Но это было уже делом будущего, причем даже не самого ближайшего. Поэтому для Николая Павловича осенью настало время для «идеологической работы в партии». По его мнению, уж очень партия в такой работе нуждалась…

Работу в партии Николай Павлович начал проводить в преддверии очередного съезда этой самой партии, и определенных успехов в ней все же достиг. Однако гораздо меньших, чем хотелось — но ведь и «работать» у него получалось в основном в Москве, да еще товарищ Артем в Харькове прилично так поработал. Но основная масса партийцев еще «не прониклась моментом» и съезд прошел весьма бурно. Причем бурление масс началось сразу после выступления Товарища Бурята, этот съезд открывающего. На котором Николай Павлович отметил «важность привлечения к созидательной работе старых кадров», имея в виду кадры совершенно не партийные.

— То есть вы предлагаете нам забыть о завоевания революции и снова буржуям в ножки кланяться? — выкрикнул с места «старый большевик» Андреев, только Андрей Андреевич.

— Невозможно забыть то, чего не было. То есть про развал промышленности и сельского хозяйства мы, конечно, забывать не будем, но это совсем не то, что нужно постоянно вспоминать и чем следует гордиться. А в ножки кланяться… в ножки — можно, только не буржуям, а техническим специалистам, в царское время получившим нужное образование. Вот нам еще товарищ Артем расскажет, как он в ножки инженерам покланялся и что у него в Харькове теперь творится.

При этих словах Федор Андреевич слегка поморщился: он сразу вспомнил, как здоровенный товарищ Бурят ему пудовыми кулаками ума вкладывал, когда он решил было «буржуазные элементы» в городе слегка «притеснить», чтобы рабочим жилье хорошее обеспечить. Может и не совсем пудовые, но бил Николай Павлович его очень сильно, а затем еще и сказал, что «это я ума тебе вкладываю, а не поместится ум в твою все же не самую глупую голову, то просто повешу». Больше «воспитательной работы» ему не потребовалось, а скорость восстановления производств в Харькове показала, что товарищ Бурят был абсолютно прав…

— Да все эти технические специалисты все равно остаются буржуями!

— Ладно, предлагаю эту бесплодную дискуссию прекратить.

— Это почему прекратить? — возмутился «старый большевик».

— Потому что спорить с мертвецами я смысла не вижу.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что сказал. Итак, как учит нас партия, мы должны взять от капитализма все лучшее, что этим капитализмом было создано. А именно — промышленность, способы производства всего необходимого, и высокопроизводительное сельское хозяйство, на эту промышленность опирающееся. Но как еще мы сможем это взять, если те, кто эту промышленность и сельское хозяйство при капитализме создавал, не научат нас пользоваться уже созданным и создавать новое? У нас просто нет других учителей, и — пока они, как некоторые любят обзывать этих людей, прислужники капитализма — не обучат уже наших, социалистических инженеров и ученых, мы просто обязаны этих «прислужников» холить и лелеять. Естественно, присматривая за тем, чтобы они не работали нам во вред. Однако и чтобы даже это делать мы сами должны учиться. Постоянно учиться, усваивать самые современные достижения науки — иначе как мы определим, делает буржуазный, извините, элемент что-то для страны хорошее или пакостит изощренно? Вот, например, товарищ Артем, чтобы грамотно руководить Харьковской областью, закончил, хотя и заочно, индустриальный институт…

Заключительная резолюция съезда была принята практически единогласно. В резолюции отмечалась «возрастающая роль партии в деле проведения правильной идеологической работы», важность всеобщего обучения (в том числе — и в первую очередь членов партии), еще несколько малозначащих моментов. А по завершении съезда Иосиф Виссарионович очень спокойно поинтересовался у товарища Бурята:

— Николай Павлович, меня вот какой вопрос заинтересовал… Вы собираетесь всех большевиков с дореволюционным партстажем уничтожить?

— Видите ли, есть люди — вроде Сергеева или вас, и таких довольно много — кто старается разобраться в проблемах. Готов признавать ранее совершенные ошибки, чтобы впредь впросак не попадать, старается знания свои пополнить и расширить. И такие люди — они, собственно, и толкают всю страну вперед.

— К победе коммунизма… — с легкой иронией в голосе завершил фразу Сталин.

— Я вам уже неоднократно свое мнение по поводу коммунизма излагал. Хотя… я думаю, что нам с вами нужно как-нибудь сесть в спокойной обстановке, пообсуждать всякое, с терминологией определиться, что ли. И, возможно, мы и пойдем в столь желаемом для вас направлении, хотя на самом деле мы пойдем совсем в другую сторону. Но я, с вашего позволения, продолжу. А еще есть люди жизнью сильно обиженные и мечтающие, так сказать, восстановить справедливость — рассматривая это понятие исключительно в свою личную пользу. Они не готовы согласиться с тем, что могут ошибаться, во всех своих бедах склонны других винить. И вот такие люди в большевики и пошли-то с целью своим мнимым обидчикам отомстить. А таких переубедить невозможно в принципе. Поэтому, если они оказываются при власти, то единственный способ с ними справиться — это уничтожение. То есть можно было бы их просто изолировать от общества, да хоть в тайгу глухую сослать и не выпускать оттуда. Но у нас нет средства за ними в тайге присматривать, и времени нет все это обустраивать. Так что пока вот так, а вот когда мы социализм настоящий построим и врагов… не победим — у нас на это еще долго сил не будет — а хотя бы запугаем достаточно, чтобы военных нападений не опасаться, то тогда можно будет поиграть и в перевоспитание.

— И когда вы думаете… достаточно запугать?

— Мы тут с товарищами Кржижановским и Струмилиным посовещались… то есть они-то думали, что мы планы промышленные обсуждали, но это не особо и важно… Так вот: году к сороковому, а скорее к сорок пятому мы к этому подойдем. А насколько близко — зависит и от того, насколько тверды мы будем в своих намерениях сейчас.

— Но обсудить в спокойной обстановке, думаю, мы и раньше сможем? Я про определение терминологии…

Монгольский оружейный завод на самом деле располагался не в самой Урге, а примерно в тридцати километрах южнее, возле южного склона горы Богдо-ула на берегу небольшой речки. Место «выбралось» практически случайно: во время освободительной войны с Китаем здесь, на расстоянии дневного перехода от столицы, возник промежуточный военный лагерь, потом в нем поселились русские войска, не желающие возвращаться в большевистскую Россию. Было выстроено несколько каменных домов, большие каменные склады продовольствия, даже электростанцию поставили, чтобы дома и улицы электричеством освещать — а затем и завод начал строиться: все же довольно многие русские солдаты и офицеры были готовы «работать с металлом», но куда-то переезжать не пожелали: тут и дома уже как-то обжитые, и огороды.

Ну а на то, что пришлось тянуть в городок (который официально считался все-таки районом Урги) железную дорогу длиной аж в полсотни верст да еще три моста строить через русла Туула, никого не смутило: рельсов много, рук для стройки тоже хватает. Ну а сам завод…

Среди закупленных по дешевке американских станков было очень много машин специализированных, сделанных специально для изготовления разного оружия. И большая часть этих станков сюда и попала. Не сразу, все же станки эти пришлось переделывать немного, привинчивая к ним электрические моторы и шестереночные коробки передач — но на это много времени не потребовалось. А то, что если все такие станки использовать в производстве, то за пару лет можно каждого монгола вооружить до ушей, тоже протестов не вызвало: совсем рядом есть страна, которая все «лишнее» оружие с удовольствием заберет и добавки попросит.

У американцев основной калибр ручного оружия составлял три линии, и вся оснастка именно под этот калибр заводу и досталась — так что когда было принято решение изготавливать на заводе «карабин Лодондагбы», его было решено «доработать» именно до этого калибра. Но получилось смешно: подполковник Литке, которому было поручено «перепроектировать патрон», мудрить вообще не стал и просто уменьшил все размеры патрона на четверть. Ну да, при этом четырехлинейная пуля стала трехлинейной, но, так как Литке «уменьшил все пропорционально», гильза тоже уменьшилась до сорока двух миллиметров. Впрочем, это ни малейших возражений у заводских офицеров не вызвало: «обновленный» карабин все равно позволял стрелять на полтора километра, причем достаточно метко (хотя и не так как «оригинал», для упрощения производства с карабина убрали диоптрический прицел и газовый компенсатор отдачи). К тому же получилось в магазин теперь запихивать не по шесть патронов, а по двенадцать.