— Американеры у себя в церкви как раз сейчас собираются. Вам желательно бы туда прибыть и успокоить их на время расследования.

«А кто будет проводить расследование?» — хотел было спросить Никлас, как вдруг сам себе и ответил: он сам и будет. Есть, конечно, вариант поднять панику, связаться с Сергей Сергеевичем, но этот вариант означает расписаться в своей недееспособности.

Он — командир опричной группы, облеченный властью волей самого Бога-и-Императора, кого сюда еще для расследования присылать? Никлас вздохнул, посмотрел прямо перед собой, прокачивая в голове самые разные варианты событий.

Мысли, на удивление, были свежими и чистыми от эмоций; в момент серьезного напряжения у Никласа помимо легкости в теле неожиданная ясность сознания проступила, отодвигая чувства на дальний план, не препятствуя холодному анализу ситуации. Обдумав еще раз пришедший на ум и кажущийся самым лучшим вариант, Никлас кивнул своим мыслям.

— Так, нас здесь пятеро. Сергей Анатольевич, — посмотрел Никлас на Хорева. — Довожу до вашего сведения, что вы выступаете свидетелем со стороны обвинения. Катрин, Александра, Андрей, назначаю вас членами суда, сам беру на себя обязанности председателя. Леди Александра, — снял перстень Никлас, запустив его по столешнице в сторону юной баронессы. — Выслушав стороны и рассмотрев все обстоятельства дела, суд приговаривает ведмедя Михаила Потапова к смертной казни. Оформите обвинительный акт, мелким шрифтом укажите, что казнь будет проводиться путем зачисления в штрафной отряд, в них все равно все рано или поздно умирают. Мы с товарищем Горчаковым сейчас поедем к американерам, попробуем их успокоить хотя бы на время информацией о том, что ведмедя я приговорил к казни. Вы, Сергей Анатольевич, — посмотрел Никлас на Хорева, — если будут проблемы с язычниками, объясните их старшим, что ведмедя я по факту помиловал.

— Отправка ведмедя в штрафной отряд невозможна, такой практики в Империи просто нет, а американеры могут это воспринять как попытку уйти от наказания.

— Вот первую часть своей фразы — решение есть, а практики нет, вы и объясните язычникам, если у них возникнут вопросы. Упирая на то, что ведмедя мы, пока, избавили от наказания. Хронологический размер временного «пока» будет зависеть от их поведения. Это ясно?

— Так точно.

— Отлично. Сам я сейчас поеду к американерам, только направление покажите. Там я расскажу всем, что приговорил ведмедя к смертной казни, и в ближайшее время сделаю все, чтобы он пал смертью храбрых. Господин Хорев, вы лично сейчас выделяете машину, нужно отправить леди Катрин и леди Александру обратно в Салмагубу.

— Нам туда зачем? — вкрадчиво спросила Катрин.

— Не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности, если здесь все же начнется война или с американерами, или с язычниками.

— С язычниками не начнется. Я — ведьма, если ты вдруг забыл.

Хорев в этот момент покивал мелко. Никлас, глядя на это, поморщился. Да, этот момент он упустил — язычники к ведьмам относились с особым уважением, и присутствие Катрин здесь для переговоров наоборот в плюс.

— Хорошо, оставайся здесь. Андрей, поехали.

Прощаться Никлас не стал, просто кивнул всем. Причем отметил что Катрин — судя по взгляду, и хотела бы сейчас поехать вместе с ним, но сдержала порыв. Действительно, ведьме заходить в церковь, тем более к американерам из религиозной общины, дело мягко говоря непредсказуемое.

Поэтому Катрин даже слова не сказала, хотя было заметно, что очень хочет. Горчаков, судя по взгляду — когда они сели вдвоем в джи-ваген, тоже многое бы хотел сказать Никласу. Но ограничился лишь одним вопросом.

— Никлас, у вас есть план?

— Конечно, как не быть. План есть, и я его придерживаюсь.

В другой ситуации Никлас, скорее всего и рассказал бы Горчакову о своей задумке. Но стоило выехать за ворота, как он оказался всецело прикован вниманием к дороге. Ведущий к американерам проселок был не слишком накатанным, в колеях лежал рыхлый и местами глубокий снег, и существовал совершенно неиллюзорный вариант того, что джи-ваген до места не доедет, а останется среди зимнего леса. И с американерами придется разговаривать на дороге, когда они сами поедут на отряд-заставу в поисках ответов на вопросы.

Несмотря на опасения Никласа, до общины американеров доехали, причем довольно быстро. Миновали распахнутые и неохраняемые ворота, покатили по расчищенной дороге среди аккуратных одноэтажных домиков. На улицах поселка было совершенно пусто — похоже вся община собралась на проповеди.

Длинное здание миссионерской церкви было — единственное на всю общину, покрашено в белый цвет. Единственное покрашенное и самое большое — высотой в два этажа, оно возвышалось над всеми остальными домами. Неподалеку от церкви на площади аккуратным рядом стояло больше десятка машин.

Когда Никлас припарковался, на улице по-прежнему не наблюдалось ни одного человека. Вышли из джи-вагена, направились ко входу в церковь. Горчаков со своей тростью на вытоптанном до плотного и скользкого состояния снегу запаздывал. Никлас остановился его подождать, взялся за ручку. Выдохнул, зажмурился, собираясь с духом.

«Иудина правда погибельна, а ложь иногда необходима», — прошептал он, готовясь к поединку смыслов.

— Никлас, вы что собираетесь делать? — поинтересовался заметно напряженный Горчаков, который наконец подошел.

— Поговорим немного, — одними губами улыбнулся Никлас.

Открыв глаза, он резко толкнул дверь, заходя внутрь. В момент их появления пастор — в белой с красным мантии, что-то говорил собравшимся. Но сразу осекся, едва увидев гостей. Никлас уловил только, что пастор говорил на русском — и только сейчас понял, что в его плане был некоторый изъян: если бы американеры русского языка не знали, сейчас было бы непросто.