Дональд видел, как ее каштановые волосы развевались над ним в такт ее плавных и ритмичных движений. А потом свеча подпалила край ее задранной юбки…

О Господи!

Дональд ощутил резкую боль. Он увидел в зеркале, как из пореза на щеке стекает тоненький ручеек крови прямо на воротник его белой накрахмаленной рубашки.

Грязные шлюхи. Корри и остальные, все одинаковы. Им не дано понять…

Солнечным мартовским утром Корри, несмотря на ставшую уже обычной тошноту, решительно надела велосипедный костюм и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Костюм был вельветовый. Блузка с глубоким вырезом, узкий жакет с отворотами и юбка, достаточно широкая, чтобы было удобно крутить педали.

Она выглядела бледнее, чем обычно. Ей показалось, что блузка слишком сильно стягивает талию. К черту, не думать об этом…

Корри вывела велосипед из сарая, где стояли экипажи, и полной грудью вдохнула свежий теплый ветер, дувший с моря.

Она села в седло и быстро поехала под гору.

На углу какая-то отвратительная старуха, продающая розы, спорила с покупателем, изящно одетым господином. Корри захотела объехать корзины с цветами и взяла чуть-чуть влево. И тут переднее колесо велосипеда угодило в масляное пятно на мостовой. Корри попыталась затормозить и почувствовала, что летит через руль прямо под колеса экипажа, выезжающего из боковой улицы. В это мгновение она услышала крик и почувствовала, как чьи-то сильные руки сгребли ее в охапку.

– Вы что, не видите, куда едете?

– Вижу! Просто я поскользнулась и потеряла управление.

– Эти крутые улицы очень опасны для велосипедистов, особенно для таких, которые носят длинные юбки. Вы упали потому, что вашу юбку затянуло в цепь.

Голос был знакомым.

– Это вы! Победитель Мак Ги – Заячьей лапы!

Куайд Хилл улыбнулся. Он показался Корри огромным, его плечи перекрывали перспективу улицы. В глазах Куайда читалось крайнее удивление.

– Да, это одно из моих прозвищ. А вы, я вижу, та самая фотолюбительница? Или, может, прикажете называть вас теперь отчаянной велосипедисткой?

Корри посмотрела на свою юбку и убедилась в том, что Куайд Хилл оказался прав. С одной стороны подол разорван, в велосипедной цепи был зажат большой вельветовый лоскут.

Корри с раздражением заметила, что продавщица цветов не спускает с них любопытных глаз.

– Что вы здесь делаете?

– Я покупал цветы для одной дамы. И торговался, как подобает каждому разумному человеку, который не хочет, чтобы его надули. Наконец я решил купить этот букет – и тут вы превратили его в кашу.

Корри посмотрела на розы, которые Куайд держал в руке. Они все до единой были сломаны.

– Я не нарочно! В конце концов, никто не просил вас сломя голову бросаться мне на помощь, могли бы сначала отложить свои розы куда-нибудь в сторону!

– И позволить вам налететь на экипаж? Что-то вы бледны. Вы уверены, что с вами все в порядке. Вы не ушиблись?

Куайд мягко поддерживал ее за локоть.

– Я в полном порядке.

– Рад это слышать. В таком случае, может, вы согласитесь принять от меня эту розу в знак моей искренней симпатии?

Корри хотела отказаться, но Куайд уже выбрал из букета великолепную чайную розу и протянул ей, сияя белозубой улыбкой.

– Правда, на ней теперь поубавилось лепестков, но иметь даже потрепанную розу все же лучше, чем не иметь никакой. Как высчитаете? Особенно, если ее владелица сама очень напоминает взъерошенного воробья.

Корри от досады прикусила губу. Куайд, улыбаясь, смотрел на нее. Обратил ли он внимание, как элегантно на ней сидит жакет, подчеркивая плавные линии груди и талии? Как упруги икры, обтянутые черным шелком? Или он видит в ней только взбалмошную, растрепанную девочку?

– Если уж вы хотите ездить на велосипеде, то самый подходящий костюм для этого – брюки. Или предрассудки в вас так же сильны, как в большинстве представительниц женского пола, а, Корделия Стюарт? Может, вы хотите, чтобы я называл вас Корри, как вас называли в детстве?

– Называйте, как угодно! – Корри была раздражена в высшей степени. – Мне безразлично. Тетя Сьюзен считает, что этот костюм вполне подходит для велосипедных прогулок. А если я надену брюки, то что скажут…

Куайд расхохотался.

– Вы всегда так сердитесь, когда над вами подшучивают?

– Да! Нет, я…

Корри осеклась, расстроившись, что Куайду удалось поймать ее на слове.

– И вы всегда становитесь такой хорошенькой, когда сердитесь?

Корри совсем смутилась и покраснела. Она резко подняла с земли велосипед, уселась в седло и холодно сказала:

– Я уезжаю, мистер Хилл. А розу возьмите обратно, мне все равно некуда ее девать.

Корри бросила Куайду цветок, который промелькнул в воздухе крохотным желтым пятнышком. Куайд ловко поймал его.

– Поезжайте осторожно, Корделия Стюарт. И впредь следите за своим подолом.

Корри сорвалась с места, даже не попрощавшись. Она ехала не оглядываясь, но была, уверена, что Куайд Хилл провожает ее насмешливым взглядом.

Через два часа она вошла в дом, тяжело дыша после утомительного подъема в гору. Костюм был покрыт толстым слоем пыли, юбка с одной стороны свисала лохмотьями; в таком виде она столкнулась с тетей Сьюзен, которая вышла в прихожую встречать ее.

– Корри, зайди, пожалуйста, ко мне после того, как переоденешься. Где тебя угораздило порвать юбку и так испачкаться?

– Я упала.

Корри вспомнила о Куайде Хилле и снова покраснела от смущения.

– Я поскользнулась. А юбка попала в цепь.

– Я всегда говорила, что велосипед придумал или самоубийца, или сумасшедший. Иди переоденься и зайди потом ко мне. Я хочу с тобой поговорить.

Через пятнадцать минут она вошла к тете, посвежевшая после душа, в шелковой белой блузке и темно-синей юбке. Комната тети походила на оранжерею: горшки с цветами стояли на окнах, висели на стенах, в углу стояла огромная кадка с фикусом. Тетя отложила вышивание и указала ей на пуфик рядом с креслом.

– Садись. Нам надо поговорить.

– Да, тетя?

В комнате повисло неловкое молчание, потом тетя спросила:

– Корри, ты нездорова?

– Нездорова?

Она взглянула на тетю в недоумении, сердце ее тяжело забилось. Нет, не может быть, откуда тетя может это знать? Корри поджала губы и прямо посмотрела ей в глаза.

– Я говорила с Беа Эллен о состоянии твоего белья. Она рассказала мне о некоторых интересных деталях. В частности, обычно ты пачкала больше простынь и покрывал в течение месяца, чем теперь. Кроме того, ты давно не используешь некоторые предметы личной гигиены…

Корри вспыхнула.

– Тетя!

Она представила себе, как тетя Сьюзен обсуждает с этой толстой, противной Беа Эллен ее грязное белье. Ярость заклокотала в ее груди.

– Как вы могли разговаривать со слугами обо мне, обсуждать меня! Это отвратительно…

– Я знаю. Это действительно отвратительно. Мне очень неловко, но пойми, я вынуждена была так поступить. На мне лежит ответственность. У тебя давно уже нет мамы, а теперь и отца. Корри, ты должна думать о своей репутации, ты не представляешь, что начнут говорить о тебе люди, если у них возникнет хоть малейшее подозрение о чем-нибудь. Общество может быть очень жестоким к тем, кто им пренебрегает.

Тетя продолжала говорить, а Корри опустила глаза и рас-сматривала свои ногти, слегка пожелтевшие от проявителя.

– Скажи мне, это правда?

Корри подняла глаза и увидела, что тетя готова расплакаться.

– О Господи, Корри… Я не хочу даже думать о том, что это может быть правдой, но боюсь, что так оно и есть. Все признаки налицо. У меня было то же самое перед тем, как я родила своего ребенка, мертвого…

– Да, я беременна.

Корри сказала это спокойным, ровным голосом, но не выдержала и бросилась к тетиным ногам.

– Тетя, ребенок от Эвери! Но он уехал! Далеко, на Аляску. И я не знаю, как мне жить дальше!

Через полчаса Сьюзен знала все. Корри говорила и плакала, слезы облегчали ей душу. Тетя все это время не отрывалась от своего вышивания, стежки ложились на ткань ровно и легко. Наконец Корри замолчала.