– Нет!

– Корри, прошло уже одиннадцать дней!

Она почувствовала на щеке резкую боль. Кто-то нещадно бил ее по лицу.

– Я не позволю тебе умереть! О Господи! Что же мне делать? Ты же сойдешь с ума, если будешь лежать без движения. Корри, сможешь ли ты меня полюбить когда-нибудь? Ты ведь любишь Куайда? Я знаю… Но все равно.

На нее обрушился град пощечин. По мере того, как ее щеки все сильнее горели огнем, Корри приходила в себя.

Ни тогда, ни много лет спустя Корри не могла с точностью объяснить себе, что заставило ее вернуться к жизни. Была ли это боль от пощечин Мэйсона? Или ее воскресило имя Куайда, которое с такой настойчивостью повторял Мэйсон? А может, просто здоровый, молодой организм воспротивился погребению заживо и против воли поднял ее со скорбного ложа?

Как бы то ни было, это произошло. Горячие, злые, очищающие слезы медленно, но верно разрушали преграду, которую Корри воздвигла между собой и окружающим миром. Как же Господь допустил, чтобы на свет появилось такое ущербное дитя? Зачем? Только затем, чтобы сразу же прибрать его?

– Откуда мы можем это знать, – сказал Мэйсон. – Мама всегда говорила в таких случаях, что Богу нужен ангел.

– Хорошо. Но почему им должен стать именно мой ребенок?

– А почему не твой, Корри? Почему чей-нибудь еще?

В ответ на возражение Мэйсона Корри отворачивалась, и они не разговаривали часами. Ее душила обида – на Бога, судьбу, на те силы, которые так жестоко и несправедливо обошлись с ее ребенком. Однажды в порыве ярости она собрала все детские вещи, покидала их в деревянный ящик, который так недолго прослужил колыбелью ее несчастному ребенку, и выбросила все это вон из домика. Она хотела все забыть – никаких воспоминаний!

Но потом, через несколько часов, Корри выбежала на улицу и откопала из-под снега кусок кружевной пеленки и батистовую распашонку. Ей хотелось оставить что-нибудь на память о своем бедном мальчике.

Прошел месяц. Декабрь давно уже окутал землю серым зимним покрывалом. Световой день длился не дольше двух-трех часов, если не считать краткую вечернюю зарю, которая разгоралась сразу после захода солнца. Тоскливый волчий вой холодил сердце и вселял в него беспокойную грусть.

– Он похож на крик потерянной души, взывающей к Творцу.

Говоря это, Корри утаивала от Мэйсона, что волчьи голоса пробуждают в ней горькие воспоминания о ребенке, который покинул этот мир, едва успев войти в него. Корри молила Бога, чтобы его душа нашла успокоение и не осталась брошенной и стенающей, чтобы телесные изъяны не помешали ее мальчику обрести рай.

Весь этот месяц Корри ждала возвращения Эвери, но напрасно. Мэйсон сказал ей, что он отправился в Секл Сити; поговаривают, что севернее, на Березовом ручье продаются очень перспективные участки.

Был пасмурный, серый день. С самого утра безостановочно шел мелкий нудный дождь, усугублявший и без того мрачное настроение. Корри сидела у печки и задумчиво смотрела на огонь.

– Нет, Эвери не вернется.

Мэйсон кивнул. Корри продолжала:

– Ему постоянно нужно двигаться вперед. А я мешала ему, висела на нем мертвым грузом и стесняла. Теперь я понимаю, что приехать сюда было непростительной ошибкой.

– Что ты собираешься делать, Корри? Оставаться здесь бессмысленно. Из этого участка мы выжали все, что можно.

– Я не знаю. Наверное, вернусь в Доусон.

– В Доусон! Ты не можешь одна поехать в Доусон, Корри. Поедем лучше со мной. Будь моей женщиной. Я… люблю тебя. Я смогу о тебе хорошо заботиться, во всяком случае, лучше, чем это делал Эвери. А со временем можно добиться развода для тебя, мы поженимся, ты станешь моей законной женой.

– Мэйсон…

Корри с грустью посмотрела на юношу. Сколько в нем было неуемной энергии, жажды приключений, нерастраченного душевного тепла! Он очень ей нравился, даже больше чем нравился. Он спас ей жизнь, и Корри понимала, что находится в неоплатном долгу перед ним. Но все же…

– Мэйсон, я не могу стать твоей женой.

– Но почему? Я люблю тебя! А рядом с тобой должен быть человек, который сможет позаботиться о тебе. Женщина не может здесь жить одна.

– Мэйсон, я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Я бесконечно благодарна тебе за твою доброту и любовь. Но этого недостаточно для того, чтобы пожениться. Я не чувствую к тебе привязанности… физической. Но я очень хорошо к тебе отношусь. Если бы ты не… – Корри замялась на мгновение, чтобы подыскать нужные слова. Она знала, что Мэйсону будет очень горько услышать то, что она сейчас скажет. Но не сказать этого она не могла! – Понимаешь, то, что ты присутствовал при моих родах… это всегда будет стоять между нами.

– Но почему? – Он положил ей руки на плечи и посмотрел прямо в глаза. На печке выкипал котелок с тушеной зайчатиной, но никто не обращал на это внимания. – Почему? Ведь это нетрудно выбросить из головы, если только захотеть! Я люблю тебя с той самой минуты, когда увидел впервые…

Как бы это было просто: сказать ему «да» и позволить любить себя, заботиться о себе, ведь ему этого так хочется. Но Корри не могла себе представить, как будет делить с ним ложе: никогда этот милый мальчик не сможет доставить ей такую полноту ощущений, как Куайд. Если она останется с Мэйсоном, то сможет отвечать на его страсть только благодарностью, а этого недостаточно для счастливых супружеских отношений.

– Мэйсон, я ничего не могу с собой поделать. Ты должен понять меня. Я действительно очень благодарна тебе, и ты мне нравишься, но… не как мужчина женщине. Понимаешь?

– Да, понимаю. Ты любишь другого. Этого Куайда Хилла. Когда ты была без сознания, то все время повторяла его имя.

– Мэйсон, прости меня.

Наступило долгое молчание. Его лицо стало бледным и каким-то бесцветным.

– Что же с тобой будет, Корри?

– Ничего. Наверное, я все-таки поеду в Доусон и остановлюсь у своей подруги Ли Хуа. Когда придет весна, я получу деньги от тети Сьюзен и смогу вернуться в Сан-Франциско.

«И никогда больше не увижу Куайда!» – рвался наружу крик настрадавшейся души.

– Мэйсон, мне бы не хотелось доставлять тебе еще новые беспокойства. В конце концов ты приехал на Аляску за золотом и приключениями. Ты не должен связывать себя со мной, я буду для тебя только обузой. Я не хочу ею быть. Кстати, куда ты думаешь направиться?

Мэйсон задумался.

– Наверное, на Сороковую Милю. Может быть, вдоль протока Тананы. Я слышал, что… Но сначала я отвезу тебя в Доусон, мне надо убедиться в том, что с тобой все будет благополучно. Я дам тебе немного золотого песка, у меня есть.

Корри была тронута до глубины души.

– Мэйсон, спасибо тебе, но я не могу взять у тебя золото. Оно тебе самому пригодится, тем более что сейчас зима. Я обойдусь, Эвери мне оставил немного песка, я думаю, его хватит до весны. В любом случае, если я буду жить у Ли Хуа, то с голоду не умру.

– Но, Корри… – Он хотел было возразить, но передумал и сказал: – Ладно. Я отвезу тебя в Доусон, как только прекратятся дожди.

Корри коснулась его рукава.

– Мэйсон, я хочу, чтобы ты знал: я в неоплатном долгу перед тобой. Ты сделал для меня такое…

– Не надо, Корри.

– Но это правда. Мэйсон, я хочу… назвать своего сына в честь тебя. Мы ведь так и не дали ему имя, бедняжке. По-моему, пора это сделать. И еще, давай поставим крест на его могилке.

Они покинули участок через пять дней, морозным ясным утром. Снег скрипел под полозьями саней, колючий ветер щипал щеки и нос, так что пришлось завернуться в шерстяные шарфы по самые глаза.

Они поставили на снежном холмике деревянный крест, на котором Мэйсон вырезал ножом надпись: «Мэйсон Эдвардс Курран, родился 11-21-98, умер 11-21-98». Он хотел добавить что-нибудь еще, но Корри воспротивилась.

– Слова не важны. Важно то, что в наших сердцах. Я всегда буду помнить своего ребенка… и тебя тоже, Мэйсон.