— Меня товарищ Сталин уговорил, когда… когда Ленина не стало. Сказал, что мне так будет проще на благо России работать.

— Вот именно. Я присягал России — так уж получилось, что не императору, а именно Державе. Вы — я всех приличных большевиков имею в виду — подобной присяги не давали, но внутреннюю, в душе клятву верности Державе принесенную, не нарушили. И таких, как вы — большинство, поэтому мы Россию сделаем могучей державой. Стараемся сделать — а я просто как бы сбоку присматриваю, чтобы вам в этих заботах никто не помешал. Пока есть силы — присматриваю, и надеюсь, что вскорости вся машина государственная так заработает, что и сама о себе позаботиться сможет. Но, как инженер, скажу: любая машина нуждается в настройке, иные механизмы порой необходимо улучшить или вообще поменять. Переворот поменял почти все механизмы, а теперь, когда социалистическая революция началась, их потребно очень быстро настраивать…

— Социалистическая революция восемь лет назад произошла!

— И опять вы ошиблись, лозунгами пустыми одурманенные. Восемь лет назад случился лишь переворот, а революция — они как раз сейчас и происходит. Мы меняем — сейчас меняем — весь уклад жизни в стране, а это революция и есть. И вот когда уклад этот мы окончательно поменяем, то никто уде Россию обидеть не посмеет, и наступит в стране всеобщее счастье.

— Счастье?

— Счастье — это когда тебе есть кого любить и когда ты сам любим. А для любви все же многое потребно… я как-нибудь потом вам расскажу. А пока — подумайте насчет нового отдела при Госплане, он как раз нужной настройкой механизмов наших и займется…

Александр Васильевич Ливеровский к задаче «за лето выстроить дорогу в двести пятьдесят верст» отнесся творчески. А творчеству сильно способствовало наличие буквально под боком двух довольно немаленьких металлургических заводов. Хотя было достаточно и одного, в Петровском Заводе: там, после замены всех трех доме на новые и установки трех конвертеров в дополнение к четырем мартенам теперь из стали делалось все, что ему потребовалось. И в первую очередь там — по специальному заказу Александра Васильевича — катались самые маленькие восьмифунтовые рельсы. Потому что класть узкоколейку рельсами более тяжелыми для выполнения задания было неправильно, а такие рельсы спокойно перевозились на лошадях.

Перевозились, их солдатики аккуратно укладывали на шпалы, прибивали к ним костылями — и очередные тридцать пять футов дороги были уже готовы. Тридцать пять футов, которые шестеро солдат создавали за полтора часа. Шесть десятков солдат за полтора часа прокладывали уже сто метров дороги, батальон клал уже полкилометра — за полтора часа клал, если никто им класть не мешал и вовремя рельсы да шпалы подтаскивались. За день батальон рельсоукладчиков выкладывал три километра пути — узкоколейного, непрофилированного, но по которому можно уже было не спеша ездить. И даже возить разные грузы — только все же не в вагонах, а в трехтонных вагонетках, но новые рельсы и в вагонетках возить можно. Еще три батальона первого саперного полка рубили лес, тесали шпалы, в отдельных местах все же ровняли дорогу, мосты строили — деревянные, временные, под те же трехтонные вагонетки — и стройка шла практически без перерывов. А если учесть, что второй саперный полк занимался тем же самым, но в сотне верст от начала строительства, то не было ничего удивительного в том, что уже в самом начале июня дорога протянулась почти на сто восемьдесят километров.

Правда дорога получилась до того хлипкой, что на нее даже узкоколейный паровозик, весящий всего десять тонн, было поставить боязно, так что изготовленные на Петровском заводе вагончики таскали собранные (с некоторыми «доработками») на заводе в Тихонькой американские грузовики Мак: цепной привод можно ведь и к колесной паре от вагонетки прицепить. Не спеша так таскали, на дороге пока максимальная разрешенная скорость была лишь двадцать километров в час, да и то далеко не везде — но даже медленно ехать куда как лучше, чем быстро идти. И когда и начале июля дорога дотянулась до будущего рудника, все четыре «локомотива» перешли на круглосуточную работу.

А Александр Васильевич, получивший за «очень досрочное завершение строительства стратегической дороги» орден Трудового Красного знамени, на лаврах почивать не стал: в том, что эта дорога долго прослужит, он, как специалист, не имел ни малейших сомнений. Знал, что даже если два года она продержится, то это будет чудом великим. Но раз уж по ней хоть как-то можно разные грузы перевозить, то почему бы не перевезти и то, что поможет дорогу в порядок привести? Те же рельсы двадцатипятифунтовые, шпалы, не кое-как топоров из бревна вытесанные, а изготовленные на заводе и креозотом пропитанные. Да и многочисленные мосты бревенчатые можно заменить на нормальные, бетонные.

Именно бетонные: Александр Васильевич очень внимательно следил и за отечественным, и за зарубежным опытом мостостроения — и пришел к выводу, что небольшие мосты, построенные из железобетона, окажутся гораздо дешевле стальных. И к тому же ржаветь не будут. А с цементом для бетона было в Забайкалье просто прекрасно, к тому же совсем рядом, буквально в тысяче километров, в Балее, появлялись горы кварцевой пыли, применение которой вместо песка, как показывали опыты, делало бетон на четверть прочнее. Так что, «крупно сэкономив» по сравнению с исходной сметой на строительстве этой дороги и не получив указания «сдать излишки обратно в казну», товарищ Ливеровский решил все же сделать эту дорогу «образцовой». Пусть она узкоколейная, но и на такой можно путевую скорость довести верст до сорока в час. А, как часто повторял Николай Павлович, если можно сделать хорошо, то это сделать нужно…

Летом двадцать пятого года вся страна переживала странное возбуждение. Строились новые стройки, достигались выдающиеся достижения, свершались великие свершения. Одним из великих свершений, широко отмеченным в советской прессе, стало достижение годовой выплавки стали в пять миллионов тонн. То есть столько, конечно, не выплавили, однако до конца года все металлургические заводы при текущей производительности пять миллионов практически гарантированно должны были обеспечить — потому что и Липецкий завод заработал на полную мощность, и на Краснокаменском запустили новую, в двадцать пять тысяч футов, домну. Третью такую домну — и первую, для которой все оборудование было изготовлено в СССР.

А так же не обойденных умолчанием строительствах было сразу три. То есть строек-то было гораздо больше, но вот эти три привлекали особое внимание. Потому что строился «промышленный металлургический комплекс» размером в тысячу километров. Это если в длину считать: два металлургических комбината (один возле горы Магнитной, другой в Караганде), соединенные железной дорогой. Ну, стали много, так почему бы и не выстроить такую дорогу на тысячу верст? Дорогу, на которой вообще не будет пустых перегонов: по ней в Караганду повезут руду с Магнитной, а обратно повезут уголь.

Министр черной металлургии товарищ Пальчинский поначалу очень сильно возражал против строительства комбината в Магнитогорске: по его мнению место для такого завода крайне неудобное. То есть с точки зрения обеспечения завода углем — но когда Глеб Максимилианович обрисовал ему всю картину в целом, Пётр Иоакимович развил чрезвычайно бурную деятельность. Которая, в числе всего прочего, проявилась и в том, что почти на всех металлургических заводах страны были срочно организованы обучающие центры для рабочих, которые трудиться станут на новых комбинатах. А рабочих требовалось очень много: на каждом из этих двух заводов одних только домн на двадцать пять тысяч футов строилось сразу по шесть штук.

А еще в Караганде строились новые шахты и разрезы, в Магнитогорске строился рудник — работы хватало. И даже рабочих на все эти работы хватало: невостребованные крестьяне на стройки вербовались с большим удовольствием. Хотя условия для строителей были, по мнению Николая Павловича, спартанскими: в собранный из деревянного бруса и досок с засыпкой стен землей вперемешку с опилками вагончик шесть на три метра заселяли по восемь человек, в домике с единственным окном в торце кроме двухэтажных нар имелась чугунная печка-буржуйка и рукомойник, сортир с выгребной ямой ставился один на шесть таких домиков. Но мужикам нравилась трехразовая кормежка в столовых, ежедневно работающие бани, зарплата опять же позволяла после одного сезона семью в течение года худо-бедно прокормить…